В декабре 1925 года журналист Владимир Гиляровский закончил работу над «Москвой и москвичами» — сборником очерков о быте и нравах столицы на рубеже веков, в которых он описал типажи и районы современной ему Москвы. 100 лет спустя журналист Иван Шарков обошел места, описанные Гиляровским, и тоже поделился впечатлениями.
Экспресс-гид:
Трубная / Кофейни / Хитровка / Трактиры / Охотный Ряд
Трубная площадь: потопы из нечистот vs жертвы маркетинга
«Трубную площадь и Неглинный проезд почти до самого Кузнецкого моста тогда заливало при каждом ливне, и заливало так, что вода водопадом хлестала в двери магазинов и в нижние этажи домов этого района. Происходило это оттого, что никогда не чищенная подземная клоака Неглинки, проведенная от Самотеки под Цветным бульваром, Неглинным проездом, Театральной площадью и под Александровским садом вплоть до Москвы-реки, не вмещала воды, переполнявшей ее в дождливую погоду. Это было положительно бедствием, но „отцы города“ не обращали на это никакого внимания».
Глава «Тайны Неглинки»
Трубную площадь и Неглинную улицу сейчас наводняет народ при каждом марафоне скидок. Наводняет так, что в глазах рябит от зеленых пакетов кислотного оттенка. С ними ароматные толпы выходят из «Неглинной галереи». Они спокойны, поскольку только что выполнили план по компульсивным тратам. Именно здесь сейчас расположен самый крупный магазин самой крупной сети магазинов косметики в России.
Наиболее платежеспособные направляются вверх по Неглинной — через здание Центробанка к ЦУМу, где можно дальше радовать внутреннего ребенка. Наиболее утонченные — вверх по Рождественскому и Сретенскому бульварам, по направлению к Чистым прудам. Длинный путь в горку. Тягун, как говорят лыжники, — помогает сжигать калории. На конце тягуна кислотно-зеленых ждут автономный трамвай, интеллигентнейшие бездомные, очереди за устрицами в «Старик и море», бешеные ценники на кофе и десерты. Настолько бешеные, что безопаснее поморозиться у бронзовых ног Абая Кунанбаева.
Кофейни: аферисты vs фрилансеры
«Другая публика в кофейной: публика «вшивой биржи». <…> Сидя рядом, перекидывались словами, иной подходил к занятому уже столу и просил, будто у незнакомых, разрешения сесть. Любимое место подальше от окон, поближе к темному углу.
Эта публика — аферисты, комиссионеры, подводчики краж, устроители темных дел, агенты игорных домов, завлекающие в свои притоны неопытных любителей азарта, клубные арапы и шулера. Последние после бессонных ночей, проведенных в притонах и клубах, проснувшись в полдень, собирались к Филиппову пить чай и выработать план следующей ночи».
Глава «Булочники и парикмахеры»
Публика московских кофеен — публика биржи копирайтинга. И другого фриланса. Тут всегда есть дизайнеры, продюсеры, маркетологи, журналисты, SMM-менеджеры. В общем, всегда уставшие люди, которые нуждаются в бесперебойной подаче кофеина. Ради нее они в выходной день покидают квартиру на окраине, собирают вещи, пудрятся и душатся, прыгают в переполненный общественный транспорт и с несколькими пересадками едут в любимую кофейню в центре.
Публика стала публичнее. Больше не прячется по темным углам, а, наоборот, тянется к свету, как пальма в советском ДК. Сидеть на свету нужно, чтобы все вокруг видели, что ты работаешь. Это красиво, статусно, сексуально. Особенно если стол завален при этом всей экосистемой Apple: ноутбук, телефон, наушники, часы, MagSafe.
Заказывают фрилансеры фильтр — кипяток, пропущенный через брикет кофейного зерна светлой обжарки. Дешевле в московских кофейнях только эспрессо и американо. Но американо почти везде невкусный, а эспрессо быстро кончается. Куда лучше поставить на стол стаканчик, который опустошается долго, ленивыми глотками, и, пока не пуст, показывает, что сидящий здесь — не халявщик какой-нибудь: вон, кофе заказал.
А сидеть нужно подолгу. Так много нужно успеть: громко поговорить с коллегами по зуму, полистать Pinterest, открыть планировщик, догадаться, что все серьезные дела лучше отложить на завтра, а пока — ни в коем случае не уступать столик тем, кто приходит в кофейню по плебейским, нерабочим вопросам. Влюбленным парочкам, фланерам, старинным друзьям, голодным и сонным обывателям.
Хитровка: шпана и бандиты vs смазливые усачи
«Мрачное зрелище представляла собой Хитровка в прошлом столетии. В лабиринте коридоров и переходов, на кривых полуразрушенных лестницах, ведущих в ночлежки всех этажей, не было никакого освещения. Свой дорогу найдет, а чужому незачем сюда соваться! И действительно, никакая власть не смела сунуться в эти мрачные бездны.
