Организаторов, которые работают на экзаменах, часто критикуют за перегибы и давление на детей. Но почти никто не говорит о том, с какими трудностями сталкиваются сами педагоги. Эта история — об учителе географии из Алтайского края, который интереса ради решил подежурить на ЕГЭ, а потом рассказал в своих соцсетях, что за день дежурства ему платили 108 рублей. После этого поста его попросили написать заявление «по собственному». Публикуем его рассказ — анонимно.
«На оклад 9500 рублей никто не живет»
У меня диплом географа, но по своей специальности я работал мало. Два года назад, в 2023-м, интереса ради решил попробовать себя в педагогике — образование позволяет. Одну четверть я работал учителем на замене в местной школе.
Это был своего рода эксперимент. Я знал, что это временно, ставил опыт над собой, чтобы понять, смог бы я преподавать, и в то же время проводил исследование. Я хотя бы ненадолго погрузился в образовательный процесс, увидел систему изнутри и понял, с какими трудностями сейчас сталкиваются молодые учителя. Тогда я начал вести рубрику с педагогическими заметками у себя в телеграм-канале, где рассказывал, о каких проблемах узнал и как их можно решить — хотя бы на уровне региона.
На что могу пожаловаться? Основная проблема — крайне низкий уровень окладов в школах за нагрузку 18 уроков в неделю. Подразумевается, что с таким графиком учитель сможет качественно подготовиться к урокам, вникнуть в материал, заполнить все ведомости и онлайн-журналы. Но когда я пришел в школу, такой труд стоил 9500 рублей. Это зарплата молодого специалиста, у которого пока нет опыта, стажа и квалификации, за 18 часов в неделю. Есть, конечно, и стимулирующие выплаты — 30 процентов от оклада в первый год работы, но вдумайтесь — сам факт.
9500 рублей. У меня это не могло не вызвать возмущения. Все понимают, что никто на такую зарплату не проживет. Не выживет
Если учитель не одинок и у него есть семья, возможно, у его партнера более серьезный и стабильный источник дохода, который сможет всех обеспечить. Если жить за счет супруга и стимулирующих выплат возможности нет, педагоги либо подрабатывают репетиторами, либо устраиваются по совместительству преподавателями в колледжи и университеты, воспитателями в детские сады или вообще в сферы, не связанные с педагогикой. Всё это не может не влиять на уровень стресса и качество преподаваемого материала: нагрузка возрастает, времени на качественную подготовку к урокам становится меньше, да и отдохнуть не всегда получается.
Хорошо, что у меня была основная работа. Но система образования просто так не отпускает — в 2024 году меня пригласили учителем географии в мою родную школу, и я согласился. Уже не в качестве эксперимента. Я понимал, что иду туда со всей ответственностью и серьезностью и что через пару месяцев убежать не получится и нужно относиться к педагогике как к сфере, в которой я задержусь надолго.
Задержался я в роли учителя, правда, всего на один учебный год. Видимо, местным властям не очень нравилась моя активность, периодическое освещение проблем учителей и постоянные обращения с просьбой поменять что-то в лучшую сторону. Последней каплей стала моя заметка о сумме компенсаций педагогам, которые работают организаторами на ОГЭ и ЕГЭ. Деньги эти — смех и грех в одном флаконе, но давайте обо всем по порядку.
«Школе выписывают штраф 50 тысяч рублей, а красивому организатору с бусами — 20 тысяч рублей»
Начиналось всё неплохо.
Я нашел общий язык с детьми, подготовил их к ОГЭ, даже вызвался дежурить организатором на экзаменах. Ради интереса — не потому, что меня заставили это делать, хотя педагоги на эту работу чаще всего соглашаются в добровольно-принудительном порядке. Нормативно и законодательно нигде не установлено, что учитель должен дежурить на ГИА, но, если говорить неформально, всё происходит следующим образом.
