Редактор «Мела» Ксения Крушинская рассказывает историю своего детства: когда ей было 9, отец-атеист внезапно поверил в Бога, и жизнь семьи резко изменилась. Сейчас Ксюша не ходит в церковь, не планирует крестить своих будущих детей. И объясняет почему.
Некоторые даже ангелов видели
Когда папа всерьез стал православным, мне исполнилось 9. Были 90-е, и увлекаться религией, эзотерикой и всевозможными духовными учениями тогда начали многие. Видимо, люди искали для себя опору в распадающемся мире. К тому же после краха СССР верить в Бога (да и вообще в кого угодно) наконец-то стало «можно».
Человеком крайностей и максималистом папа был всегда. До того как стать истово верующим, он был непримиримым атеистом. До сих пор помню их ожесточенные споры с тещей — моей бабушкой. «Бог есть, некоторые даже ангелов видели!» — утверждала баба Оля, простая русская женщина.
«Это значит, — парировал папа, — что у них в голове лампочка перегорела!»
Папину картину мира резко изменила болезнь. В какой-то момент он заболел тяжелым конъюнктивитом — врачи даже боялись, что не смогут сохранить ему зрение. Он стал читать много религиозной литературы, а потом пошел и крестился. После этого болезнь удивительным образом отступила. А для папы это стало доказательством того, что, пожалуй, некоторые и впрямь могут видеть ангелов.
Сначала человек общается с дьяволом, а потом его маньяк в переулке подкарауливает
Служить Богу папа стал с такой же страстью, с какой когда-то отрицал его существование. Мы — он, я и мама — каждый день собирались на утреннюю и вечернюю молитву под большой иконой Христа, которая висела в родительской комнате. Был даже период, когда мы молились перед каждым приемом пищи — и я чувствовала себя героиней старого американского фильма.
Раз в две недели по воскресеньям (и обязательно на Рождество и Пасху) мы ходили на службу в храм на Петровке. Вставать надо было рано, завтракать запрещалось, ибо причащаться можно только натощак.
Помню, как я дремала стоя, слушая монотонные молитвы. Я не любила эти походы, но даже себе старалась в этом не признаваться. Изо всех сил я старалась ощутить благодать, но чувствовала только усталость и скуку.
В том храме служил отец Александр, в прошлом физик-ядерщик. Папа с ним сильно сблизился, и в какой-то момент он стал нашим семейным духовником. Перед причастием полагалось исповедоваться — мне тоже. Я рассказывала, например, как на каникулах гадала с подружкой на картах.
— Ксюшенька, этого делать нельзя! — говорил отец Александр. — Ты ведь понимаешь, к кому вы обращаетесь, когда гадаете?
— К… к чёрту, что ли? — мямлила я, не решаясь произнести страшное слово «дьявол»
— Конечно! — радовался моей сообразительности отец Александр. — К нему самому! Вот человек так общается-общается с дьяволом, а потом его — бац! — подкараулит в темном переулке маньяк. А он и не поймет, что тут есть связь! Обещай мне, что гадать больше не будешь.
Естественно, я обещала. Возможность стать жертвой маньяка была слишком высокой платой за попытку узнать у пикового короля, нравлюсь ли я тому самому мальчику.
Греховные мочки и запрещенные яйца
Не могу сказать, что в моем детстве было много запретов, но почти все они так или иначе были связаны с религией. Например, папа строжайше запрещал мне хоть как-то менять внешность. Даже прокалывать уши: «Любая! Любая попытка исправить божественный замысел — грех!»
Однажды, лет в 13, мы с подружкой даже попытались провернуть тайную операцию: я должна была тайком отправиться в поликлинику и при ее моральной поддержке наконец сделать это — все-таки очень хотелось носить серьги, как все девочки в классе. Увы, хранить секреты я тогда совсем не умела — родители раскрыли мой замысел, и уши остались непроколотыми.
Отдельной историей были посты. Папа соблюдал их все, и длинные, и однодневные — каждую неделю в среду и пятницу. Нельзя было есть мясо, рыбу, молочное и все, что содержит яйца. В длинные посты папа каждый день старался читать нам с мамой вслух отрывок из Евангелия. Он очень хотел, чтобы и я следовала его примеру — тоже не ела скоромное, когда не надо.