Всем Хитровым рынком заправляли двое городовых — Рудников и Лохматкин. Только их пудовых кулаков действительно боялась «шпана», а «деловые ребята» были с обоими представителями власти в дружбе и, вернувшись с каторги или бежав из тюрьмы, первым делом шли к ним на поклон».
Глава «Хитровка»
Тоскливое зрелище представляет собой Хитровка в наши дни. Дома вылизаны, Хитровская площадь закатана в плитку. Хитровка не воспринимается больше как отдельный район с отдельным культурным бэкграундом. Так, тихое продолжение Китай-города, которое иногда посещает основной китайгородский контингент — творческая молодежь и неформалы.
Там, где раньше была Хитровка, бандитская и грязная, сейчас заправляют два типажа: performative men и заезжие китайгородские скейтеры.
Одеты местные завсегдатаи примерно одинаково: кеды (иногда таби, туфли-копытца), широкие вощеные джинсы, майки в рубчик и в облипку, поверх, в зависимости от сезона, — рубашка, винтажный пиджак, вельветовый бомбер или пуховик, едва доходящий до пупка как у девушек, так и у парней.
При свете дня хитровская публика выгуливает шмот в переулках и кофейнях. Там пьется в основном матча — на миндальном сиропе или медовой воде. Матча, зеленая пенистая гуща, — единственное хитровское развлечение в это время суток. Но с наступлением вечера тоска развеивается — район преображается: плывут от метро по двое-трое посетители в бильярдную и бары на Малом Трехсвятительском, оттормаживаются такси и подержанные BMW у ресторана на Яузском бульваре. Начинает кипеть жизнь. Молодые люди с усиками приспускают джинсы пониже, чтобы видна была резинка от брендовых трусов, ищут в танцующих и потягивающих сидр толпах девушек (без усиков) — и предлагают сыграть в бильярд. Бильярд может получиться с продолжением. А может закончиться диалогом в духе:
— Что ты смотрела у Кесьлёвского?
— Знаешь, мне пора домой!
Отверженный эстет, проводив взглядом Kia Rio, на котором она уехала от него в мир массового кино, может подтянуть джинсы, отправиться на пешую прогулку и подумать о причинах своего одиночества. Миновать Морозовский сад, задержаться у церкви Троицы Живоначальной (у той на входе всегда висит и еженедельно обновляется написанное от руки наставление из Библии), выйти к Покровскому бульвару и инстинктивно повернуть голову налево…
Трактиры: пьянство, гвалт и скандалы vs пьянство, гвалт и скандалы
«Под верхним трактиром огромный подземный подвал, куда ведет лестница больше чем в двадцать ступеней. Старинные своды невероятной толщины — и ни одного окна. Освещается газом. По сторонам деревянные каютки — это „каморки“, полутемные и грязные. <…> Пьянство, гвалт и скандалы целый день до поздней ночи. Жарко от газа, душно от табаку и кухни. Песни, гогот, ругань. Приходится только пить и на ухо орать, так как за шумом разговаривать, сидя рядом, нельзя… И все лезет новый и новый народ. И как не лезть, когда здесь все дешево: порции огромные, водка рубль бутылка, вина тоже от рубля бутылка, разные портвейны, мадеры, лиссабонские московской фабрикации, вплоть до ланинского двухрублевого шампанского…»
Из главы «Трактиры»
На месте, где встречаются Покровский бульвар и Хохловский переулок, есть местечко, которое его постоянники называют не иначе как «любимая обрыгаловка». Концепция тут простая: побыстрее напиться и завести друзей. Здесь, по сравнению с обычными московскими ценами, весьма дешевый алкоголь. И интерьер в духе «я его слепила из того, что было».
У дверей — толпы курильщиков и очередь на вход. Ее встречают суровые фейсеры — парни в балаклавах и черных куртках с нашивками — иногда с логотипом Stone Island, иногда с черепом и «Чаю воскресения мертвых…» на дореформенной орфографии. С ними лучше не шутить.
Если входящий не вызывает подозрений и показал паспорт, ему дозволено спуститься вниз. Там его ждет полуподвал, духота, живая, но отнюдь не легкая музыка, запах пота и липкие столы. Здесь, как в плавильном котле, мешаются имиджи и идеологии. За одним столом могут сидеть миловидная девушка с дерзким макияжем, тонкими ручками, самодельным неровным каре и студент, например, Бауманки в растянутом свитере и с более густой, чем у сотрапезницы, гривой, давно, однако, не знавшей шампуня. Девушка при этом любит, что называется, покупать вещи. А молодой человек — Маркса.