Школьные коллективы любят говорить о том, какая у них прекрасная дружная семья, как все плывут в одной лодке — попробуй только отказаться от дополнительной работы. Как это? Остальные, значит, должны дежурить, а ты мимо проходишь? Ай-ай-ай. На «отказника» косо смотрят, руководство школы уже не так ему доверяет, а в конце года по итогам работы ему, возможно, урежут премию или вообще ничего не выплатят.
У нас ведь в принципе всё так устроено: где бы ты ни отстаивал свои права, тебя ждут давление, упреки и финансовые наказания
Это, пожалуй, первое, что нужно знать тем, кто критикует организаторов ОГЭ и ЕГЭ и считает, что нам бы только над детьми поиздеваться. Вообще, можно сказать, что дежурящий на экзаменах учитель бесправнее участников ГИА — детей.
Они хотя бы бусы могут надеть на экзамен, каблуки… А если кто-то из организаторов решит нарядиться, выпускники могут и апелляцию о нарушении порядка проведения ГИА написать. Ну, например, организатор постоянно шуршал одеждой или во время работы звенели его украшения, а это всё, конечно же, влияет на ход мыслительного процесса ученика. Сбился из-за бус организатора? Ничего, имеешь право подать апелляцию о нарушении. И ученик в таком случае всегда прав, ему разрешают написать экзамен в резервный день, а школе выписывают штраф 50 тысяч рублей, красивому организатору с бусами — 20 тысяч рублей.
Это второй момент, а теперь давайте расскажу, как вообще проходит день на дежурстве.
«Оставил детей больше чем на 30 секунд? Рискуешь нарваться на штраф»: как проходит день организатора ГИА
8:00. Начинается наш рабочий день. К этому времени учитель должен прийти в пункт проведения экзамена (ППЭ) — в свою школу или в любую другую в пределах муниципалитета. К нам, например, почему-то распределили организаторов, которые живут и работают в научном городке, в 20 километрах от центра. Значит, если на месте нужно быть к 8, просыпаешься ты в 6 утра, чтобы быстро собраться и добежать до остановки — ждать единственный автобус, который довезет тебя до нужной точки.
8:30–9:00. Для организаторов проводят инструктаж — каждый раз зачитывают одно и то же. Затем руководитель ППЭ озвучивает распределение педагогов по аудиториям, и на этом этапе иногда выясняется неприятное.
Некоторых учителей, приехавших к 8 утра в школу, в очередной раз прослушавших инструкции, могут не распределить по классам. Значит, просыпался рано и бежал на автобус ты зря. Но заранее в нашей школе не говорили, кто в конкретный день ЕГЭ нужен, а кто — нет. Не могу сказать, везде ли так, но у нас реальность такая. Потому что есть правило: записался на дежурство — должен к 8 прибыть в школу. И неважно, что с тобой происходит, распределен ты на экзамен или нет, ты должен быть на посту, а после инструктажа либо пойти в свой класс, либо вернуться домой.
9:00. В каждой аудитории два организатора. Мы должны проветрить кабинет, проверить его на наличие шпаргалок, прикрыть все стенды и плакаты со справочной информацией, портреты писателей и ученых — тоже. На доске пишем код места проведения экзамена, регион, код предмета и другие данные. Всё это можно сделать минут за 5, а дальше начинается ожидание.
9:45. Детей начинают запускать в ППЭ. А ты всё сидишь и ждешь, ждешь, ждешь.
Около 10:00. В аудиторию наконец заходят ученики. У всех нужно проверить паспорт и удостовериться, что они — реально те самые люди, которые должны сегодня сдавать экзамен. За всеми нужно проследить и проверить, сели ли они на отведенные для них места.
10:00. Начало экзамена. Проводим инструктаж, желаем удачи и напоминаем о доброжелательной обстановке на ЕГЭ. Затем начинаем печатать для каждого экзаменационные комплекты: бланк регистрации, бланки ответов № 1 и № 2, КИМы — около 10 страниц на человека. Раскладываем всё, разносим материалы, помогаем заполнить бланки. Если всё хорошо, принтеры не ломаются и технических сбоев не случается, начинаем экзамен. Обычно это происходит около 10:30.
