Новая детская литература богата и разнообразна. Но российские родители по-прежнему уверенно выбирают Маршака и Чуковского, Агнию Барто и «Денискины рассказы». В чём же тут дело? Писательница и мама троих детей Ксения Букша рассказывает о пяти концепциях детства, которые находят своё отражение в стихах.
У детских литератур разных эпох были разные концепции детства. Разное понимание — кто такой ребёнок, чем он обычно занимается, как растёт, в каких он отношениях со взрослым миром и что ему может быть интересно. Каждый пытается выбрать ту концепцию, которая ему больше нравится и подходит. Я буду говорить в основном о поэзии, но и прозы немного коснусь.
1. Дореволюционная детская — отдельный мир
Мир дореволюционной детской в грамотной обеспеченной семье (дворянской или мещанской) полностью отделён от взрослого. Младенца надо лелеять и беречь (они хрупкие и часто умирают), ребёнка постарше — активно воспитывать и учить, давать ему знания, но в адаптированном виде. (Тут надо понимать, что к девяти-десяти годам детство уже заканчивалось — ребёнок поступал в гимназию или реальное училище).
Для совсем маленьких детей годятся прибаутки и потешки, стихи об игрушках, котиках, цыплятах и маме; для детей постарше есть приключения, путешествия, биографии героев и разнообразные факты в популярном изложении. Торговали тогда и «бойкими стишками» наподобие подписей к лубкам, в которых детям без особых литературных изысков внушались простые истины.
Отчего он так оброс?
Он чесать себе волос
И ногтей стричь целый год
Не давал — и стал урод.
Чуть покажется на свет —
Все кричат ему вослед:
«Ай да Стёпка! Ай, растрёпка!»
Стишки сомнительного качества, но бойкие и хорошо запоминаются. Не будем относиться к ним свысока — именно этой традиции наследовали такие замечательные детские поэты, как Чуковский и Хармс.
Чуковский иронически переосмыслил традицию детской дореволюционной поэзии; впрочем, у его детских поэм есть и множество других источников — например, любимые им английские детские стихи.
Чуковского до сих пор любят дети и родители: он ритмичный и звучный, у него (автор сам ставил себе такую задачу) на каждые две строки можно нарисовать картинку
В его поэмах полным-полно экзотических зверей, а в конце все обязательно радуются и пляшут. И даже его прямая мораль («Мойдодыр», «Федорино горе») никого особо не пугает.
Точный талант многодетного переводчика и критика, эмпатия к ребёнку позволили ему создавать стихи, идеально подходящие для психики «от двух до пяти». Скачущие ритмы и скачущее внимание, простые сюжеты, много глаголов, яркие герои, эмоции и всегда хороший конец — залог вечного успеха «Бармалея» и «Айболита» у правнуков и праправнуков. И даже старинный телефон на картинке не мешает.
Некоторые современные родители, впрочем, Чуковского не принимают. Какой-то он для них бессмысленный и вообще подозрительный. Они начинают интересоваться, не ел ли дедушка Корней каких-либо неподобающих грибов или трав, перед тем как описать пляски бегемотиков и беглую кочергу.
Но детям Чуковский нравится. И Стёпка-растрёпка тоже. И те безымянные стишки начала XX века:
Седенький наш Боженька
С беленькими бровками,
Платьице застёгнуто
Божьими коровками.
Но мой любимый шедевр дореволюционной детской — это, конечно, «Кошка Мурка и Мяушка».
2. Советский ребёнок — хороший человек и ученик
К тридцатым годам понемногу сформировалась новая концепция детства. Ребёнок в Советском Союзе — это детсадовец, октябрёнок и пионер. Он сознательный, любит всё хорошее, стремится сажать растения, чинить игрушки, помогать малышам и старикам. Плакатное добро и зло — именно то, что нужно детям лет до 7–8, а многим и дольше.
Советским детским стихам (лучшим из них) особенно здорово удавались картины созидательного труда, превращения хаоса в порядок. И дети это тоже очень любят. Это поэзия роста, желания вытягиваться вверх и становиться сильнее и умнее:
У меня растут года, будет и семнадцать.
Кем работать мне тогда, чем заниматься?
В советские годы выходит много стихов и книжек о профессиях. В отличной книге «Наш доктор» Анны Кардашовой, например, очень реалистично описана болезнь и выздоровление девочки, больничные порядки, Новый год в больнице и, конечно, сам детский доктор. А в книге Эсфири Эмден «Школьный год Марины Петровой» одним из героев становится учитель скрипки, и он тоже почти как бог.
Дети в советских стихах весьма озабочены оценками и школьными делами. Быть плохим учеником — это почти то же, что быть плохим человеком. А уж если ты «дрался, курил и сидел на заборе»… Придётся исправиться!
Конечно, советский ребёнок — это коллективное существо. Дети вместе окапывают вишни, вместе играют в лагере детского сада. Индивидуализм не поощряется. «Ребята» бывают разные, но в целом это всегда положительный коллективный герой.
Как и во всём мире, советские дети любят календарные праздники, в данном случае это не только Новый год, но и Первомай, и 7 Ноября:
Чтоб скорей дождаться
Завтрашнего дня
Дети спать ложатся
Рано, без огня.
Два «пика Коммунизма» в советской литературе — это Агния Барто и Виктор Драгунский. Барто, честно говоря, сейчас читать трудно — разве что её стихи для малышей, которые скорее наследуют первой традиции («Идёт бычок, качается»). Я иногда называю книги Барто «учебниками по менеджменту для младшего школьного возраста». Ну в самом деле: «Взялись друзья-приятели /Повысить показатели».
