Аза Тахо-Годи — филолог с большой буквы. Исследователь греческой мифологии, эксперт по Гомеру и Платону. А еще последняя жена и хранительница наследия философа Алексея Лосева. 8 сентября на 103-м году жизни ее не стало — и вместе с ней ушла целая эпоха. Это грустный, но всё же повод рассказать историю Тахо-Годи, которая учила студентов смеяться, как олимпийские боги.
Дочь «врага народа»
«Что слышно об отце?» — спросил Азу замдекана института имени Либкнехта, подписывая ей заявление на общежитие. Фамилия у него была Ионисиани. Аза ответила: «Десять лет без права переписки, слухи есть, что он где-то на Дальнем Востоке или где-то под Москвой».
Вопрос впечатлил и испугал. На дворе 39-й год, у стен есть уши, все знают, чья она дочь, и один лишь сочувственный вопрос — уже повод донести куда следует.
Тем более что Ионисиани и так уже поставил себя под удар — по старой памяти принял в вуз дочь «врага народа». В МИФЛИ и МГПИ даже шансов не дали. А в институте имени Либкнехта дали.
И даже отучиться получилось. Разумеется, препоны ставил именно статус отца. Не только осужденного, но и, как позже выяснилось, расстрелянного в октябре 1937 года. Реабилитировали его только в 1956-м.
Трудно было жить и в отрыве от матери. Ее тоже арестовали в 1937-м и приговорили к пяти годам лагерей.
А вот за способности Азы переживать не приходилось: она была не по годам умна, уже в студенческие времена в ней, красивой, чернобровой и черноглазой, читались черты мудрой кавказской женщины, тонкой, рассудительной, хранящей множество поучительных историй, где сказка мешается с реальностью.
Впрочем, была в ней и студенческая легкость, тяга к тому, что в первую очередь интересно и лишь потом академично. Поэтому на лекциях профессора Медынского по истории педагогики Аза с друзьями неизменно сидела «на галерке» и общалась о своем. А вот на лекциях Веры Дмитриевны Кузьминой и Михаила Михайловича Морозова они в том же составе сидели в первых рядах. И заслушивались.
Кузьмина читала древнерусскую литературу. Была статной, красивой, похожей на Ярославну. Морозов — курс о Шекспире. Много курил, вещал стоя, но одну ногу всегда щегольски держал на стуле. И рассказывал в такой позе и облаке дыма о шекспировском вопросе. На Азу это производило невероятное впечатление.
На англоманских студенческих party Аза всегда была в центре внимания: читала Байрона, «My soul is dark», играла Шопена и Мендельсона, принимала аплодисменты.
В годы войны студентов эвакуировали на Алтай. Лекции читали где придется: в школах, в простых крестьянских домах
У студентов с профессорами сложились почти дружеские отношения. Как иначе: сохранять академическую субординацию, обсуждая Шекспира, Тургенева и миф о Лаодамии при свете лучины, сидя вокруг пыхтящей буржуйки, несколько затруднительно.
В такой же атмосфере читала свой курс и Кузьмина. Ее манера преподавать превратила скучнейший, по мнению Азы, век нашей литературы — XVII — «в целую драматическую поэму». Учились студенты активно, хоть и без удобств.
Зимними ночами читали при мерцающем свете старой горелки. Конспекты вели на чем придется — обрывках из тетрадей, книг и справочников, нередко писали поверх уже написанного. Летом стирали белье в реке, что невольно наводило Азу на сравнение себя и подруг с мифической царевной Навсикаей и ее прачками.
В 1944 году студенты вернулись в Москву. Формально Аза была уже студенткой не института имени Либкнехта, а МПГИ. Первый слили со вторым, оптимизация. Там Тахо-Годи защитила диплом, тема: «Тургенев во французской критике».
После защиты встал вопрос об аспирантуре. Несмотря на успехи, выпускная анкета у Азы была совсем не аспирантской. Давать дочери «врага народа» дорогу к аспирантуре мало кто был готов. Невзирая даже на то, что Тахо-Годи не только успевала по гуманитарным наукам, но еще и владела несколькими языками: европейскими — английским, французским, немного итальянским и даже польским, и мертвыми — латынью и древнегреческим.
К экзаменам ее всё же допустили — снова стараниями Александра Зиновьевича Ионисиани. Поступать решено было на классическое отделение филологического факультета МПГИ. Такой совет дал Азе давний благожелатель Владимир Чичеров: «Древнее как-то безопаснее», — советовал он, намекая на политические реалии и биографию Тахо-Годи.
