Должны ли дети участвовать в политической жизни страны, а если да, то как именно, и причём тут общечеловеческие ценности. Об этом и многом другом Никите Белоголовцеву рассказала заведующая проектно-учебной лабораторией антикоррупционной политики НИУ ВШЭ Елена Панфилова.
Начну с масштабного вопроса. Мне кажется, прошлый год стал важным в обсуждении взаимоотношений детей и политики, потому что фраза «Вы вовлекаете детей в политику» стала чуть ли не главным оскорблением оппонента. Казалось, осталось только сказать, что «вы их потом едите». Создалась совсем страшная картина.
Да, разговор назрел, но акценты в нём смещены. Потому что если начать говорить правду, станет совсем страшно. Когда говорят фразу «Говорите с детьми о политике» — это похоже на статью из «Комсомольской правды».
Проблема в том, что дети стали думать о ценностях без нас, взрослых. Наши мысли пока никак не пересекаются. Во всяком случае, мы этого не видим. Я полностью согласна с Екатериной Шульман, которая говорит, что дети — самое прекрасное, что у нас есть, давайте оставим их в покое, и они нам вырастят наше будущее.
Ценности у них тоже «растут» другие, как и система общения — социальные сети. Они не зависят от социального капитала в нашем понимании: не потерять работу, получать пенсию и так далее. Это то, на чём люди строят свою жизнь и по которым определяют свои действия, а главное — политику.
У нас появились варианты развития ценностного потенциала, в том числе молодёжи. Например, прекрасный флешмоб в Ульяновском институте гражданской авиации. Танцевать или не танцевать — вопрос вкуса. Но то, что остальные студенты кинулись поддерживать флешмоб, — хорошая ценность коллективного действия. Заметьте, не организованного взрослыми.
Мы, взрослые, свято верим, что только мы можем организовать детей и вывести на улицу. Но в том, что происходит (и происходит массово), нет ни одного взрослого. Даже наоборот: чем меньше взрослых, тем больше всё разрастается. Молодые люди вдруг думают: «Почему я не могу высказать своё мнение?». Это хорошая, с нашей точки зрения, группа ценностей.
Есть ценности, скажем, преступной субкультуры: когда молодые люди приходят с ружьями в школу и говорят: «Батя так делал, и я так буду делать». Это ценность субкультуры, которая построена на насилии, там всё по понятиям. Ценности не бывают хорошими или плохими. Они просто разные.
Мы приходим к детям как раз в период их взросления, когда они выбирают ценности. Первая группа ценностей — это честь, достоинство, коллективное действие, гражданственность. Вторая группа — «если тебе кто-то не нравится, иди и дай ему по башке». Что выбрать? Где-то там вдалеке стоит флажок политики, которая тоже ассоциируется с неким набором ценностей.
Мне кажется, самое страшное, что может представить себе власть, это поколение подростков, которое стало осознанными гражданами
Я не устану повторять тезис про осознанную гражданственность. Это значит, что ты участвуешь в каком-то даже местном избирательном процессе, платишь налоги, интересуешься, как они тратятся. Ты гражданин. Задача гражданина — требовать соблюдения обязательств со стороны власти, начиная от муниципальной и заканчивая федеральной. В общем, что-то делать самим. За гражданский выбор будущего поколения сейчас идёт борьба.
Я скорее согласен с тем, что вы говорите, но многие могут сказать: «Ну честное слово, какие ценности? Молодые парни и девчонки развлекаются и создают для себя движуху: кто-то идёт на митинг, кто-то просто танцует. А вы используете их честные и искренние порывы в своих политических целях: снимаете в клипах, используете как массовку». Что вы на это можете возразить?
Ужас взрослости состоит в том, что она стирает воспоминания своей молодости. Все, кто возмущается по поводу флешмоба курсантов из института гражданской авиации, что-то из этого делал. Голышом бегал вокруг костра, устраивал подпольные дискотеки в университете, ходил на митинги. Те взрослые, которые сейчас выступают против, — это конец 80-х и начало 90-х. Они побывали во всех движениях и уверены, что тогда-то они знали, что делают. Нынешним же поколениям отказывают в праве на мозги.
Молодые люди ходят на митинги самого разного окраса. Они ходят к правым, к левым, к Навальным, не Навальным. Они даже идут к нам работать волонтёрами. У нас сейчас на стажировке конкурс пять человек на место. Казалось бы, инструментальная коррупция, которой мы занимаемся, — самая нудная вещь на свете. Сидеть, бумажки перекладывать, но молодые люди хотят этим заниматься, потому что они об этом думают сегодня.
Ещё я бы хотел спросить об опасном поколенческом разрыве, который возникает в меньшей степени в вузах и в большей степени в школах. Мы видели, как отчитывают курсантов. Трагедия в том, что с 15-20-летними говорят люди, которые гораздо старше их. Не хочу показаться эйджистом, но эти люди принципиально не хотят мыслить моложе 55-ти.
Вопрос: где все эти люди? Они работают на своих работах. Они или по ту, или по эту сторону какой-то ценностной баррикады. Они растят своих собственных детей и никого больше не воспитывают. Я сама как 50-летний человек скажу, что в этот период — с 25 до 45 лет — тебе вообще до чужих проблем и детей никакого дела нет.
Потом свои дети выросли и уехали. В доме пустота, а тут вот они. Воспитывай — не хочу. От 50 до 70 лет (редко кто уходит сразу на пенсию) у них есть возможность воспитывать всех, кого они захотят и как захотят. По методичкам, как говорится. Их где-то там учат, они повышают квалификацию, рассказывают, что в день патриотизма детям говорить, про духовные скрепы — всякие люди бывают.
