«Перспектива остаться нищим на всю жизнь»: как устроена детская неотложка — взгляд молодого педиатра
«Перспектива остаться нищим на всю жизнь»: как устроена детская неотложка — взгляд молодого педиатра
«Перспектива остаться нищим на всю жизнь»: как устроена детская неотложка — взгляд молодого педиатра

«Перспектива остаться нищим на всю жизнь»: как устроена детская неотложка — взгляд молодого педиатра

Кристина Волкова

1

07.02.2024

Дмитрий Молодой работает врачом более 15 лет. За это время он окончил колледж и вуз, устроился в скорую, потом в детскую неотложку, а в итоге стал блогером. Мы поговорили с Дмитрием о работе, пациентах, доказательной медицине и зарплате врачей.

«Дети меня пугали»

Я решил, что хочу стать врачом, лет в 10. Все детство наблюдал за бабушкой, которая работала патронажной медицинской сестрой, видел, как все ее уважают, как она помогает людям. Никто меня от идеи поступать в мед не отговаривал, тогда не думали о том, что быть врачом — это тяжело. Считалось, что работать — вообще тяжело, легко только отдыхать. Поэтому после 9-го класса я поступил в Сестринский медицинский колледж, а уже через год — в Фельдшерский.

Работать начал в 19 лет, во время учебы: устроился санитаром на 16-ю подстанцию скорой помощи в Питере. В мои обязанности входила санитарная обработка машины и ношение чемодана за бригадой, но, конечно, я старался делать больше, если разрешали.

После окончания 5-го курса Фельдшерского колледжа я попробовал поступить в медицинский университет, но провалил вступительные по химии — сдал на тройку. А через год оказался в педиатрическом, хотя быть педиатром не собирался — ни до поступления, ни даже во время обучения. Просто мне сказали, что в этом вузе лояльно относятся к работающим студентам, да и вообще к парням, потому что мужчины в педиатрию идут редко.

Дмитрий Молодой

Детей я на тот момент побаивался — проще было во время работы на скорой съездить к 10 наркозависимым, чем к одному ребенку с температурой, который еще и кричит. Вообще непонятно было, как к этому маленькому существу подступиться и с какой стороны его лечить. Но во время обучения в педиатрическом страх ушел, а в конце 4-го курса я устроился фельдшером в детскую скорую. С тех пор я в таком формате и работаю — и мне даже нравится.

«Оказалось, что мальчик-подросток — это женщина 28 лет»

Мы работаем посуточно — с 8 или 9 утра. Приходим на смену на полчаса раньше — это время не оплачивается, но во всех инструкциях прописано, что вся бригада должна быть на месте за 30 минут до начала смены, чтобы подготовиться. Фельдшер должен проверить готовность медицинского оборудования и наличие лекарств, зарядить при необходимости электрокардиограф и дефибриллятор, потому что самое плохое, что может случиться на выезде, — неработающее оборудование. Врач должен проверить документы, ознакомиться с новыми приказами, принять комплектацию сильнодействующих средств, проверить работоспособность рации, телефона и планшета.

Когда к началу смены все готово, переодеваемся и идем на утреннюю конференцию — встречу со старшим врачом и заведующим отделением. Длится она минут 5, руководство рассказывает, что изменилось за последние сутки, у кого возникли проблемы в работе, а кто, напротив, справился отлично. После этого начинается рабочий день. Если вызов уже поступил — выезжаем, если пока тихо — идем завтракать.

Работаю я в скорой неотложной помощи — такие бригады есть не во всех городах. Мы относимся не к городской скорой — той самой, которая приезжает на вызов 03, — а к поликлиникам. Специфика нашей работы в том, что мы выезжаем только к детям домой и по прописке — поехать на вызов в соседний район мы не можем. И если у ребенка, например, болит живот в детском саду, мы не приедем — приедут коллеги из городской скорой.

Наша работа больше похожа на работу участкового педиатра. Самые частые поводы для вызова неотложной скорой помощи — высокая температура у ребенка, боль в животе, затрудненное дыхание, судороги.

В подавляющем большинстве случаев моя обязанность — «лечить словом»

Я должен объяснить родителям, что происходит с ребенком, почему это не страшно и по каким признакам можно понять, что есть повод для волнения. Но бывают, конечно, и необычные случаи. Был у меня вызов к 15-летнему мальчику, у которого, по словам вызывающих скорую, было отравление психоактивными веществами — парень лежал на улице, возле парадной. Когда приехали, оказалось, что мальчик-подросток — это женщина 28 лет. Она рассказывала нам, что через нее проходило счастье всей вселенной или что-то вроде того. Вызвали психиатрическую бригаду, передали им. И такое бывает.

Конечно, когда среди детей высокая заболеваемость, а у нас — по 20–25 вызовов в сутки, нередко возникала мысль все бросить и уйти. И проблема не столько в специфике работы, сколько в переработках. Нормальный график — сутки через трое, но это только одна ставка. А выжить на одну ставку практически невозможно, если нет дополнительного заработка. Поэтому многие работают сутки через сутки, берут по две смены подряд. Это сказывается и на психическом, и на физическом здоровье врачей.

«У нас хорошая система, человеческая»

Сейчас часто сравнивают нашу систему скорой помощи с западной: у нас на скорых работают квалифицированные врачи, а в Америке, насколько я знаю, только парамедики — то есть специалисты, которые могут лишь сопроводить пациента к врачу в больницу. Какая система лучше? Смотря для кого: для пациента, конечно, наша — она более человеческая, во главу угла ставятся интересы того, кому нужен врач.