«Мусики, носики, котишки. Ма, Хан, Азка»
Вступительные в аспирантуру у Тахо-Годи принимал странноватый на обывательский вкус мужчина. Мечтательный, с беглыми тонкими пальцами, почти полностью потерявший зрение, в странной черной шапке, похожий чем-то на понтифика — словом, Алексей Федорович Лосев[1].
Экзамены прошли успешно, Аза стала аспирантом. Для изучения древнегреческих текстов ее отправили на индивидуальные занятия к Алексею Федоровичу. Так она оказалась дома у великого философа. Там Азу встретили сам Лосев в неизменной черной шапочке, его супруга Валентина Михайловна и послевоенный хаос интеллигентской квартиры.
Резная мебель, орнаменты, книги, книги, книги и груды гнилой картошки в прихожей
В то время мама Азы вернулась из лагеря и жила в Орджоникидзе, далеко от Москвы. Даже доброжелателям трудно было помочь Азе с жильем и деньгами. Потому она оказалась в положении сироты. И так бы в нем и осталась, если бы Лосевы ее не приютили.
Ей выделили спальное место на небольшом диванчике и позволили жить в лосевской квартире на Арбате. Жили вместе и трогательно. Первое, что Аза написала на подаренной печатной машинке, было: «Мусики, носики, котишки. Ма, Хан, Азка».
Ма — Валентина Михайловна, жена Лосева. Она же Муся. Аза очень любила Мусю, часто ложилась к ней под бочок и щекотала ей щеку ресницами. Хан — Алексей Федорович. Его так домашние прозвали за строгость. Азка — собственно Аза, она же Галазастик, Кикиндель, который с Ханом читает тексты на древнегреческом, но про себя таит «смехунчиков-бесенят».
В общем, Лосевы были хитры на выдумки. И очень ласковы
О маме Аза не забывала: лето проводила у нее, в Орджоникидзе. Там в маленьком саду у дома, который напоминал ей «живую декорацию к идиллиям Феокрита», она забиралась под дерево и читала Гомера. По материалам, которые давали ей Лосевы.
В жизни Азы эта семья сыграла большую роль не только потому, что они ее приютили, дали много любви и новых идей. Но и потому, что с них началась религиозная жизнь Азы. Сами Лосевы были глубоко верующими людьми. Настолько, что оба тайно приняли монашеский постриг в 1929 году. Узнав от них о христианских идеях, Аза приняла решение креститься. Это не только предопределило жизнь Тахо-Годи, но расширило и круг ее научных интересов. В будущем ей суждено было стать не только специалистом по Античности, но еще и исследователем христианства.
Но это было потом. Много позже 1947 года, когда Тахо-Годи сдала выпускные экзамены в аспирантуре. По марксизму-ленинизму вышла тройка, которую потом получилось пересдать на четверку. По философии — пятерка. Причем принимал экзамен Эрнест Кольман, известный чешский коммунист. Прямо перед комиссией он и Аза разговорились, как давние друзья, без боязни быть непонятыми бросались терминами то на немецком, то на английском. Из-за этого по МПГИ поползли слухи, что Кольман принимал у Тахо-Годи экзамен на английском. Конечно, это было не так. Но сам факт, что в этот слух многие поверили, воспринят был Азой как комплимент ее познаниям.
Не без проблем, но всё же вышло и защитить кандидатскую диссертацию по Гомеру
Палки в колеса ставил заведующий кафедрой классической филологии МПГИ Николай Дератани, который не допустил работу к защите. Решение было продиктовано большой нелюбовью Дератани к Лосеву, научному руководителю Тахо-Годи.
В итоге диссертацию пришлось защищать в 1949 году не в МПГИ, а в Московском университете, где диссертационный совет был настроен к Лосеву и всему, что с ним связано, не так враждебно. Диссертация «Поэтические тропы Гомера и их социальный смысл» комиссии понравилась. Она единогласно рекомендовала присудить Тахо-Годи кандидатскую степень, несмотря даже на неприятный инцидент в конце защиты.
Как полагается, надо было в начале вспомнить о советской передовой науке под руководством И. В. Сталина, а в конце поблагодарить его за работу. Но случился конфуз. Я благодарила всех, кого было положено, но благодарности Сталину никто не услышал, хотя мне казалось, что я ее произнесла. Потом мне делали за это выговор — ритуал нарушен, — но, видимо, я физически не могла вслух поблагодарить человека, погубившего мою семью.
А. А. Тахо-Годи «Жизнь и судьба: Воспоминания»
«Больше чем любовь — они берегли друг друга»
В 1954 году умерла Валентина Михайловна Лосева, Муся, Ма. Хан овдовел, они с Азкой остались одни. На один глаз напрочь (на другой — частично) потерявший зрение, ослабший физически и тоскующий о супруге, Лосев был уязвим как никогда. Тахо-Годи его не оставила.
