Практически каждый ребенок однажды начинает задумываться о смерти. У некоторых эти мысли быстро проходят, а с кем-то они остаются надолго. Как и в каких ситуациях говорить с детьми о смерти? Майкл Хебб, автор книги «Поговорим о смерти за ужином. Как принять неизбежное и начать жить», посвятил этой теме целую главу — публикуем ее полностью.
Многие люди не помнят, как впервые поняли, что однажды умрут. По их описаниям это мало похоже на внезапное озарение, куда сильнее — на растущее понимание, когда сначала ты не уверен, что зубная фея реальна, а вслед за этим ставишь под сомнение существование Санта-Клауса, магии и рая.
Однако у некоторых этот момент отпечатался в памяти. Дженна не могла сказать точно, сколько ей было лет, но помнила, что в тот момент ехала с семьей на отдых и они как раз пересекали мост из Коронадо в Сан-Диего. Она вдруг подумала: вот она — я, но однажды я перестану быть собой. «Мне было четыре или пять, — заметила Дженна, — и я до ужаса пугалась мыслей о вечности. Помню, как стояла в ванной, смотрела на свои стопы на полу и вдруг осознала: даже когда меня не станет, мир продолжит жить до бесконечности. Примерно в тот же период, ложась спать по вечерам, я спрашивала родителей, не умру ли я до утра. Так что да, должно быть, я была несколько одержима этой мыслью».
Стив рассказывал, что ему было примерно десять, когда он играл с мячом у себя в подвале и его вдруг охватило понимание. Сначала проблеск, а затем навязчивая мысль. Он запаниковал, побежал к матери, а она, похоже, была готова: спокойно достала Библию, читала и объясняла, что на небесах его ждет комната. Он признает, что услышать это было приятно, однако слова матери не смогли затормозить экзистенциальный кризис его детства.
Карен была уже постарше — лет одиннадцати или двенадцати. К ней осознание смертности пришло вместе с перевернувшимся автобусом, в котором они с подругами ехали в лагерь. Никто не пострадал серьезно, однако вся суета вокруг этого травмирующего события — родители, спешащие забрать ее и отвезти домой, автобус, лежащий на боку — произвела впечатление.
Тем вечером родители укладывали Карен спать, и она произнесла вслух то, что постепенно начинало укладываться в голове: «Сегодня я могла умереть». В момент осознания Энджел было пять, и она сидела одна в своей комнате. Энджел рассказала: «Помню, как это приходило ко мне, складывалось, словно мозаика — кусочек за кусочком, по порядку, затем все вместе. Я просто сидела возле кровати и тихо думала про себя: «Я умру. Все умрут».
Помню, как смотрела на собственное тело и размышляла: «Однажды его не станет»
Я была перепугана, сбита с толку, не могла прекратить вспоминать всех взрослых, которые вели себя, как ни в чем не бывало, словно смертность ничего не значит. А мне хотелось кричать: «Что же вы делаете? Вы что не понимаете, что умрете? Что все мы умрем?» Через какое-то время Энджел поговорила о смерти с каждым из близких взрослых, и каждый высказал какую-то вариацию на тему «о, не беспокойся о смерти, просто не думай об этом»».
С той поры Энджел ежедневно думала о смерти. Каждые вторые выходные Энджел проводила субботний вечер с отцом и мачехой в маленьком городке в Южной Каролине, а на следующее утро они отправлялись в баптистскую церковь. Однажды проповедник сказал: «Если не будете спасены, то после смерти вас ждет ад».
Энджел была прихожанкой другой церкви, однако картины, обрисованные проповедником, напугали ее. Энджел хотелось быть уверенной в том, что у нее все под контролем, так что она крестилась и в этой церкви тоже. Во время проповеди на следующей неделе священник заявил: «Теперь вы покрестились и будете спасены. Однако если вы не почувствовали разницы, то после смерти вас ждет ад».
И вот Энджел задалась вопросом: изменилось ли в ней что-нибудь с момента принятия баптистской веры? Чувствует ли она себя иначе?.. Да нет, не особенно. И она запаниковала. Должно быть, с ней не сработала эта история со спасением.
Каждую ночь, лежа в кровати, она представляла, каково это — гореть в аду
Она никогда не говорила о своих страхах ни с отцом, ни с приемной матерью. Просто играла с ними в «Монополию» или в «Скраббл» по вечерам в субботу, затем шла спать и думала о походе в церковь следующим утром. Затем начала чувствовать себя действительно плохо субботними вечерами, из-за чего родители часто возили ее в больницу. Никто не мог понять, в чем дело, пока не выяснилось, что у Энджел язва. Один из врачей скорой ласково обратился к ней: «Дорогая, тебя что-то беспокоит?». Она ответила:
«Нет». Ведь девочка просто не могла понять, что ее тошнит от страха перед адом. Лишь много позже, уже учась в колледже, она осознала это.
