«Не было в России работы печальнее и унизительнее, чем учительство…»
Дочитал роман С. Кузнецова «Учитель Дымов». Сначала думал, что это роман о школе. Но про школу там лишь в конце и не вдохновляюще: «Последние двадцать лет не было в России работы печальнее и унизительнее, чем учительство. Нищенские зарплаты девяностых, бесконечные и бессмысленные реформы двухтысячных… переквалифицироваться из журналистов в учителя — трудно найти выбор нелепее и жальче…».
В общем, перед нами история интеллигентной семьи в трёх поколениях на сломе исторических эпох. Мне всегда была интересна такая литература. Да ещё столько мыслей героев, созвучных моему сегодняшнему мироощущению. Просто зачитываешься их диалогами: как будто себя слушаю. Та же страсть у меня, как у младшего Дымова, говорить с аудиторией о том, что считаю важным, и тем языком, который считаю подходящим. Я ведь тоже по молодости отдал немного времени журналистике.
Так же, как и я сегодня, Дымовы пытаются выгородить себе территорию, работать, не замечая советской, а потом и постсоветской власти, стремятся «жить не по лжи», защищая своё повседневное пространство, в котором царят любовь и забота друг о друге, от чуждой идеологии, и ищут некий «баланс между свободой и деньгами» в дни сегодняшние. Роман о том, как оставаться самим собой в любую эпоху. Даже в людоедскую — сохранять себя и своих близких.
Все Дымовы стараются свести контакты с государством к минимуму («в нашей стране честный человек не может избежать государства, но всё время должен держать с ним дистанцию»), как и я, живущий в годы путинского «поднятия с колен» по принципу: с государством — не более, чем это неизбежно. Не состоять и не привлекаться. «Ведь если нет государства, кто заставит меня лгать»?
Научиться жить и работать вне официальных структур — вот оно, состояние успешности и гордости, а не вечного стыда от взаимодействия с этим государством
Возделывать свой огород, найти своё собственное место и стараться стать хоть сколько-нибудь самодостаточным. Материально и профессионально. Создать своё личное образовательное пространство, хорошо звучит. «Think global, act local», как объясняет Аня Андрею. «Теория малых дел», говоря по-нашему.
Вот и старший Дымов, крепко напуганный в 1937, отказывается строить «новый мир» партийными методами, то есть кровью и репрессиями, просто учит студентов безопасному с идеологической точки зрения предмету химии и надеется, что с ними уже меняет этот мир к лучшему.
И герои романа постоянно куда-то сбегают («пока мы живём в такой большой стране, у нас не может быть безвыходных ситуаций. Из любой найдётся выход — уехать в другое место, унести свою ситуацию с собой и там, на новом месте, найти выход, которого не было здесь»). Бегут то ли действительно от государства, то ли от себя самих. Словом, от жизни. Общественной. В частную. Или в мир «китайской премудрости», как Валерий Дымов. Чтобы достичь «точки равновесия» или «совпасть со своей судьбой».
5 романов об учителях, которые вам точно надо прочесть
Надо просто уметь вовремя исчезать, уясняет Валерий, зачитывающийся по молодости самиздатовской эзотерической литературой. За что, впрочем, он не попадает в тюрьму, а под «колпаком» самой ненавистной государственной структуры — КГБ — ведёт уроки «восточной гимнастики» в стенах советского вуза. А уже в постсоветской жизни его бывший куратор и бывший майор КГБ крышует Центр духовного развития и помогает зарабатывать миллионы.
Кажется, что действительно «бабло побеждает зло». Если старший Дымов, пользуясь своим профессорским статусом, даже не помышляет протолкнуть сына Валерия — будущего духовного Учителя Вала — в студенты, то последнему уже ничего не стоит отмазать своего сынка и профессорского внучка Андрея от армии или за взятку вытащить его, попавшегося на сбыте наркотиков, из «кутузки». Ничего себе детки!
«В тюрьму не сажают, деньги зарабатывать не мешают», — говорит о наступившем времени Валерий Дымов, сын профессора химии и солдата Великой Отечественной, герой советского андерграунда и новоявленный пророк (или шарлатан? — задаётся вопросом его сын Андрей), которых так много развелось в лихие девяностые. «Моя свобода всегда со мной, но… что ни говори, с деньгами-то свободы побольше». Яблоко от яблони недалеко падает.
И вот уже его сынок, торгующий смертью, цинично рассуждает: «Получил рубли — купил баксы. Пошёл в магазин через два дня — продал баксы. Рублей сразу стало больше»
Нет, моральной стороной дела они не заморачиваются. Они выше всего этого. Это осталось в ненавистном им совке. «Андрей плыл по течению — без всяких усилий, без напряжения». Уже работая в журналистике, он убеждает себя в том, что приближает Россию к «достойной жизни», рассказывая на глянцевых страницах о новых американских фильмах и французских модных показах читателям, которые «не пытаются быть радикальными, а остаются обычными потребителями, воспринимая книги, кино и одежду как ещё один товар». Ну да, продавал наркотики, теперь литературу.