В основном жили на Арбате, но на лето снимали дачи. В 55-м нашли дом в местечке Акри под Каширой. Там, как вспоминает Тахо-Годи, они с Лосевым часами гуляли по полям, смотрели закаты и много работали над «Античной мифологией в ее социально-историческом развитии». Работали вместе потому, что проблемы со зрением не позволяли Лосеву самостоятельно писать и печатать в больших объемах. Так что, когда накатывала усталость, он диктовал, а Аза — переносила на бумагу.
Потом им предстояло путешествие в Прибалтику, где Аза и Лосев исходили вдоль и поперек исторические улицы Вильнюса, Риги, Таллина. Затем — снова летние скитания по арендованным дачам, где Лосев самозабвенно писал свои труды.
Мыслитель он был не партийный и опальный[2], так что личный автомобиль ему и не снился. Поэтому Аза возила великого русского философа до дачи на электричке. Представьте себе Лосева в душном вагоне, в окружении дачников с рассадой. Смешно, если бы не было так грустно.
Биографию Гомера, которая теперь — часть серии «Жизнь замечательных людей», Аза и Лосев писали в Загорянке. «Историю античной эстетики», первый текст которой погиб в годы войны в пожаре, — в Валентиновке. Там им удалось снять красивый дом с цветочным садом и кустами жимолости, ветки которой ломились в окна старого дома. Там было тихо, красиво и не слышны были петухи по утрам, отчего Валентиновка была декорацией именно идиллической, а не простонародной.
Отсутствие петухов имело успокаивающий эффект. Петухи кричали в Малоярославце. Там была дача, где летом 1952 года Аза застала Валентину Михайловну болезненной, бледной и уставшей. Именно там показала себя болезнь, сразившая Ма в январе 1954 года. Словом, петухи были предвестниками несчастий.
Отдушиной Азы и Лосева стало, помимо работы, искусство. Они часто ходили в Большой, где через подругу Лосевых Елену Флерову доставали билеты в партер. Там смотрели и слушали «Бориса Годунова», «Сусанина», «Хованщину», «Садко» и «Снегурочку», особенно много значившую для Лосева, так как в 1916 году именно ей он посвятил одну из первых своих статей о музыке.
Часто можно было видеть Лосева и Тахо-Годи в учебном театре училища имени Щукина. Там молодые актеры ставили Еврипида и Аристофана. Последнего, по словам Тахо-Годи, «с отчаянной дерзостью».
Так — то на операх, то на пьесах, то дома, у патефона, но в основном, конечно, в трудах над древними греками и диалектикой их мифов, а еще в преподавании философии и древнегреческого на дому — Лосев и Тахо-Годи провели 34 года со смерти Ма до смерти Хана. Часть из них — в статусе супругов.
Брак был необычный. Тахо-Годи в классическом понимании не была Лосеву ни женой, ни даже музой
Просто оба слишком любили мифы, о которых писали, и готовы были окунуться в них с головой, забыв обо всем вокруг. Но пока были рядом, напоминали друг другу о существовании реального мира. Тянули друг друга из эмпирея назад на землю, чтобы выпить чаю, поехать на дачу и сдать в ремонт печатную машинку. В общем, это было больше чем любовь — они берегли друг друга.
Алексей Федорович Лосев умер в 1988 году, на 95-м году жизни. С тех пор Аза Тахо-Годи была хранительницей его наследия. В 2004 году ее стараниями в доме, где жили Алексей Федорович и Валентина Михайловна, открыли библиотеку имени Лосева. Сейчас она так и называется — Дом Лосева. Ядро библиотечного фонда — 10 тысяч личных книг из квартиры философа, которые Тахо-Годи передала в библиотеку. Их корешки помнят и Ма, и Хана, и Галазастика, и их вечерние посиделки с чтением Гомера и Горация в оригинале.
«Бесподобная рептилия»
Тут уже не будет Азы — будет Аза Алибековна. Все-таки речь об учителе. Преподавательская карьера Тахо-Годи началась в 1948 году. Тогда она, ища опыт, какое-то время вела занятия для студентов-филологов в Киеве. Затем вернулась в Москву, чтобы преподавать античную литературу, латынь и греческий в педагогическом институте имени Крупской. Там проработала до 1958 года, пока не перешла в МГУ, на кафедру классической филологии. Через 4 года, в 1962-м, она ее возглавила (и оставила лишь в 1996-м).
Лектором Аза Алибековна была и в Литинституте имени А. М. Горького. Как-то, если верить воспоминаниям Юрия Кузнецова, она зашла в аудиторию, окинула взглядом студентов и насмешливо спросила: «И что, все вы писатели?» Ей отвечали утвердительно. Она рассмеялась и заявила: «Бедные! Вы же ничего не напишете. Всё давно написано. Всё есть в античности».