10:30–14:25. Самые долгие ЕГЭ длятся 3 часа 55 минут, и все учителя надеются, что дети быстрее закончат работу и из аудитории они выйдут гораздо раньше. Но практически всегда, когда я дежурил, была пара учеников, которые оставались со мной до последнего. Работа такая, конечно, но периодически это доставляло определенные неудобства.
10:30–16:25. 5 часов 25 минут. Столько длятся самые долгие экзамены, которые сдают дети с ОВЗ — им добавляют еще полтора часа к общему времени. В таких аудиториях, конечно, сидит не 15 выпускников, а два-три, но, если тебя распределили в этот класс, это приговор.
Во время экзамена. Организаторы следят за порядком. Заполняют «туалетные» ведомости, где отмечают, кто на сколько отлучился. Записывают, сколько дополнительных бланков и листов для черновиков выдали. Смотрят в окно и думают о жизни. Телефоны нам в ППЭ брать запрещено, книжки тоже. На дежурстве ты остаешься один на один со своими мыслями.
Мы с коллегой по несчастью иногда, не беря сданные работы в руки, смотрели, кто что написал и какие были вопросы. Если на столах были обычные листы бумаги, не для черновиков, я рисовал и отмечал, какая парта во сколько вышла, и высчитывал, сколько времени осталось до конца экзамена. Не соскучишься только на ЕГЭ, где надо часто выдавать дополнительные бланки ответов и заполнять «туалетную» ведомость.
Захотел поесть? В некоторых школах организаторам запрещают брать с собой еду, но нас хотя бы так не ограничивали. С контейнером, конечно, в аудиторию не зайти, но можно взять фрукты, пирожок, термос с чаем. При детях есть не стоит — нужно выйти из класса, приютиться на каком-нибудь подоконнике, добраться до своего кулька, поесть и быстро вернуться. Желательно не слишком долго. Главное, чтобы на время твоего отсутствия в аудитории был другой организатор, например тот, кто дежурил в коридоре.
Оставил детей больше чем на 30 секунд? Рискуешь нарваться на штраф и подозрения со стороны общественных наблюдателей и членов ГЭК (государственной экзаменационной комиссии).
Стало плохо и нужно выйти больше чем на полминуты? Снова зовешь внеаудиторного организатора и идешь в штаб ППЭ, чтобы объяснить, что с тобой происходит. А дальше — либо в туалет, либо в медпункт, либо домой, либо обратно в класс.
Конец ЕГЭ. Организатор еще раз проверяет кабинет, собирает и пересчитывает все экзаменационные материалы, сканирует их и ждет технического специалиста и члена ГЭК, которые экспортируют файлы на сервер. Затем нужно заполнить протокол о проведении экзамена и пойти в штаб ППЭ, «сдаваться». Главное — дойти как можно быстрее: а вдруг, пока ты идешь, успел что-то подменить? Камер в коридорах нет, ничего не докажешь. Если вдруг слишком долго перемещаешься из аудитории в штаб, что-то нечисто, что-то точно поменялось, и ты снова под подозрением.
15:00. Приходишь в штаб ППЭ — чаще всего это учительская — и минут 20 ждешь свою очередь среди таких же счастливчиков, закончивших оформлять документы в аудитории. Настал момент, когда ты отдаешь все материалы руководителю пункта и члену ГЭК, садишься перед ними и докладываешь по протоколу:
- Сколько выдал бланков регистрации?
- Сколько осталось неиспользованных черновиков?
- Сколько было использовано?
- Сколько раздал экзаменационных материалов?
- Сколько выдал дополнительных бланков ответов?
- Пронумеровал их?
- Точно?
Все ответы фиксируют и вносят в документы.