Мне понравилась мысль, которую высказала социолог Любовь Борусяк. О том, что Россию по разным причинам миновали всякие студенческие общества, организованные снизу. В царской России они были не очень разрешены. Потом в советское время они создавались жёстко сверху: ты должен был стать октябрёнком, пионером, комсомольцем. А в России 90-х было как-то не до того. Тут внезапно выясняется, что у нашей молодёжи есть какое-то внутреннее стремление к солидарности и объединению.
Вы знаете, оно всегда было. Я немного разовью мысль уважаемой коллеги: дело в том, что в российской истории низового гражданского общества (не только студенческого) — три с половиной копейки. Октябрята, пионеры, комсомольцы, потом, если ты достоин, — в партию, чуть менее достоин — в профсоюзы.
Когда всё рухнуло, снизу ничего вырасти не могло, потому что страна выживала — в 90-е действительно было не до этого. Людям было трудно собираться и коллективно думать о ценностно-низовой организации, когда неизвестно, чем ты будешь кормить ребёнка на ужин. Практически все некоммерческие организации, равно как и все студенческие организации, которые выросли из 90-х, — лидерские. Все сверху вниз.
Меня в своё время поразило бездоказательной смелостью одно высказывание, которое я прочитал после истории с псковскими подростками (они покончили жизнь самоубийством). Мысль была в том, что таких настроений у подростков в России будет всё больше. Да, в 90-е у нас было не самое благоприятное детство, не было телефонов, и за гаражами мы дрались. При этом мы понимали, что у нас есть будущее. Сейчас ты живёшь где-то в небольшом городе и понимаешь, что шанс поступить в хороший вуз не очень высок и тебя ждёт карьера охранника и небольшой кредит. И от этого тебе как-то грустно и тошно.
Не хочу уводить беседу совсем в другую сторону, но я совсем недавно разговаривала со своими знакомыми из двух маленьких центральных европейских стран. У них в маленьких городах всё то же самое.
Что делать? Государство должно тебя направить профессионально туда, где ты состоишься. Теперь давайте внимательно посмотрим, где у нас можно состояться. При государстве? Там уже всё утоптано — стоит очередь от Москвы и до Владивостока. В бизнесе? Если повезёт и если тебя там не закошмарят. В правоохранительных органах? Будешь хорошо себя вести — останешься, будешь плохо себя вести — в те же охранники. Для женщин есть вариант выйти замуж и крутиться в сфере того, что называется «социалочка». Соцобеспечение, школы, детские сады, дома престарелых и так далее. Хотя это честная, серьёзная работа, которая может дать людям нормальную жизненную перспективу.
В России нужно перенастроить образование на среднеспециальное, потому что историков и политологов больше, чем санитарок, которые действительно нужны
Во многих странах медсестра учится пять лет, чтобы уметь это делать. Она знает, что она профессионал, её работа хорошо оплачивается. У нас в стране у этой профессии нет ни финансового, ни ценностного престижа.
Все хотят покорять вершины, хотя покорить вершины можно и в чём-то другом. Просто об этом нужно сесть и подумать — это не бином Ньютона. Во многих странах это одни из самых уважаемых профессий, а у нас это «социалочка», обслуживающий персонал.
Да, денег вы тут не заработаете, быть учителем — это призвание.
Да, безобразное отношение. Когда смотришь на этих несчастных женщин, которые могут отвратительно себя вести, ты понимаешь, что туда пошли действительно не лучшие. А пошли туда не лучшие, потому что их туда не звали. Получается заколдованный круг. Кто за это ответственен: мы как общество или наше государство, которому плевать, на мой взгляд, на социальную политику до тех пор, пока есть леса, поля, газ и нефть? Кто-то должен заниматься маленькими городами, в которых скоро останется четыре жилых дома и два дома престарелых. Об этом надо думать.
Это ценностный разговор, который молодёжь подсознательно чувствует. Они не знают, куда идти, кем становиться. В маленьких городках они оканчивают 9 классов — и куда дальше? Ребятам, которые ездили в маленькие города, говорили, что полкласса уйдут на зону, а полкласса уедут в большие города.
Образ страны можно изменить только изменив то, как мы разговариваем с детьми о ценностях. Чего они хотят? Что важно для них в будущем? Мне кажется, эти разговоры должны быть максимально честными. Не про то: «Ой! А ты пойдёшь на выборы? А ты за уточек или не за уточек?». Это вторично. А про то: «Что ты дальше делать будешь, парень? Ты за честное прозрачное государство? А кем ты будешь? Если подвернётся случай, тоже станешь потихонечку где-то чего-то?».
Я преподавала в одном вузе (не московском) и спрашивала: «Поднимите руку, у кого родители дополнительно сдавали в школе деньги?». Почти все подняли руку. Я спрашиваю: «Это нормально?». Они отвечают: «Ну разумеется. Иначе мы бы недоучились!».
Нам нужно менять эту норму, помогать делать эти маленькие пособия (хоть в картинках, хоть в словах), как говорить с детьми о важном: о добре и зле, о хорошем и плохом, о чести и достоинстве, о справедливости, о коррупции, о вымогательстве, о взаимоддержке, о том, как защитить своё достоинство и что такое коллективное действие. Это сложная задача, но её нужно сделать.
Полную запись интервью с Еленой Панфиловой можно послушать здесь. Разговор прошёл в эфире «Радиошколы» — проекта «Мела» и радиостанции «Говорит Москва» о проблемах образования и воспитания. Гости студии — педагоги, психологи, учёные и другие эксперты. Программа выходит по воскресеньям в 16.00 на радио «Говорит Москва».
Фото: iStockphoto (alexis84). Иллюстрации: Shutterstock (Sapunkele)
А когда весь класс травит одного ученика — просто превосходная ценность коллективного действия.