Армен Захарян — филолог-просветитель и автор ютуб-канала Armen Zakharyan о литературе, в том числе о мифологических текстах. Мы поговорили с Арменом о том, зачем школьникам читать мифы Древней Греции, как их понимать и почему Прометей — плохой пример для подражания.
1. Как объяснить ребенку, что такое миф
Чтобы читать мифы, детям необязательно знать, что это такое. Концепция мифа — это то, что мы, взрослые, смогли сформулировать и каким-то образом себе объяснить, когда уже на протяжении очень долгого времени мифы друг другу рассказывали.
Миф — это народное творчество, которое рождается еще в бесписьменных культурах как попытка объяснить явления природы. Миф первичен, а его определение вторично. Вот если бы мы говорили об искусстве постмодернизма, которое строится на использовании высказываний из прошлого, нам бы следовало сначала познакомить ребенка с его концепцией.
Возможно, ребенок будет воспринимать мифы точно так же, как сказку о Колобке или книжки о Гарри Поттере, и в этом нет ничего страшного. Вся эта цепочка может быть описана одним словом — «фикшен». Когда же он подрастет и поинтересуется, чем мифы отличаются от тех же сказок, стоит, конечно, обратиться к Проппу и его работам.
Принципиальное отличие мифа от сказки заключается в том, что сказка — это всегда некая история, необязательно связанная с объяснением глобальных явлений. А мифы часто отвечают на экзистенциальные вопросы — например, как и кто сотворил мир, откуда взялся человек. Причем у разных народов складываются разные мифологии, и через них мы узнаём о том, что мир разный, и это хорошо и нормально. Довольно сложно представить себе сказку на тему появления человека, хотя такие наверняка уже есть. В сказках мы скорее прочитаем о какой-то хитрости человека, о черте его характера — материи гораздо менее масштабной, чем та, что используется в мифах.
2. В каком возрасте можно начинать читать мифы
Не думаю, что должен существовать какой-то возрастной порог для знакомства ребенка с мифами. Я категорически против того, чтобы что-либо детям навязывать, а вот предлагать можно, причем с довольно раннего возраста. Главное — пробовать разное и смотреть на то, что вызывает интерес. Если ребенка увлекают мифы, почему бы не сосредоточиться на них.
Скорее, нужно быть внимательным при выборе этих мифов. Например, в древнегреческой мифологии довольно много жестокости, боли, горечи. Вряд ли разумно читать ребенку историю о Кроносе, пожирающем своих детей. Зато, как только я увижу, что моя дочь с интересом слушает какие-то рассказы (сейчас ей полтора года), я с удовольствием прочитаю ей в очень упрощенной форме миф о Гильгамеше. Он лежит в основе «Эпоса о Гильгамеше» — одного из древнейших литературных произведений в истории человечества. В нем есть и очень сложные сюжеты, которые ребенку практически невозможно осознать, и вполне доступные даже для маленьких детей.
Я бы начал знакомить дочку с «Эпосом о Гильгамеше» и его героем с сюжета о дружбе. Гильгамеш, мягко говоря, безобразничал, и Энкиду пришел к нему, чтобы восстановить порядок. Сперва они столкнулись в поединке, а потом подружились. Их история — это история о настоящем, верном дружеском плече, и только смерть смогла их разлучить.
А мой любимый эпизод, «В поисках бессмертия», очень взрослый — в нем Гильгамеш уже не может оправиться после того, как Энкиду умер. Он приходит на край света и встречает Сидури, хозяйку богов, которая живет на обрыве у моря и угощает их брагой. Гильгамеш спрашивает, как ему попасть к Утнапишти, чтобы получить бессмертие, и Сидури отвечает ему:
«Гильгамеш! Куда ты стремишься?
Жизни, что ищешь, не найдешь ты!
Боги, когда создавали человека, —
Смерть они определили человеку,
Жизнь в своих руках удержали.
Ты же, Гильгамеш, насыщай желудок…
Гляди, как дитя твою руку держит,
Своими объятиями радуй подругу —
Только в этом дело человека!»
Всё, что делает Гильгамеш дальше, — пытается доказать, что дело человека не только в этом, и вопреки всему гонится за бессмертием.
3. Почему в школах чаще всего проходят именно миф о Прометее и «Двенадцать подвигов Геракла»
Мне кажется, популярность «Двенадцати подвигов Геракла» объясняется феноменом нейминга. Обычно древнегреческие мифы названы просто по имени героев — попробуй запомнить, кто это и что за этим именем стоит. И если бы мы спросили нейросеть, как написать идеальный заголовок, она бы подсказала, что в нем обязательно должна быть цифра: «3 лучшие книги этого года», «12 подвигов Геракла». Число привлекает внимание, а дальше идет слово «подвиг», которое сразу настраивает на что-то величественное, что-то, что надо прочитать.
Миф о Прометее — это самый попсовый миф, альфа и омега всех мифов, и он мне не очень нравится. Дело в том, что у меня есть некая аллергия на жертвенность. Как только я вижу глорификацию жертвенности, что-то внутри меня напрягается, будто красная лампочка включается. В романе «Имя розы» Умберто Эко один из героев дает наставление другому: «Бойся, Адсон, пророков и тех, кто расположен отдать жизнь за истину. Обычно они вместе со своей отдают жизни многих других. Иногда — еще до того, как отдать свою. А иногда — вместо того, чтоб отдать свою». Проще говоря, такие люди прежде всего готовы пожертвовать чужой жизнью, а не своей.