Вообще, бумаг у нас — чокнешься. Есть протокол проведения экзамена в аудитории, ведомость учета времени выхода участников экзамена из аудитории (она же «туалетная»), ведомость выдачи дополнительных бланков ответов, протокол сканирования экзаменационных материалов, протокол печати экзаменационных материалов в аудитории. Если в этом разобраться, кажется, ничего сложного, но за любую ошибку, за любой недочет тебя могут оштрафовать на 20 тысяч, школу — на 50 тысяч. Даже если не хватает парочки дополнительных бланков.
Это бюрократический плен. Проводить выборы гораздо легче. Они так не забюрократизированы, как процедура проведения ГИА.
15:30. Свобода. Руководитель ППЭ наконец говорит: ««Спасибо за работу, вы свободны». После этого можно выйти из ППЭ, нормально поесть и взять в руки телефон — проверить, не потерял ли тебя кто.
«Спасибо за работу, вот ваши 125 рублей — не забудьте про НДФЛ»
И что мы после всего этого имеем? За восемь часов, то есть за полноценный рабочий день, организатору ГИА в аудитории в Алтайском крае платят 125 рублей, организатору вне — 65 рублей. Не за час, а за день. И да, это сумма до вычета НДФЛ. То есть я получаю 108,75 рубля, коллега в коридоре — 57,2.
Самая высокооплачиваемая должность у нас — руководитель ППЭ, чей рабочий день ненормирован. К семи утра он должен быть в школе, а выйти может только часов в 7–8 вечера. Его день работы стоит 420 рублей до вычета налога.
Конечно, в период проведения ГИА мы получаем и зарплату, а компенсации выплачивают скопом в конце августа — получается рублей 600–700, в зависимости от количества экзаменов, где ты дежурил. Разгуляешься. Понимаете, одно дело — когда за оклад учитель проводит шесть своих уроков и идет домой в час дня, другое — когда он выходит из школы ближе к вечеру и грезит о щедром бонусе в 108 рублей. И никаких надбавок, если ты, например, дежурил в классе с детьми с ОВЗ.
Думаю, во многом нервозность организаторов, их кажущаяся жесткость и перегибы на местах как раз обусловлены непропорциональной оплатой труда, огромной ответственностью и страхом штрафов.
Сравните сами: 108 рублей оплаты и 20 тысяч рублей штрафа за ошибку, даже случайную
Если хотя бы не было этих финансовых наказаний, обстановка на экзаменах была бы, как пишут в документах и бумажках, доброжелательной и дружелюбной.
Всё это смешно и жестоко, но такие грустные суммы компенсаций не везде. Например, самые высокие — на Камчатке, где организаторам в день выплачивают 2500 рублей. Огромная разница. И ни в одном федеральном законе не оговариваются хотя бы минимальные размеры этих компенсаций — просто написано, что они должны быть, а дальше всё решают региональные власти.
Но разве не логично, постоянно упоминая в речах «единое образовательное пространство», говорить не только о единых учебниках по истории и русскому, но и о зарплатах учителей? Оплата за работу на ГИА должна быть соответствующей и равной. Для этого, например, можно выделять регионам целевое финансирование из федерального бюджета. В качестве основы можно взять систему, принятую в Камчатском крае: 431 руб./час, исходя из фактически отработанного времени на ГИА (за 8 часов работы, с 8:00 до 16:00, — около 3 тысяч рублей).
«Директрисе позвонили и сказали, что ты должен уйти из школы»: история одного увольнения
А теперь начинается самое интересное. В начале экзаменов я опубликовал пост и рассказал, что мне посчастливилось дежурить на ГИА. Пообещал делать заметки, и первая была посвящена оплате труда педагогов. Это заметили в краевом СМИ, со мной связались журналисты и предложили обсудить эту тему в материале. Я дал комментарий, текст вышел, и ровно через час после его публикации мне позвонила директриса и позвала на разговор.
Давления во время беседы с ней я не ощутил, но в какой-то момент случился такой диалог:
— А ты и дальше продолжишь освещать проблемные вопросы нашей педагогической специальности?
— Да.
— Для чего? Ты же понимаешь, что так просто ты ничего не изменишь.
