«Плюс километр к кроссу за один набранный килограмм»: бывшая гимнастка — о жестокости детского спорта

Плакать стыдно — это можно делать только в туалете, чтобы тебя никто не видел. Никакого хлеба и выпечки. Шесть тренировок в неделю. Если больно — делаешь через боль. Бывшая гимнастка рассказывает, как устроены детские секции и чему они на самом деле учат маленьких спортсменок.

«Я делала уроки, в буквальном смысле стоя на руках»

В три года я начала заниматься танцами. Занятия проходили в старом ДК, помню, что мы переодевались в холле, было очень холодно, и мы все постоянно болели. Лет через пять у нас в Нижнем Новгороде открылся новый спортивный комплекс, в нем появилась секция художественной гимнастики.

Родители решили отдать меня туда, я была маленькая, поэтому не могу сказать, хотела я этого или нет. Я очень понравилась тренеру, и она предложила мне перейти в ее команду. Так я попала в профессиональный спорт — и тренировок стало не две-три в неделю, а шесть, по три-четыре часа.

У меня хороший слух, я хорошо владела предметами (булавы, ленты, мячи. — Прим. ред.), была очень послушная, но из-за того, что я пришла в профессиональный спорт почти в 10 лет (это поздно), мне не хватало гибкости, и по этому поводу я постоянно переживала. Мне приходилось догонять девочек в команде. Девочки меня приняли, и мы подружились, но я часто думала о том, что я хуже всех в секции.

Тем не менее я сама просилась на эти тренировки, потому что всегда была очень энергичным и непоседливым ребенком. Помню, что часто делала уроки, в буквальном смысле стоя на руках или на голове. У нас соседи снизу постоянно менялись, потому что я то и дело вставала к стенке, переворачивалась, делала колесо, и им было очень громко. При этом выступления и соревнования я ненавидела — всегда слишком сильно переживала.

«В спорте всегда так: если тебе тяжело — тебя не жалеют»

Кроме моей любви к движению в профессиональном спорте меня держали отношения с тренером, женщиной очень непростого характера, которая всегда видела во мне потенциал. И ее вера в меня на самом деле не слишком облегчала мне жизнь — несмотря на то, что она меня хвалила, я видела, что растяжка у меня объективно хуже всех.

Впрочем, у нас никогда не было особенно теплых отношений. Она была стереотипным российским тренером и на женщину по характеру была не похожа. В команде за глаза мы называли ее мужским именем — по имени ее отца.

Например, когда я получила серьезную травму, мне нужно было сказать тренеру, что я ухожу. Но я сама не смогла — это сделали родители. Мне было невыносимо тяжело от мыслей о том, что я не оправдала ее надежд, так что после этого я никогда не говорила и не виделась с ней. Мне и сейчас не хочется с ней видеться — потому что другие девочки из команды остались, продолжили заниматься, а я стерлась из ее памяти. И в целом сейчас всё, что связано с гимнастикой, осталось для меня в прошлом. И никакого желания возвращаться в пережитое у меня нет.

Конечно, наставница сильно повлияла на мою психику. С одной стороны, благодаря ей я научилась добиваться поставленных целей — когда силы уже закончились и кажется, что всё — дальше никак, она говорит: «Надо!» — и открывается второе дыхание. В спорте всегда так: если тебе тяжело — тебя не жалеют, тебе не вытирают слезы платочком, тебя не обнимают. Это помогает привыкнуть к мысли, что в принципе в жизни рассчитывать можно только на себя.

Возможно, слишком рано, но дети в профессиональном спорте учатся этой самостоятельности. Потому что на сборах нет папы и мамы, есть только тренер. Буквально на минуту опоздала на тренировку — бежишь лишний километр кросса.

То есть всегда приходится самой разбираться с последствиями принятых решений и совершенных ошибок

И все эти условия формируют мало на что похожие отношения между детьми и тренерами — вроде и уважаешь этого человека, и боишься, но злишься, очень сильно и много злишься. Мы эту злость, конечно, никак не выражали, потому что конфликтовать с тренером нельзя. Даже когда нас откровенно унижали, у нас не было права за себя постоять. Я не могу вспомнить хотя бы одного эпизода, когда кто-то заплакал перед тренером, это было как будто запрещено. Помню, со сборов в лагере я звонила маме из туалета и плакала тихонько, слезинка по слезинке.

Помимо какой-то нечеловеческой выдержки гимнастика развивает у детей дисциплину, потому что пропускать тренировки нельзя. Я один раз не пришла на занятие, потому что у меня болела поясница, и тренер позвонила родителям и отчитала нас. У меня после этого была еще одна история. Мы занимались в обычном спортивном зале с твердыми полами, подстилали тоненькие коврики, которые особо не смягчали падение. Нужно было делать кувырки, для этого у девочек были специальные наспинники, которые они шили сами, потому что их нельзя было купить. У меня его не было, и я тогда стерла лопатку, где потом образовалась огромная гематома. Но я с ней всё равно ходила на занятия, потому что уже понимала — прогулять не получится.

Гимнастика была хорошим жизненным уроком, научила меня не сдаваться. Но я не могу сказать, что и сейчас я к себе так же строга. В подростковые годы мне понадобился психолог, и после терапии я стала более бережно относиться к себе и окружающим. Теперь я могу пожалеть себя и не обесценивать сложности, с которыми сталкиваются мои близкие. Но, думаю, без терапии я бы выросла более жестким человеком.

«Посмотрите, она ест больше всех и худеет быстрее всех»

Тем не менее гимнастика не стала причиной появления у меня комплексов. Правда, я в этом смысле скорее исключение из правила — просто потому, что мне повезло с комплекцией и метаболизмом, я не набираю вес, даже если много ем.