Вдруг чудесное преображение. Обычное репетиторство, уроки русской словесности, которые Андрей, филолог по образованию, даёт по скайпу нескладной американской девочке-подростку — и главный герой уже смотрит на себя и на мир другими глазами. О великая сила русской классики!
«Андрей к тому времени заметил, что к нему вернулось то, за что он любил журналистику своей юности: он рассказывал о том, что было ему интересно, вскрывал связи между разрозненными явлениями и текстами, учился говорить на языке, который понимал его собеседник».
Андрей хочет учить детей. Да-да, учительствовать, хотя «нет работы печальнее и унизительнее, чем учительство». Вот и диплом, по счастливому совпадению, прикупил в 90-е. Надо же! Но «школа — это всегда часть государства», — предупреждает его отец. До сих пор Дымовы комфортно жили, думая, что не замечает государство.
Их не преследовали в советские годы и не убили в лихие 90-е. Но на дворе 2012. История совершила новый круг
И вот одиннадцатиклассники Андрея оказываются на известных московских митингах. Но ему не хочется убеждать ни в чём своих учеников, рвущихся на митинги, он беспокоится о безопасности. Своей или учеников? С другой стороны, как филолог он знает, что «вся литература говорит нам, что люди должны быть готовы рисковать и жертвовать собой ради того, во что верят». И «как я могу одновременно преподавать литературу и призывать их сидеть дома»?
Разрешит он это противоречие вполне по-дымовски. Ведь Дымовы всегда бежали от государства. Но они боялись его, чтобы полностью порвать с ним. И Дымов-младший бежит в Тулу, в обычную провинциальную школу (вот где «никто о политике не говорит, вот уж ему, Андрею, радость»).
Но, честно говоря, решение бывшего преуспевающего журналиста и редактора столичного глянцевого журнала, смахивающее (так хотелось поверить!) на благородный исход народнической молодёжи 19 века в земские учителя, показалось мне притянутым за уши. Дымов бежит в Тулу вовсе не от государства, а от тех, кто в оппозиции к нему. Он убеждает себя, что хочет спокойно учить не будущих героев, а просто честных людей, как его дед.
«Ищи возможность учить так, чтобы избежать опасности, которая тебя беспокоит», — советует ему отец, «гуру Вал», йог и искатель духовных путей. Нет, никакой он не народник. И Дымовы не герои. С огнём никто из этого семейства играть не хотел. Не хотели быть близко к нему, чтобы не сгореть, но и далеко, чтобы не замёрзнуть. Каждый искал ту допустимую меру лжи, чтобы и жилось комфортно, и совесть не мучила.
Не поверил я ему. У Дымова-младшего всегда есть путь к отступлению.
Можно и в школе поработать, если у тебя ни семьи, ни детей, зато есть московская квартира, предусмотрительно сданная в аренду
Такой, знаете ли, дауншифтинг столичного хипстера (вовсе необязательно при этом улетать в тёплые страны). Я вот уже шестой год учу так, как Андрей свою американскую Ellen Shcheglov. Каждый день прохожу мимо школьных дверей, за которыми Андрей вдруг нашёл «зачарованный сад», и не могу решиться зайти и остаться…
Впрочем, чем закончится «школьный роман» Андрея Дымова в Туле и удастся ли ему оживить «труп русской классики, до смерти замученной на школьных уроках», мы так и не узнаем. Ведь книга, как я заблуждался, вовсе не о школе…
Жизненный выбор их деда и отца, старшего Дымова Владимира Николаевича показался мне более продуманным, глубоким, выстраданным, чем неожиданные кульбиты его наследников.
«Я преподаю химию, а учу я мыслить, потому что это единственное, чему можно научить. Можно преподавать физику, математику, немецкий язык, да хоть историю древнерусской литературы — тема не важна, важен метод и рефлексия о нём. А поскольку для умного человека нет ничего интересней, чем мыслить, умным студентам со мной интересно. Вот и всё».
Пожалуй, это и есть главная ценная мысль об учительском труде в романе, которую хочется сохранить и запомнить.
А с тезисом «никогда не жалей о том, что уже нельзя изменить, никогда не думай о том, что больше не повторится, и, наконец, никогда не плачь о невозвратном» я не согласен. К восточной философии и эзотерике, в отличие от Валерия Дымова, я равнодушен. Когда веду урок, хотя бы силой воображения и мысли хочу «переделать» изучаемую эпоху, «поплакать» по её ушедшим героям и поразмышлять с учениками о возможностях её повторения. Вот и когда читал роман, как будто заново её пережил.