Я в принципе придерживаюсь такой позиции: если я сидел бы, как другие учителя, и молчал, не пытаясь что-то изменить, никто бы не занялся решением проблем. С помощью огласки я пытаюсь показать, что трудности есть, и обратить на них внимание властей. У нас же любят говорить, что, раз жалобу никто не подавал, официально никто не возмущается, обращений не поступало, проблемы нет. А я как человек, для которого школьная зарплата не является жизненно важной (она, конечно, весомую часть моего дохода составляла, но без нее я не буду бедствовать), был волен в своих действиях.
Я ответил директрисе, что, если я ничего не буду делать, просто сяду и замолчу, вся эта ситуация и работа в школе меня сожрет, я перегорю от несправедливости, от невозможности что-то изменить, от того, что сам терплю это всё, и уволюсь из школы, пошлю это куда подальше.
Вижу, что директриса слегка замялась.
— Я понимаю, что моя публичная активность, в том числе не по педагогической части, но и депутатская деятельность, доставляет вам определенные «неудобства». Потому что чуть что — звонят в школу и пытаются как-то повлиять на меня. Если вам будет очень тяжело, я сам напишу заявление об увольнении, чтобы вас не подставлять, школу — тоже.
Она снова замялась, это был очень эмоциональный момент. У нее намокли глаза, у меня намокли глаза
Она отвернулась в сторону и, глядя в угол, сиплым голосом сказала: «Наверное, к этому всё и идет».
Хорошо, я теперь предупрежден, но хотя бы не уволен. Значит, надо смотреть и оценивать, что же будет дальше. Я ушел в свой кабинет, начал прибираться, строить планы на будущее — как приду после отпуска, перекрашу стены, куплю новые вещи, сделаю пространство уютнее. Вдруг — звонок от завучей. «Ты еще в школе? Спустись к нам, в кабинет завхоза». Голос был испуганный, будто ситуация — полный караул.
Я пришел. Кабинет завхоза — чтобы не было лишних ушей.
— Что такое?
— Директрисе позвонили и сказали, что ты должен уйти из школы.
— Не понял, это что такое? — у меня сразу все мысли перемешались. — В смысле? Из-за чего?
— Ну, из-за твоей статьи. Они [комитет по образованию] уже давно говорили уволить тебя, а статья — последняя капля. Директриса сейчас сидит в слезах.
— А почему она не сказала всё как есть?
— Ну она же такой человек. Она же мягкая…
Она и правда по отношению ко мне — и во время моей учебы, и в период работы — всегда казалась деликатным и мягким человеком.
— Она сама не могла тебе это сказать… Если ты не уйдешь, ее уволят.
Все директора у нас сидят на однолетних контрактах. В конце августа они заканчиваются, с 1 сентября продлеваются. У нас в регионе был случай, когда в одном из сельских районов директор пришел в школу, а ему говорят: «А всё, ты не директор уже, тебя уволили».
— Нужно прямо сейчас написать заявление. Вот листок, вот ручка, садись и пиши.
— Так, стоп. Во-первых, мне нужно подумать. Во-вторых, посоветоваться с товарищами и обмозговать это всё. Ну как это — сейчас пиши заявление? Нет.
— Ну нам прямо сегодня нужно, можно через мессенджер отправить это заявление, пожалуйста-пожалуйста. Ты себе работу еще найдешь, а директриса у нас пенсионер, ее никто никуда не возьмет, плюс на старости лет такая история… А если директор поменяется, всю школу разгонят.
— Мне нужно как минимум несколько часов подумать.
Я в паническом и шоковом состоянии: директору поставили ультиматум, и у меня в голове не укладывается, что из-за какой-то фигни, которая всем известна, ставят такие условия. Я посовещался с товарищами, позвонил в профсоюз «Учитель». Там ответили, что, скорее всего, меня берут на понт, ведь из-за такого директора уволить не могут — только если он до этого нигде не накосячил и руководство не ищет повод его сменить.