Что же касается Драгунского, то тут разговор особый. Сейчас «Денискины рассказы» — очень популярная книжка. Можно сказать, это первое, что приходит на ум родителям, когда они начинают читать детям что-то посложнее. Простой, наглядный язык (отличная стилизация под детскую речь), хороший юмор, солнечный мир без особых трагедий и сложностей.
Мама, папа и друзья, упоительные игры во дворе (которых наши дети по большей части лишены), самостоятельные походы в кино и за мороженым в 5–7 лет (сейчас — не раньше, чем лет с 10–12). Конечно, это не детоцентричный мир. Взрослые заняты своими делами, и даже лучшие из них могут выставить тебя на посмешище или заставить есть ненавистную манную кашу. Но в целом мир «Денискиных рассказов» многим кажется золотым веком, каким-то Детством с большой буквы… Здесь я могла бы начать рассуждать о сложных вещах, но остановлюсь.
3. Детство — мир фантазий и приключений
Эта концепция детства основана на его романтизации: ребёнок не просто человек, которому надо вырасти (как в первых двух случаях). Детство — во многом лучшая пора в жизни человека, а ребёнок способен видеть и делать то, на что взрослым не хватает смелости, креативности, совести. Он отлично справляется без «скучных взрослых» (как всеми любимая Пеппи). Игры детей могут перерастать в настоящие приключения (как у Крапивина или в некоторых книжках Стругацких). Ребёнок и подросток легко идут на риск, они хранят коммунарскую верность идеалам и могут совершать подвиги (как в книжках о пионерах-героях или в «Четвёртой высоте»).
В основе этой концепции детства — разочарование в «серьёзных» взрослых поисках и подвигах и романтическая надежда на рождение некоего нового свободного поколения, которое будет умнее, чище и выше незадачливых нас.
4. Детство как игра в «заброшке»
Противоположностью второй и третьей концепциям становятся стихи Олега Григорьева. В них детишки показаны «такими, какие они есть». Они играют на стройке, жгут покрышки, взрывают в кострах всё, что взрывается, плюются жёваной бумагой и подглядывают за девчонками в дырку в раздевалке.
Даже самые невинные стихи Григорьева — экзистенциальная поэзия, в которой чёрный юмор соседствует с настоящими (без дураков) трагическими нотами. Говорят, Агния Барто его терпеть не могла — оно и понятно. Детство у Григорьева — это душная школьная тюрьма и необузданное буйство на воле, во дворе. Это полное одиночество и заброшенность, бесправие и душевное смятение. Друзей тут не только выручают, но и делают им гадости.
Похожая концепция (хотя и в облегчённой версии) проглядывает в книжке Остера «Вредные советы» и в некоторых произведениях Успенского. Ребёнок здесь — это хулиган и шалун, который сеет вокруг себя разрушения. «Просто приходил Сережка, / Поиграли мы немножко». И нет по большому счёту никаких взрослых, которые могли бы это остановить. Да и не надо. Эта концепция абсолютно лишена морали. Потому что детство в её рамках — мир принуждения, и свободы ему не хватает больше всего.
5. Интеллигентная детская поэзия
Вот мы и добрались до той концепции, которая доминирует в современной детской поэзии. Впрочем, родилась она не сейчас, а тоже очень давно. Ирина Токмакова, Татьяна и Сергей Никитины, Вадим Левин, Маша Рупасова — характерные представители этой части детской литературы.
Ребёнок снова вернулся в детскую. Он больше не часть коллектива: в нём нынче дыхнуть некогда, всё время учёба да полезные активности. Но и не самостоятельный хулиган-беспризорник (в наше время нет массы «обычных детей», гуляющих без надзора, а те, которые есть, чаще всего несчастны и травмированы). Возраст риска и романтики теперь выше (например, вся эпопея про Гарри Поттера), подвиги стали чем-то совсем фантастическим. А созидательные идеи остались в советских книжках.
Интеллигентный ребёнок современных детских стихов исподволь наблюдает доступный ему кусочек жизни и осмысляет его, делает выводы. Фантазирует. Рисует. Это культурный ребёнок культурных родителей, и стихи (например, у Рупасовой) в каком-то смысле очень взрослые:
Так и мёрзнут
Тет-а-тет
В белоснежной
Темноте,
Так и смотрят —
Очень нежно,
Так и дышат в пустоте.
Главные герои этой области нашей детской литературы — чувства. Всё вокруг одушевлено, всё чуть сказочно, немного волшебно. Но именно что немного. Это мягкие краски, без резкости и необузданности. Здесь всё хорошо не потому, что солнечно и смерти нет, а потому, что много души, тепла и заботы, потому что можно вместе чем-то любоваться или читать стихи.
Если ценности первых концепций — рост и свобода, то ценность современной — совместность, эмоции, фантазия
Рискну предположить, что большинство современных детских стихов написаны не только для ребёнка, но и для его мамы, которая в каком-то смысле остаётся девочкой.
Сегодня ребёнок в детской не наедине со своими куклами. К нему пришли родители и чувствуют себя в ней как дома. Это немного замкнутый мир, но и старшие, и младшие тонко чувствуют и готовы вместе обсуждать любые сложные вопросы. В каком-то смысле разница между ними не так уж велика.
Наверное, это и есть ответ на вопрос, который я задаю в заголовке. Родителей, которые готовы были бы принять новую концепцию детства, у нас не очень много. Большинству уютнее и привычнее в старых концепциях созидания и романтики. Поэтому и тиражи новых книг меньше, чем у старых.
Ну а кто-то, как я, выбирает Чуковского, Хармса и Григорьева просто потому, что больше любит звучные рифмы и ритмы, веселье и чёрный юмор, чем тонкость, лирику и чувствительность. Какая концепция детства вам ближе — вопрос не только эпохи и культуры, но и личного вкуса и характера.