На сборах нас взвешивали несколько раз за смену — и за каждый лишний килограмм прибавляли по километру к кроссу. У нас забирали со столов хлеб, выпечку, вообще всю вкусную еду, хотя другим спортсменам, пловцам или борцам, разрешалось ее есть. На сборах нас кормили спортивным диетическим питанием. Там были две кошмарные вещи — желатин и перловка. Перловка придает мышцам выносливости, а желатин — для эластичности суставов.

Я помню, что в столовой сидела напротив тренера. А я ела много, потому что много тренировалась. И как-то раз на взвешивании она сказала: «Посмотрите, она ест больше всех и худеет быстрее всех. Это потому, что она хорошо тренируется».

Мне было очень некомфортно от того, что тренер следит за тем, сколько я ем, и вслух, перед всеми, это комментирует. Но к девочкам, которые не были такими худенькими от природы, было намного более жестокое отношение. Их вообще лишали еды, а на тренировках заставляли заниматься в специальных комбинезонах, чтобы потеть и больше худеть. Хотя это плохо влияет на сердце.

«Мне не хотелось ничего добиваться, мне всегда нравился только процесс»

Гимнастику я бросила из-за травмы, которую получила в школе на уроке физкультуры. Сначала это казалось чем-то нестрашным, просто какой-то сильный вывих или растяжение. Я ходила на свои тренировки, выполняла элементы, но не бегала, чтобы сильно не напрягать стопу. Но потом у меня началось воспаление связок, я долго пыталась вылечиться, даже прошла курс реабилитации.

Из забавного: когда врач попросил наступить на эту стопу — я наступила, несмотря на боль. Он подумал, что, если я наступаю, значит, всё нормально. А я просто привыкла всё делать через боль.

Естественно, из-за травмы я стала пропускать тренировки и уже не смогла вернуться в команду. Только спустя год я восстановилась, этот момент совпал с моим переездом в Санкт-Петербург. У меня были попытки вернуться в гимнастику, я ходила на просмотры, и меня даже утвердили в команду.

Растяжка у меня стала еще хуже, но с акробатикой всё было хорошо, я даже однажды дольше всех простояла на руках

Но через какое-то время я всё равно перестала ходить на занятия, потому что новый тренер странно себя вела: она акцентировала внимание на моей хорошей технике, сравнивала со своими девочками и говорила, что я скоро их перегоню. Поэтому меня невзлюбили в команде, общаться там я могла только с «малышами». И потом я ушла, потому что мне не нравилась тренер. Плюс опять начались эти соревнования, соперничество.

Лично мне не хотелось ничего добиваться, у меня не было никаких стремлений, мне всегда нравился только процесс. Девочки из второй команды нашего тренера, с которыми мы занимались вместе, были старше и занимались дольше, но участвовали мы в одной номинации. Поэтому мы были командой лузеров. Проигрыши в соревнованиях не вызывали у меня разочарования — да, было грустно, но больше было неудобно перед тренером. Несмотря на то что мне неинтересны были соревнования, я не ушла обратно в любительский спорт, потому что в нем не было никакого развития. Там нужно постоянно выполнять одни и те же элементы, а мне хотелось сложных и интересных трюков.

«Большой спорт — это буквально какое-то служение»

Мне трудно поставить себя на место профессионального тренера, потому что для меня в этой традиции спортивного воспитания очень много странных вещей. Большой спорт не укрепляет здоровье и не развивает какие-то полезные навыки — это буквально какое-то служение. Именно поэтому я не могу обвинить тренера в чрезмерной жестокости, потому что понимаю, что добиться больших высот можно только так, планка слишком высока.

Я думаю, основная проблема именно в высоте этой планки, что от детей требуют выполнения разрядов и нормативов — а этого можно достичь только через мучения и жесткую программу тренировок.

Конечно, было бы здорово, если бы отношения между детьми и тренерами были более теплыми и человечными, чтобы совместная работа основывалась не на страхе, а на поддержке. Чтобы ребенок выполнял упражнения не потому что «надо», а потому что у него что-то хорошо получается и он хотел бы это развивать, а тренер может ему в этом помочь. А еще я бы не ела на тренировках, пока бедные голодные дети выполняют сложные элементы.

Наша тренер часто пила кофе с шоколадкой, пока мы весь день без перерыва занимались. Какой запах был от этого кофе!

Профессиональный спорт — это губительная вещь, которая нанесла мне несколько травм, периодически дающих о себе знать. Например, у меня до сих пор в мороз может «заклинить» связку на правой ноге, и я буду хромать, а еще у меня не гнется левая нога из-за порванных во время шпагата связок и, конечно, ужасно болит. У меня иногда возникает ресентимент на этот счет — что я вся такая поломанная из-за гимнастики и что в старости буду пожинать плоды большого спорта.

В подростковом возрасте я заинтересовалась психологией, а точнее телесно ориентированной терапией, и сейчас пытаюсь прислушиваться к своему телу, чтобы исцелить его от последствий гимнастики, да и просто от последствий жизни, потому что вся наша жизнь — это период травматизации. В настоящее время мое тело — мой верный друг.

Если спросить меня, хотела бы я повторить этот путь, — я не смогу ответить уверенно. С одной стороны, профессиональный спорт — это очень тяжело. Я бы не хотела, чтобы мои дети им занимались. Но с другой — без этого опыта я бы не стала нынешней собой. Да, может быть, что-то очевидно повлияло, что-то неочевидно. Но я склоняюсь к тому, что я, наверное, не стала бы ничего менять в своем прошлом. Мне нравится, каким человеком я стала.

Обложка: StockSmartStart / Shutterstock / Fotodom. Личный архив героини.