Я поговорил с коллегами и спросил, что они думают, смогут ли объединиться, если решат уволить нашего директора, смогут ли выступить против. У кого ни спрашивал — у всех свое мнение. Кто-то хотел уволить, кто-то просил малой крови, кто-то горой за директрису стоял.
Последнее слово, к которому я прислушался, было от моего партийного товарища, который сказал, что в такой ситуации лучше самостоятельно уйти и не портить отношения со школой, потому что директора и правда могут уволить просто так, особенно это рисково в ситуации, когда в коллективе все дружат друг против друга.
Через несколько часов я пришел в учительскую. Меня уже тогда напрягло, что завучи были в приподнятом настроении, им как будто было уже всё равно.
Пускай это остается на их совести, но оказалось, что никто в школу не звонил и ультиматумы не ставил. Инициатива поговорить со мной исходила, скорее всего, от завучей: чтобы не навлечь беду моим нахождением в коллективе, они решили предпринять превентивные меры, потому что рано или поздно к школе обратились бы и решили провести проверки — как расходуются средства, например. Чтобы не привлекать лишнего внимания, они решили сразу пойти на крайние меры и избавиться от меня.
И я написал заявление по собственному желанию.
«По-крысиному поступили, подло»
Во всей этой ситуации больше всего меня выбило из колеи понимание, что это моя родная школа, я проучился в ней 11 лет, меня сами позвали сюда работать, я уже прикипел, планы настроил, с детьми общий язык нашел. Сказали бы прямо: «К нам пока внимания нет, но, если ты продолжишь писать, завалят проверками. Выбирай, что тебе важнее: политическая деятельность или работа в школе».
Сказали бы прямо — я бы написал заявление об увольнении. Но как подло и по-крысиному поступили… Почему я так могу говорить?
4 июня мы обсудили с директрисой мою позицию. Вечером я написал заявление. С ней в тот день увидеться не удалось. Но представим себя на ее месте: утром следующего дня ты приходишь в школу, а на твоем столе — заявление об увольнении одного из педагогов. Наверное, первой мыслью было бы подойти и спросить, что случилось. Потому что мы не обсуждали мое немедленное увольнение.
У меня было желание поговорить, у нее — нет. В некоторые моменты, когда мы с ней на работе пересекались взглядами, она будто укоряла меня, мол, ага, уже всем рассказал про свое заявление, ах ты какой. Это был пренебрежительный и враждебный взгляд.
В последний день я прихожу в кабинет, получаю документы, расписываюсь и предлагаю директрисе поговорить. Дверка за мной закрывается, и я задаю вопрос, было ли требование от комитета по образованию со мной попрощаться. Она прямо ответила, что нет, такого не было. Не знаю, выгораживает она комитет или нет.
— Хорошо. Другой вопрос. Почему завучи ко мне прибежали и начали строить разговор в таком ключе, будто вам угрожают и ставят ультиматумы?
— Я не знаю. Это же они с тобой разговаривали, а не я.
Понятно, всё понятно.
— И последний момент. Почему вы со мной не поговорили после этого? У меня бы возникло желание прийти и узнать, что произошло.
— Я уже давно директор… Ты же там писал где-то в своих соцсетях, что время на ЕГЭ — время подумать, можно ли уволиться после отпуска или нет. Вот я и решила, что ты принял решение об увольнении. А так как я уже давно работаю, я поняла, что, сколько ты учителей ни уговаривай, всё равно ты никого не убедишь остаться — через некоторое время все всё равно уволятся.
— Речь не про то, чтобы уговорить мня остаться, а о том, что случилось.
На это она не ответила. Ну ясно, все сами сделали выводы и всё решили. Во всей этой истории я дурак, остальные — правильные и хорошие. Тем более заявление я написал сам, они себя выставили предельно чистыми и невинными. Учителя уходят, увольняются, ничего критичного не произошло. Такое бывает.
Зная о том, что мне сказали после написанного заявления об увольнении, я бы ни в коем случае его не написал, а, наоборот, рассказал бы, что меня вынуждают уйти.
Обложка: © Мел
