Литература могла бы стать одним из самых любимых предметов в школе, где можно читать в своё удовольствие (иногда) и узнавать новое. Но на деле — это то ещё мучение, особенно если предстоит сдавать ЕГЭ и нужно точно знать, что хотел сказать автор. Так ли нам нужен «золотой канон» по литературе, дискуссии о котором не утихают, — учитель словесности и доцент Школы филологии НИУ ВШЭ Михаил Павловец.
Все произведения мировой литературы делят на включённые и невключённые в школьную программу. Большинство включенных считаются прошедшими самый строгий отбор, числятся классикой, «золотым списком». Лучшие из невключенных — ждут своей очереди, чтобы попасть в учебник, и некоторым это удаётся. Однако подрастающее поколение год от году успевает прочесть всё меньше, а книжек, которые непременно должны быть включены в программу, наоборот, становится все больше. В результате люди, обеспокоенные падением интереса к чтению, винят во всем:
- сокращение часов на литературу (хотя последнее время они только растут);
- Минобрнауки, которому якобы зачем-то понадобилось «тупое стадо»;
- молодое поколение (традиция бранить молодёжь не прерывалась, как известно, ещё с античности).
- учителей как крайних в любом деле — от поведения подростков до состава нынешней Госдумы.
При этом любые обсуждения проблем литературы неизбежно упираются в обязательный список, его состав и степень обязательности — и обычно этим ограничиваются. Считается, что стоит только составить правильный, всех удовлетворяющий список, который будет состоять только из самых лучших и важных книг, — и волшебным образом литература из одного подчас самых нелюбимых школьных предметов превратится в предмет, каким она должна быть по определению. Предметом, который бы удовлетворял любопытство и приносил эстетическое наслаждение от чтения.
Вся история литературного образования в России за последние 100 лет — это прежде всего история сражений за то, что должно быть включено в этот обязательный список (и должно быть пройдено), а что, напротив, исключено — как сомнительное, слишком сложное, устаревшее и тому подобное. Вот несколько аргументов сторонников единого списка.
1. В школе изучать надо прежде всего классику — высокохудожественную литературу для всех
Этим классика отличается от массовой литературы (которая тоже для всех, но не высокохудожественная) и от элитарной литературы (которая может быть высокохудожественной, но далеко не для всех). Она глубже развлекательной литературы и при этом понятнее экспериментов всяческих авангардистов и постмодернистов.
Такая точка зрения сложилась в позднесоветское время и вызвана была потребностью выстроить преемственность идеологически выверенной литературы соцреализма (которая считалась одновременно народной и высокохудожественной) от великих классиков XIX века, чтобы оставить за бортом разного рода «модернистские извращения». Только сегодня всем уже понятно: нет кино и музыки для всех, как нет еды или одежды для всех. Современная культура устроена сложно, как и современное общество, для каждой группы которого есть своя — еда, одежда, книга или фильм. С этим разнообразием и стоит знакомить школьника, помогать ему адаптироваться к миру разнообразия, а не унификации.
2. В обязательный список должны входить произведения, которые содержат «национальный культурный код», чтобы лучше понять культуру и характер своего народа
Это мнение связано с убеждением, что есть некие неизменные, эссенциальные черты, присущие национальному характеру и культуре. И наиболее наглядно они отражены именно в национальной классике. Отсюда понятие «кода», пришедшее из семиотики: стоит только к непонятному приложить правильный код — и оно сразу же прояснится. Даже если верить, что за 200 лет наш национальный характер и образ жизни остались неизменными (что вряд ли, иначе придётся признать, что большая часть нашего населения по своему складу — крепостные крестьяне), остаётся непонятно: почему постигать эти черты лучше через их отражение в художественной литературе? К тому же литература, написанная 150-200 лет назад, — сама нуждается в декодировании, так много в ней непонятного, чуждого современному человеку. Иначе говоря, не национальная классика несёт в себе культурный код, а школьный учебник, который декодирует классику, поясняя нам, как она, в свою очередь, декодирует нашу национальную жизнь. Вот его, видимо, и надо читать.
3. Классика — это то, что прошло проверку временем, не устарело и будет читаться даже через столетия
Спору нет, обязательный список в школе включает в себя немало выдающихся произведений прошлого. Только хорошо бы видеть различия между тем, что называют «национальным литературным каноном» (большим каноном) — и «школьным каноном» (золотым списком). Большой канон действительно отбирается механизмами культуры: он состоит из тех произведений, которые продолжают читать даже после школы, на досуге; которые не устают инсценировать и экранизировать; вокруг которых не умолкают дискуссии и которые окликают в своих книгах современные писатели.