В истории Энджел меня зацепил не ее страх перед адом (хотя, конечно, здесь можно о многом порассуждать), а тот факт, что пятилетняя девочка столкнулась с огромными концепциями жизни и смерти без помощи взрослого, которому она могла бы адресовать вопросы, который поговорил бы с ней честно и мягко.
Попробуйте вспомнить, как вы сами осознали собственную смертность. Кто был рядом с вами? Кто помогал вам справиться с этими страшными мыслями? Когда ребенок задает вопросы, нам хочется, чтобы на все у нас был ответ. Мы боимся, что его отсутствие напугает куда сильнее. И все же в смерти есть многое, что мы не в состоянии объяснить.
9 книг для разговоров с подростками на непростые темы
Катрина Спейд, основатель компании Recompose, которая перерабатывает человеческие останки в почву, подошла к разговору о смерти с экологической точки зрения. Когда ее детям было два и пять лет, она купала их и рассказывала: «Смотрите, курица ест траву, которая растет у нас во дворе. Потом откладывает яйца, из которых мы делаем блинчики, а скорлупу используем на компост, чтобы удобрить почву, чтобы выросло больше травы, которую съест курица. Это цикл! И когда-нибудь, когда мы умрем, мы сможем зарыться в землю, чтоб наши собственные тела помогли вырастить траву. Кто знает, вдруг когда-нибудь это поможет насытиться какой-нибудь курице. Моя работа, как вы знаете, заключается в том, чтобы этот процесс был более… естественным. Жизнь и смерть действительно взаимосвязаны, понимаете? И, когда кто-то умирает, процесс начинается заново».
Катрина была внимательна, оставляя детям возможность и для печали. Она рассказывала, что ее сын очень плакал даже по поводу маленьких царапин. Когда она спросила, что же его расстраивает, мальчик сказал: «Каждый раз, когда идет кровь, я вспоминаю, что умру». «О, ну ладно, — соглашалась Катрина. — Тогда плачь, конечно».
Энджел, в свою очередь, не знала, какой ответ хотела бы услышать, когда ей было пять. Но, когда две ее юные племянницы начали задавать вопросы о смерти, она повела разговор в направлении метафизики и сказала следующее: «Наши тела кажутся твердыми, да? Но, если бы у нас был очень сильный микроскоп, вы бы увидели, что наши тела на самом деле состоят из мельчайших вибрирующих частиц, как и все во Вселенной. Эта вибрация бесконечна, у нее не было ни начала, ни конца. А если конца нет, значит, нет и смерти. И все мы состоим из таких частиц. Стало быть, тела наши могут умереть, но мы не умрем, потому что наши частицы связаны между собой навсегда».
Энджел ощущала потребность дать племянницам твердую почву под ногами, в то время как Грег Лундгрен предлагал совсем иной взгляд. Он учил детей спокойно принимать неопределенность, давая понять, что ответов не существует и что необязательно всегда предвидеть все. На эту тему Грег написал прекрасную детскую книгу «Смерть подобна свету» («Death is Like a Light»). «Я обновлял рабочее место, — рассказал он, описывая событие, которое вдохновило его написать книгу, — и заметил, что галогенный прожектор гаснет. Он начал медленно мерцать, затем погас на несколько секунд, и вот наконец отжил свое. В комнате потемнело. Я подумал, что все это очень похоже на смерть: ее невозможно отрицать и нельзя исправить».
Это открытие привело Грега к целой серии различных «может быть», в которых он пытался увязать смерть с объектами и понятиями, которые близки детям.
«Может, смерть — вроде школы: там много нового и много друзей, и ты не вполне уверен, куда направишься, когда все закончится». «Может, смерть — вроде молочного коктейля со взбитыми сливками, двумя вишенками и помадкой. Когда допиваешь до дна, то уже не помнишь никаких обид». «Может, смерть — вроде линейки, у которой есть лишь деления до десяти. Но разве это значит, что после десяти нет чисел?» «Может, смерть — вроде цветка маргаритки или клевера, который уходит в землю, когда окончена весна».
Анастасия Хиггинботам тоже написала детскую книгу на эту тему. «Смерть — это глупо» («Death is Stupid») повествует о мальчике, который пытается осмыслить смерть своей бабушки. Его не устраивают различные пустые отговорки взрослых вроде «теперь она в лучшем месте» или «она наконец-то может отдохнуть». Вместо этого он спрашивает: «А если умру я, то тоже попаду в это лучшее место? Почему же она не могла отдохнуть здесь, со мной, и при этом оставаться живой?» Анастасия не утверждает, что у нее есть однозначные инструкции о том, как говорить о смерти с детьми. Еще она не говорит детям, даже своим собственным, будто знает о том, что произойдет с нами после смерти. Но в трех вещах она уверена. Во-первых, в действительно можете уменьшить детский страх перед смертью. Во-вторых, нужно подойти к вопросу с позиции любопытства и активного сотрудничества. В-третьих, следует внимательно следить за детьми, чтобы контролировать то, как они справляются с мыслями о смерти.