Однажды папа дал мне прочесть брошюру, где описывался якобы реальный случай
Одна женщина, «безбожница и грешница», умерла, попала в ад, затем чудесным образом воскресла — и, естественно, стала праведницей. Не знаю, верил ли на самом деле написанному папа, но я, ребенок впечатлительный, поверила и очень испугалась.
Все ужасы ада воскресшая описывала в красках: за то, что она ела при жизни скоромную пищу в пост, через нее пропускали огненных змей. Знакомиться с горящими змеями я точно не планировала — поэтому с 9 и примерно до 14 лет постилась почти так же истово, как папа.
Мне казалось, что так я зарабатываю себе место в раю. Или как минимум спасаюсь от вечных («Ты ведь понимаешь, Ксюшенька, что адские муки вечные, да?» — так говорил отец Александр) страданий, на которые клубничный йогурт в среду или шашлык в пятницу обрекут меня после смерти.
Ад с его мифическими чудовищами был главным, чего я боялась. Бог был не светлой силой, а бабайкой, прятавшейся под кроватью.
Когда меня спрашивают о религии, я отвечаю коротко: «Деист»
Самые светлые моменты были связаны, пожалуй, с большими праздниками вроде Пасхи и Рождества — хотя бы потому, что ими заканчивались посты. И даже церковные службы в эти дни казались торжественными и радостными. А еще был день венчания родителей — мне тогда было 12.
Помню, как сквозь окна в церкви лился солнечный свет. Народу было мало — только самые близкие друзья семьи, но одна из маминых подруг пришла в красивой шляпке с цветами. Все это казалось мне удивительным и романтичным, как в кино. Ритуальность — наверное, именно ее (и, возможно, ее одну) я ценила в религии.
Чем старше я становилась, тем меньше я боялась Господа Бога. Окончательно этот страх улетучился, когда мне исполнилось 18 и я впервые влюбилась. Отец Александр с этим смириться не мог.
— Обещай мне, что не будешь целоваться до свадьбы! — потребовал он на очередной исповеди. И я впервые в жизни не стала ему ничего обещать
В тот день мне не разрешили причаститься, я почувствовала горькую обиду — а вместе с ней внезапно ощутила себя свободной. Страх прошел — а кроме него, с Богом меня ничего не связывало.
Ни в 9, ни в 13, ни в 18 религия не была для меня ни опорой, ни поддержкой. Бог меня никогда не утешал, а всегда нагонял страх: это ведь он напускал на людей огненных змей, делал возможным существование маньяков в подворотнях и вообще мог обречь тебя на безвременные пытки — только потому, что ты отказывался жить по его правилам.
Я очень быстро поняла, что в мире, где нет этого страшного Бога и его странных правил, гораздо больше поводов для радости.
Хочу пояснить важный момент. По большей части мое детство было счастливым. Папа был просто очень страстным человеком — но не религиозным фанатиком. Между двумя этими понятиями — пропасть.
Оглядываясь назад, я понимаю, что, несмотря ни на что, он парадоксальным образом сумел воспитать меня свободным от многих ограничений человеком. В детстве мне не твердили: «Ты же девочка!» Не воспитывали «будущей женой», не учили быть покладистой глупышкой.
Папа хотел видеть меня прежде всего думающей и самостоятельной. Наверное, его идеалом была бы религиозная мыслительница — женщина-теософ. Что ж, думающей я, пожалуй, выросла. Просто думаю не о Боге. Но почти уверена, что за это папа — он умер, когда мне было 21 — все-таки меня бы простил.
Сейчас, когда меня спрашивают о религии, я отвечаю коротко: «Деист». То есть человек, который допускает существование в мире некой высшей силы. При этом понимает, что сила эта не имеет ничего общего с Богом — таким, каким рисуют его себе христиане или мусульмане. Пожалуй, сейчас эта концепция кажется мне идеальной. А правды мы все равно никогда не узнаем.
Если у меня будут дети, крестить их я не буду. Пусть выберут себе религию сами, когда станут взрослыми. Или предпочтут жизнь без религии вообще — в конце концов, у такого варианта немало плюсов. За это ручаюсь: мне точно есть с чем сравнить.
Фото: Shutterstock / Ermolaev Alexander