Случаются и более существенные коллизии. Из-за одного столика слышно урывками: «Мамдани», «демократы», «инклюзия». Из-за другого: «Моторола», «люди-икс», «договорняк». Всё при этом мирно и без перегибов с обоих сторон. В конце вечера все одинаково поют «Коня». Никакого экстремизма, короче. Не то что в баре по соседству (там тоже очень дешевый алкоголь), где за небезызвестный тип римского салюта штрафуют как за битую посуду.
За пределами политических перипетий здесь тоже нескучно. Читают стихи, играют на басах, признаются в любви, целуются.
— У тебя так вкусно пахнут волосы…
— Не знаю, я сблевала…
«Сблевавших», к слову, сразу берут под руки и выводят наружу суровые фейсеры. Там неравнодушные окружают их заботой, бегают в соседний магазин за водой и целлофановыми пакетами, отпаивают и заталкивают со всем добром в такси, заказанное на домашний адрес.
Охотный Ряд: прилавки с тухлятиной vs торжество капрома
«Все так называемые палатки обращены в курятники, в которых содержится и режется живая птица. Начиная с лестниц, ведущих в палатки, полы и клетки содержатся крайне небрежно, помет не вывозится, всюду запекшаяся кровь, которою пропитаны стены лавок, не окрашенных, как бы следовало по санитарным условиям, масляною краскою; по углам на полу всюду набросан сор, перья, рогожа, мочала… колоды для рубки мяса избиты и содержатся неопрятно, туши вешаются на ржавые железные невылущенные крючья, служащие при лавках одеты в засаленное платье и грязные передники, а ножи в неопрятном виде лежат в привешанных к поясу мясников грязных, окровавленных ножнах, которые, по-видимому, никогда не чистятся… В сараях при некоторых лавках стоят чаны, в которых вымачиваются снятые с убитых животных кожи, издающие невыносимый смрад».
Из главы «Чрево Москвы»
Весь так называемый Охотный Ряд обращен в широкую шестиполосную улицу, где часто мелькают машины с мигалками. Единственное, что отсылает к торговому прошлому здешних мест, — подземный торговый центр, своды которого возникли во множестве на месте Манежной площади, некогда пустой, огромной и по особым политическим поводам людной. Однажды мэр решил: «Нечего здесь ходить и тем более стоять», — и организовал торговый центр.
Вход в «Охотный ряд» расположен на пятачке между прежними границами Манежки и асимметричной мордой гостиницы «Москва». Вход труднодоступен, поскольку занят пятачок перед ним новогодней ярмаркой. Здесь установили живые ели в кадках, поставили торговые ряды, стилизованные под старину, и кормят людей блинами: с лопаты, но с икрой или прошутто, да к тому же за немаленькие деньги. Всюду иллюминация, фотозоны и намеки на то, как много денег сюда ушло.
Гости столицы, когда здесь оказываются, фотографируют всё досконально и приговаривают: «Как же москвичи зажрались». Это они еще не видели искусственный водопад в семь метров высотой и тропические пальмы, натуральные бамбук и банан, которые стояли здесь летом. Москвичей погружали в контекст вьетнамской культуры.
Спустившись в «Охотный ряд», можно посмотреть, как воспринималась роскошь людьми, которые в девяностые и нулевые дорвались до денег. Никаких пропорций, никакого золотого сечения. Только гранит, лепнина и кованые перила. На нулевом этаже можно подобрать даме сердца (или себе любимой) странную кофточку или не менее странное платье от отечественного производителя. Или съесть минский бургер во «Вкусно — и точка».
Спустившись ниже, на минус первый этаж, можно увидеть много массмаркета и бутики, в которые никто никогда не заходит. Там скучают морально устаревшие вещи и дамы средних лет — местные консультанты. Этажом ниже бьет фонтан, варится кофе с сиропом, варганится вок, заворачиваются в бумагу бургеры и роллы. Работа здешних поваров не остается москвичами незамеченной. Если выйти к Манежу, можно понюхать жирного мяса и панировку — там как раз торчат из-под земли воздуховоды местного «Ростикса».
Эстетическими впечатлениями здесь тоже можно себя побаловать. Для этого даже не нужно спускаться в недра «Охотного ряда». Можно пройтись по Манежке и посмотреть, как она обрывается на подступах к Александровскому саду. Там течет чудо капиталистического романтизма — фонтанная река. Дно выложено цветастой плиткой, берега закованы в декоративный известняк, на островах стоят фигуры Царевны-лягушки, Царевны Лебеди и журавля, издевательски обедающего из кувшина перед лисицей.
У истока импровизированной реки — фонтан с четырьмя конями скульптора Церетели. Не птица-тройка, конечно, но сделаны на совесть — и даже подталкивают спросить про себя: «Русь, куда несешься ты?»
Обложка: © Iurii Subotin / Shutterstock / Fotodom