Но экономически это невыгодно — я, специалист, который 12 лет учился, приезжаю в 3 часа ночи на вызов, чтобы поговорить с родителями о температуре. И я спокойно отношусь к таким ситуациям, если родители и правда запаниковали и не знают, что делать. Но для некоторых пациентов вызвать скорую — это лайфхак. Врач скорой сможет уделить пациенту больше внимания, при этом не надо никуда идти и стоять в очередях — удобно, правда? Такая позиция, конечно, раздражает.

«Я не доказательный врач»

Я считаю, доказательная медицина — великолепный инструмент, которым не только можно, но и нужно пользоваться. Но сегодня термин «доказательный» превратился в маркетинг, построенный на противостоянии «я — докмед, а вы — нет!». Мне бы хотелось дистанцироваться от такого подхода, радикализм плох везде.

Мне кажется неправильным отказываться от проверенных годами методик только потому, что от них отказались в Европе или в Америке, ведь не существует «священной книги доказательной медицины», в которой уже собраны все мнения и исследования и на которую стоит опираться всем врачам мира.

Наука — поле для обсуждений и дискуссий. Наша задача — изучать все входящие данные и критически оценивать свои действия. Если есть убедительные доказательства, что какие-то методики не работают, — не бояться отказываться от них.

Врач имеет право отступать от протоколов, если он уверен, что пациенту в конкретной ситуации это поможет

Я, например, отказался от применения литической смеси для помощи детям с высокой температурой. В ее состав входит анальгин, спазмолитик и антигистаминный препарат. Считалось, что спазмолитик расслабляет гладкую мускулатуру и помогает справляться с «белой» лихорадкой, а антигистаминный препарат усиливает действие жаропонижающего. Я несколько лет назад эту смесь активно использовал, даже спорил с коллегами, которые мне указывали на то, что применять ее не стоит. Но в процессе изучения материала я все-таки пришел к выводу, что коллеги были правы, а я нет.

Спазмолитик хуже не сделает, но и ребенку никак не поможет, а значит, от него можно отказаться, а антигистаминное работало как седативное — его вкалывали, чтобы ребенок уснул. Но наша задача — не усыпить ребенка, а облегчить его состояние. Тут можно обойтись обычным жаропонижающим, желательно парацетамолом или ибупрофеном.

«На блоге зарабатываю в 10 раз больше, чем на скорой»

Когда я в 15 лет шел в медицинский колледж, говорил, что иду в медицину, чтобы лечить людей, и готов всю жизнь быть нищим. К 30 годам понял, что перспектива остаться нищим на всю жизнь — вполне реальна. Блог помог мне этой участи избежать. Он появился несколько лет назад благодаря жене. Она тоже врач, но, когда ушла в декрет после рождения дочки, стала много времени посвящать воспитанию ребенка. Единственным окошком в мир стал телефон. Тогда она предложила мне снимать видео и создавать контент, а сама занималась всем остальным — продвижением, рекламой. Блог вырос и сейчас превратился для нас в основную работу.

Дмитрий с женой и дочкой

В нашем мире, чтобы хорошо зарабатывать, нужны три ключевые составляющие: не быть идиотом, быть ответственным и работать. А медработники, как правило, люди неглупые, они могут добиться успеха в любой сфере. Поэтому, чтобы классные специалисты оставались в медицине, им надо платить. Конечно, похвала, награды, мотивирующие плакатики — это все здорово, но опытным врачам нужны деньги, а не сказки. А пока не будет денег, работников так и будет не хватать, особенно в регионах. Зачем молодому активному доктору с головой и руками работать за 30 тысяч рублей, если он может приехать в Москву или Питер и работать за 130 тысяч, делая ту же самую работу в том же самом объеме?

Год назад я ушел из скорой. Сейчас я зарабатываю почти в 10 раз больше, чем зарабатывал в системе здравоохранения, при этом сам выстраиваю свой график — могу уехать в отпуск, когда захочу, недавно вот вернулся из Шерегеша, катался там на лыжах.

Дмитрий с дочкой

На блог мы тратим много времени, это настоящая работа. Мне приходится больше читать, заниматься самообразованием, чтобы создавать контент. Я бы хотел вернуться в детскую неотложку, но пока не готов брать больше двух смен в месяц — мне это просто не нужно.

Я уверен, что сейчас приношу больше пользы пациентам: раньше я одно и то же по несколько раз повторял каждому, теперь могу доносить информацию одновременно до сотен и даже тысяч людей. И, судя по обратной реакции от подписчиков, мои ролики и тексты действительно помогают многим.

Фото: личный архив Дмитрия Молодого

Выживете ли вы в школьном чате?
Комментарии(1)
Какой молодец, про докмед совершенно правильно. Когда мой муж защищался, ему одна дама — член академии наук, технарь, сказала, что все гуманитарии и особенно медицина зависимы от того, сколько напубликуют, а ведь чисто по логике нельзя ничего отследить достоверно, пока хотя бы одно поколение не проживет с результатами/методиками, описанными в работах. Поэтому, говорит, все это на самом деле непроверяемо и ничем не отличается от любых других теорий, которые клеймят «недокмедом». «Докмед» — это как новая религия, где верят в тексты и публикации, при том, что у верящих нет никакой возможности оценить и пощупать результат. Можно верить, и то не всегда, только техническим публикациям, где результат не нужно ждать годами, а можно просто посчитать.
Больше статей