Правда в том, что мы часто уходим от вопросов детей, когда они неудобны нам или пугают их
Например, когда шестилетняя Полли спросила маму, зарыли ли в землю их тетю Кейт, мать ответила, что тетю кремировали.
— Что значит «кремировали»? — спросила Полли.
— О, это когда тело человека превращают в пепел, чтобы потом развеять его в каком-нибудь важном для этого человека месте.
— А как именно тело человека превращается в пепел?
В этот момент мама Полли притормозила. Однако, вспомнив о наставлениях Анастасии, все же ответила:
— Его сжигают, но это совсем не больно. Честно говоря, я об этом не очень много знаю. Хочешь сама узнать о том, как это происходит?
Если ребенок готов сделать следующий шаг — позвольте. Если он уклоняется от разговора — тоже позвольте. И не стесняйтесь быть честными насчет ваших собственных чувств. «Скажите, что не любите об этом думать, — советует Анастасия, — тогда ребенок сможет в ответ сказать — «я тоже». Один из детей Анастасии до ужаса боялся смерти с шести лет. В течение нескольких лет она каждый вечер приходила к нему перед сном, чтобы успокоить. Иногда Анастасия говорила сыну: «Дорогой, ты думаешь о смерти так много, но мы все пока что живы, и никто из наших близких сейчас не болеет. Так что расскажи мне побольше о том, почему ты так боишься».
Сын объяснил, что его пугает мысль о ситуации, когда он не может говорить или двигаться, но все еще думает. Анастасия решила, что эти расспросы — неплохой способ узнать больше о ее ребенке. К чему он клонит, и как это повлияет на ее собственные представления — не только о сыне, но и о смерти. Их разговоры перед сном перешли на тему духа и духовности. Анастасия полагалась на прочитанные книги, добавила чуточку собственного мировоззрения. Так они и продвинулись вперед. Однако, какими бы абстрактными ни были разговоры, Анастасия всегда старалась вернуть сына в реальность. Она говорила: «Смотри, ты сидишь в постели, и ты очень даже живой. Деревья за окном живы. В пространстве вокруг нас нет никакой опасности. Почувствуй биение собственного сердца, ощути, как моя рука касается твоей».
Это был способ и для ее самой вернуться в настоящее. Анастасия не пыталась лгать сыну, не говорила просто «не стоит беспокоиться о смерти», но пыталась заставить его прочувствовать реальность.
Однако, как бы ни было комфортно для Анастасии обсуждать смерть с собственными детьми, в какой-то момент она осознала, насколько табуирована тема смерти вообще.
Она сидела в книжном магазине в Бруклине и собиралась читать «Смерть — это глупость» детям семи-восьми лет
Маленьким посетителям выдали бумагу, клей-карандаш, картинки с животными, чтоб они могли делать аппликации, пока слушают чтение. И вот тут Анастасию накрыло. Она подумала:
«О боже, я собираюсь открыть эту книгу и сказать, что все они умрут. О чем я только думала? Как я могла вообразить, что это нормально?» Анастасия добралась до страницы, где говорится: «…всякая жизнь в итоге заканчивается» — произнесла это вслух, сделала глубокий вдох и подняла глаза. Стояла тишина. Одна из девочек посмотрела на нее своими ярко-голубыми глазами, кивнула и слегка улыбнулась.
В тот момент Анастасия осознала, что само по себе чтение не несет вреда, даже если в нас и заложен определенный культурный код, утверждающий обратное. Она поняла: этот разговор все равно случится в какой-то момент, и она написала эту книгу как раз для того, чтобы облегчить его. И продолжила читать. Хотя подходы могут быть разными, дети обычно легко обсуждают смерть. Только по мере их взросления тема превращается в запретную, и они закрываются.
К пятидесяти-шестидесяти годам вероятность повлиять на взгляды людей
минимальна: они уже чересчур устоялись. Однако дети способны расти и учиться видеть в смерти не вопрос, которого следует избегать, а нечто неизведанное, достойное любопытства.
Вот почему я поощряю вовлечение детей в разговоры о смерти. Не хотят обсуждать это — хорошо. Но если они задают вопросы, если тянутся к знанию — позвольте им узнать.
Фото: Shutterstock / Yuganov Konstantin
TEENS
«Папа умер, когда мне было 16». Монолог Насти о том, как по-разному мы переживаем смерть близких
ПСИХОЛОГИЯ
Смерть, секс, порно и деньги: как правильно говорить об этом с детьми. … и не выглядеть идиотом
ИНТЕРВЬЮ
От кураторов в тиктоке до «синих китов»: антрополог Александра Архипова — о моральных паниках