Ее манера преподавать была именно такой. Она могла мудрствовать, иронизировать, но больше всего на свете умела любить. Вот какие воспоминания бывших учеников о ней мы нашли в Сети*:
- Писатель Эргали Гер: «Однажды я уснул на лекции Азы Алибековны Тахо-Годи. <…> Она преподавала античную литературу — и когда начинала цитировать Гомера на древнегреческом, превращалась в хтоническую рептилию. Умершие звуки божественной эллинской речи в своем натуральном, воспроизводимом Азой Алибековной звучании, моментально переносили из затхлого герценовского особняка на берега Эгейского моря, слышался рокот волн, камнепады, храп циклопов, голос ожившего Гомера. Это всегда было чудом — но однажды в разгар сеанса я всё же заснул, настолько невыносимо суматошными были первые полгода жизни в общаге Литинститута. И вот эта бесподобная рептилия, отрокотав лекцию, подошла к столу, за которым я спал, и положила рядом с моей буйной головушкой конфетку. „Ему будет приятно, когда он проснется“, — пояснила она моей подруге. И выплыла из аудитории. Про конфету ничего не скажу — не помню. Но вкус этого царственного подарка со мной — на всю жизнь».
- Выпускница Литинститута Александра Григорьева: «Нашему курсу повезло, она преподавала нам древнегреческую мифологию, а затем и древнегреческую литературу, ей мы несли наши первые курсовые. Для нее всё это было живым. Она и сама была живой легендой уже к началу 90-х. А Андрей Дмитриев рассказывал как-то, как в Литературном институте у какого-то студента на ее лекции в поточной аудитории с самой верхотуры с огромным грохотом укатилась пустая пивная бутылка. Аза Алибековна и бровью не повела, только изрекла своим неподражаемым басом: „Зевс прогремел“».
- Писатель и киновед Наталья Нусинова: «Вчера нас покинула Аза Алибековна Тахо-Годи, и я хочу поклониться ей вслед. И поблагодарить за <…> курс лекций по античной литературе, который она прочитала нам, <…> поразив нас не только энциклопедизмом знаний и масштабом своей личности, но и какой-то особой, великой простотой, артистизмом, веселостью, с которой она изображала нам в лицах, например, как именно боги хохотали на Олимпе».
Ясное дело, Тахо-Годи — гораздо больше, чем остроумная бабуля с филологической кафедры. Она была большим и серьезным ученым. Ее наследие: 20 кандидатов наук и более 800 книг (отчасти в соавторстве) — учебники по истории Античности, монографии о Платоне и Аристотеле и (как без нее) биография Алексея Федоровича Лосева для серии «Жизнь замечательных людей».
Под конец жизни Тахо-Годи с трудом стали даваться лекции в потоковых аудиториях. Преподавать она стала дома, спускаясь из квартиры в основанный по ее же инициативе Дом Лосева. Возраст клонился к 100 годам, но она продолжала читать лекции, давала интервью, продолжала писать. Последнюю свою книгу — «Платон. Миф и реальность» — Тахо-Годи выпустила в возрасте 92 лет.
А еще Тахо-Годи часто грустила об ушедшей эпохе: трудной, несвободной, несправедливой, но осмысленной, обязующей знать то, что знаешь, наверняка и глубоко.
Какие школы у нас жалкие! А посмотрите, какое количество университетов. С ума сойти. А что это за университеты? Раньше их, наверное, даже какой-нибудь средней школой не называли бы! <…> Новые поколения очень тяжелые. Сейчас это общее у всех… Вот спросите какого-нибудь студента с филологического факультета о самом простом, он с удивлением на вас посмотрит, потому что он ничего не читает. А все надеются на <…> интернет какой-нибудь! <…> Пойди-ка разберись, это еще надо уметь и знать. А уметь — неохота, и знать — неохота. И вообще, трудиться не надо.
Интервью А. А. Тахо-Годи с Сергеем Шаргуновым, «Свободная пресса», 29.11.2016
Тахо-Годи интернет был не нужен. Она всё знала сама, хранила имена, даты, истории и мифы, из которых кристаллизовалась перед ней Античность. Античность, жить в которой ей всегда было предпочтительнее, чем в дне нынешнем.
Ощущение, что новым поколениям такой образ мысли действительно доступен всё меньше и меньше. Они и правда по сравнению с ней тяжелые. Кто теперь сможет как Тахо-Годи?
* — цитаты взяты из личных профилей в Facebook (продукт компании Meta, которая признана в России экстремистской и запрещена)
Обложка: © Антонов Алексей / ТАСС; Terra_art / Shutterstock / Fotodom