В мифе о Прометее я вижу то же самое. Часто за прославлением жертвенности следует требование поступать как Прометей. Но не с благородной целью добыть огонь или спасти человечество, а с целью манипулировать людьми. Когда кто-то рассказывает мне о том, какой Прометей хороший, я сразу почему-то жду указаний, чем я должен пожертвовать ради других, следуя его примеру. Я считаю, что требовать поступать как Прометей и приносить себя в жертву мы можем только от самих себя и ни от кого другого.
Я люблю миф о Нарциссе. Он изображает героя, который влюблен в себя и наказан за это. Мы, читатели, осуждаем юношу, который прилипает к собственному отражению. И мы чувствуем себя хорошо, потому что нам кажется, что мы не такие, как он. И вообще, слово «нарцисс» считается у нас оскорбительным. Мы даже можем обидеть человека фразой: «Ах ты нарцисс». Как сказал бы британский писатель Салман Рушди, миф о Нарциссе позволяет нам забраться на моральную высоту и оттуда отстреливать окружающих.
Мне очень нравится трактовка этого мифа в рассказе «Ученик» Оскара Уайльда. Когда Нарцисс умер, озеро рядом с ним превратилось в чашу соленых слез. Ореады вышли из леса, чтобы утешить его: «Мы не удивляемся, что ты так скорбишь о Нарциссе: он был ведь так прекрасен». На что озеро им ответило: «А разве Нарцисс был прекрасен? Я любило Нарцисса за то, что, когда он лежал на моих берегах и смотрел в меня, я всегда видело в зеркале его глаз отражение моей собственной красоты».
Такая трактовка кажется мне отрезвляющей. Мы привыкли смотреть на окружающих с позиции морального превосходства, следить за тем, насколько благопристойно они себя ведут. «Ученик» Оскара Уайльда предлагает нам обратить внимание на себя. Возможно, мы костерим Нарцисса, хотя в действительности сами любуемся собственной красотой в его глазах.
4. Зачем нужны мифы
Мифология часто помогает понимать другие литературные тексты. Например, Гоголь восхищался Гомером и называл его «божественным старцем», который всё видел, слышал и предчувствовал. В «Тарасе Бульбе» мы находим прямые параллели с «Илиадой» Гомера — многие схватки описаны очень похожим образом.
При этом, пожалуй, любую книгу можно прочитать, не зная мифов. Даже роман Джеймса Джойса «Улисс», который непосредственно базируется на мифе о возвращении Одиссея из Трои домой, в Итаку. И без древнегреческой истории Одиссея мы всё равно можем «разговаривать» с этим произведением — следить за развитием сюжета, взаимоотношениями персонажей. Беседа в любом случае получится, просто на менее глубоком уровне.
Мне кажется, без знания мифологии практически невозможно понимать живопись
Особенно тяжело воспринимать картины XVI–XVIII веков, потому что в то время было очень популярно изображать мифологические сюжеты. Например, я бы рассказывал детям миф об Икаре через картину Питера Брейгеля Старшего «Падение Икара». Она написана таким образом, словно мы разглядываем пейзаж с пригорка над морем. На переднем плане мы видим пахаря с плугом, пастуха, овец и рыбака. Чуть дальше — корабли, скорее всего, торговые, поскольку Брейгель написал картину в эпоху бурного развития экономики в Нидерландах. И среди всего этого разнообразия кипящей жизни далеко не сразу можно заметить небольшую точку на воде — торчащие ноги упавшего, разбившегося Икара.
Брейгель замечательно передал суть мифа. Дерзновение Икара, который хотел сделать себе крылья и взлететь, было великим. Но оно всё еще оставалось дерзновением человека — очень хрупкого, уязвимого, маленького человека. По словам армяно-американского писателя Уильяма Сарояна, все мы на этой земле одинокие, грустные люди. И полотно Брейгеля подтверждает его слова: да, у нас есть великие мечты, но нам никуда не деться от вечной человеческой уязвимости. Взлетим мы или упадем — важно только для нас самих, поскольку каждый из нас, как Икар, — всего лишь точка в огромной картине мира. Как бы это ни прозвучало, «Падение Икара» Брейгеля спускает нас с небес на землю.
Мифы показывают сложность устройства мира, относительность тех или иных поступков и очень комплексные взаимоотношения людей. Может показаться, что детям нужно предлагать упрощенную, черно-белую картину мира, потому что более сложную они не поймут. Сегодня я вижу вокруг себя огромное количество взрослых, которые не понимают сложной картины мира и живут в абсолютно черно-белой модели. Мне кажется, ни один ребенок не способен мыслить настолько категорично и черно-бело, как мыслят многие взрослые. Так, может, наоборот, не стоит предлагать детям простые ответы? Стоит учить их сталкиваться со сложным и запутанным, потому что это ждет их в будущем.
Обложка: © личный архив Армена Захаряна; The Granger Collection, New York / ТАСС