Школа — лишь один, пусть и весьма влиятельный инструмент канонизации. Но даже школа бессильна, если за её стенами к тому или иному автору или книге интерес ослабевает
Школьный канон больше ориентирован на то, что читали родители, даже дедушки и бабушки нынешних школьников, а не на то, что читают сегодня дети. К тому же на его формирование всегда влияли политика и идеология. Скажем, «Анна Каренина» Льва Толстого намного популярнее и востребованнее «Войны и мира». Но роман-эпопея с его «мыслью народной» со времён Второй мировой войны до сих успешно отражает все атаки на него в школьной программе.
4. Обязательный список объединяет образовательное и культурное пространства, позволяет узнавать «своего» по цитатам, ещё даёт общую тему для разговоров в любой компании
Увы, этот аргумент обычно приводят те, кто связан с литературой и со школьной программой профессионально: учителя, филологи или вообще люди, так или иначе имеющие отношение к гуманитарной сфере. «Цитатный пинг-понг» или спор до утра о том, любила ли Татьяна Ларина Евгения Онегина, — удел довольно узкой прослойки гуманитариев. А обязательный список един для всех — и для «лирика», и для «физика», и для «гордого внука славян» и для «сына степей калмыка». Особенно это заметно на примере молодого поколения, для которого сегодня написана хорошая и разная подростковая и молодёжная литература, так что ему не нужно без принуждения лезть в родительский книжный шкаф. У него есть свой. Единый список литературы оставляет учителю мало места для манёвра, чтобы каждой категории школьников подобрать свой, отвечающий их интересам и культуре перечень имён и книг для чтения.
5. Если не будет единого списка, то как принимать ОГЭ и ЕГЭ? Как готовиться учителю и ученику и как спрашивать знание содержания книги?
До сих пор не очень понятно, что значит — проверять знание текста. Многие ли с ходу вспомнят, как зовут капитанскую дочку? А отца Гринева? Это те знания, которые в первую очередь вымываются из головы — если вы регулярно не перечитываете или не преподаёте пушкинский роман. Может быть, проверять знание текста — это знать, что нам хотел сказать автор? Но это проблема пресловутых синих занавесок, ставших уже мемом в школьной среде: почему в этом произведении занавески синие? Да и не совсем понятно, что имеется в виду под «хотел сказать автор»: во-первых, далеко не всегда автору удаётся сказать то, что он хотел, во-вторых, сами его желания и понимание собственного текста с годами могут измениться.
Так, по остроумному замечанию литературоведа Олега Проскурина, у пьесы «Ревизор» есть две редакции — 1836 и начала 1840-х годов. Своё понимание собственного творения Гоголь попытался выразить сперва в «Отрывке из письма…» (1841), а потом в небольшой пьесе «Театральный разъезд после представления новой комедии» — и всякий раз это было новое «что нам хотел сказать автор». Классика жива сейчас только потому, что допускает различные прочтения и интерпретации, от некоторых из которых сам Гоголь бы пришёл в ужас. Но благодаря им он и остаётся Гоголем, а не полузабытым прозаиком первой трети XIX века.
Так что проверять на экзамене стоит то, как ученик умеет читать, понимать, оценивать и интерпретировать прочитанное. Но проверить это можно только на том, что ты не изучал в школе, а что прочёл прямо на экзамене. Правда, тогда и школе придётся учить по-другому, а это трудно.
6. Учителю удобнее преподавать произведения, которые он умеет преподавать. А преподавать классику его учили ещё в педвузе
Это очень болезненный вопрос для самих учителей. С одной стороны, обществу всё меньше нужны учителя, у которых нет времени или сил на то, чтобы повышать свою квалификацию, быть в курсе новинок литературы, обновлять собственные рабочие программы. С другой — общество не в состоянии пока требовать у государства разгрузить и обеспечить учителей так, чтобы у тех появилось на это и время, и силы. Да и те, кто повышает квалификацию учителей, сами нуждаются и в разгрузке, и в повышении своей квалификации. Эта ситуация очень опасна, потому что школа с изнуренными учителями и замшелыми программами не будет выполнять две главные задачи: адаптировать школьников к непростому настоящему и готовить их к непредсказуемому будущему (например, к чтению ещё не написанных книг).
Но время — лучший реформатор, оно доходчивее любого министра объяснит, что нужно изменить, а от чего ни в коем случае отказываться не надо. Классика уже доказала свою нужность и востребованность. Теперь осталось научиться относиться к ней самой не как к сакральной святыне или катехизису, а как к живой части современной жизни, которая не боится ни вариативности подходов, ни конкуренции со стороны современного искусства.
Иллюстрации: iStockphoto (Nadzeya_Dzivakova, LenkaSerbina)
