«Хороший писатель дает урок стиля, а не сопереживания»: как Владимир Набоков научил американцев любить русскую литературу
«Хороший писатель дает урок стиля, а не сопереживания»: как Владимир Набоков научил американцев любить русскую литературу
«Хороший писатель дает урок стиля, а не сопереживания»: как Владимир Набоков научил американцев любить русскую литературу

«Хороший писатель дает урок стиля, а не сопереживания»: как Владимир Набоков научил американцев любить русскую литературу

Софья Гончарова

21.06.2024

В этом году отмечается 125-летие со дня рождения Владимира Набокова. Он родился в Санкт-Петербурге, учился в Кембридже и преподавал в Корнеллском университете. Набоковские лекции по литературе для американских студентов, изданные отдельными книгами, со временем стали не менее популярными, чем его художественные произведения. Рассказываем, как великий писатель научил американцев любить и понимать русскую литературу.

«Чтобы сонно слушать, как с кафедры мямлит мудрая мумия»

Владимир Набоков уехал из России в 19 лет. Он вырос в семье петербургских аристократов и с детства говорил на трех языках: русском, английском и французском. И когда русские, не принявшие революции, эмигрировали в Константинополь, Берлин и Париж — Набоковы переехали в Лондон, и Владимир поступил в Тринити-колледж Кембриджского университета. И жизнь иностранного студента показалась ему совсем не легкой.

Владимир Набоков (слева) с братьями и сестрами. 1918 год. Фото: Архив семьи Набоковых / Wikimedia Commons / Public domian

«Из всех щелей дуло, постель была как глетчер (ледник. — Прим. ред.), в кувшине за ночь набирался лед, не было ни ванны, ни даже проточной воды; приходилось поэтому по утрам совершать унылое паломничество в ванное заведение при колледже, идти по переулочку среди туманной стужи, в тонком халате поверх пижамы и с губкой в клеенчатом мешке под мышкой», — так Набоков в романе «Другие берега» вспоминает жизнь в пансионе. Вокруг общежития по утрам снуют мальчишки-газетчики, и студенты бредут на лекции, чтобы «сонно слушать, как с кафедры мямлит мудрая мумия» и «проникать в тусклый поток научной речи». Его кембриджский обед проходит в столовой с портретом Генриха Восьмого, а вечером — либо футбольный матч, либо теннис, либо ночной бал.

Внутренний двор Тринити-колледжа Кембриджского университета. Фото: pinggr / Shutterstock / Fotodom

В студенчестве Набоков часто с тоской вспоминает Россию: «…всю кровь отдал бы, чтобы снова увидеть какое-нибудь болотце под Петербургом, — но высказывать мысли такие непристойно; он на тебя так взглянет, словно ты в церкви рассвистался».

Особенно непросто сыну русских аристократов привыкнуть к странному кембриджскому этикету. Ночью здесь обязательно ходить в плаще (иначе выговор и штраф), не принято надевать на улице шапку, кланяться профессорам и здороваться за руку: «Встаю, кивок, еще кивок, / прощаюсь я, руки не тыча, — / так здешний требует обычай» («Университетская поэма»).

Кроме того, Набоков тонко ощущает разницу русского и английского характеров, стеклянную стену между собой и другими студентами: «У них свой мир, круглый и твердый, похожий на тщательно расцвеченный глобус. В их душе нет того вдохновенного вихря, биения, сияния, плясового неистовства, той злобы и нежности, которые заводят нас». Спустя полвека, однако, эта разница менталитетов не помешает ему преподавать американцам русскую литературу.

Учеба в университете остается неоконченной: в 1922 году будет убит отец Набокова, так что семья переберется в Берлин на долгие 15 лет. Именно там писатель встретит Веру Слоним — супругу, музу и вечную опору, — там же будет печататься в эмигрантских газетах, издаст первые великие романы «Камера обскура», «Король, дама, валет», «Приглашение на казнь», «Защита Лужина» под псевдонимом В. Сирин. В конце 1930-х Владимир и Вера Набоковы вместе с сыном ненадолго переедут в Париж, а после 1940-го — в США. Так начнется история английского писателя, переводчика русской классики и преподавателя русской литературы в ведущих американских вузах.

Считаться с запросами публики может только не уважающий себя писатель

«Набоков прибыл в США, когда ему было уже 40 лет, — без перспектив и без гроша в кармане. Но он никогда не отчаивался», — пишет американская эссеистка Стейси Шифф в книге «Вера». Он ищет постоянную преподавательскую работу и предлагает свой курс ведущим университетам. Ответный интерес проявляет только женский частный колледж Уэллсли (штат Массачусетс), там даже учреждают внештатную должность преподавателя сравнительного литературоведения специально для Набокова.

Колледж Уэллсли. Фото: Wangkun Jia / Shutterstock / Fotodom

Русский лектор, по воспоминаниям студентов, приходил в аудиторию в рваных теннисных тапочках, зачитывал отрывки из собственного романа «Истинная жизнь Себастьяна Найта», и его подход к литературе называли «антиамериканским»: он призывал студентов думать не о коммерческом успехе книги, а о бессмертии и объяснял, что считаться с запросами публики может только не уважающий себя писатель. Кроме того, он фактически создал русскую кафедру в Уэллсли.

После занятий Набоков уходил ловить бабочек — через несколько лет он получит должность руководителя отдела по изучению бабочек в Музее сравнительной зоологии Гарвардского университета (и откроет 20 новых видов, для которых у энтомологов будет специальное название — Eupithecia nabokovi).

Музей Владимира Набокова в Санкт-Петербурге. Коллекция бабочек. Фото: Dasha Trofimova / Shutterstock / Fotodom

Другим любимым местом писателя в Уэллсли была библиотека, в которой тогда хранилось около 1,5 миллиона книг, в том числе его первый перевод «Алисы в Стране чудес».

«Томас Манн и Рильке — литературные ничтожества»

«Он обожал великолепие русского языка и испытывал отвращение, когда плохо подготовленные студенты оскверняли его родной язык», — писал Моррис Бишоп, профессоp романской литературы в Корнеллском университете и близкий друг Набокова.

Именно усилиями Бишопа университет Лиги плюща предоставил Набокову место на кафедре. В течение 12 лет писатель читал курс по русской литературе и углубленные курсы «Творчество Пушкина» и «Модернизм в русской литературе». Позже ему еще поручили лекции по европейской прозе, и Набоков на английском языке рассказывал о Диккенсе, Флобере и Джойсе «с проницательностью филолога и осведомленностью творца, соучастника творения». Лекции прославились моментально и в наши дни издаются отдельными сборниками.

«Добросовестные студенты были очарованы, ведь они получили возможность приобщиться к личности писателя, понаблюдать его за работой», — рассказывает Бишоп. Некоторые были сбиты с толку набоковскими эпиграммами, шутками и субъективной критикой: например, писатель шокировал студентов, преклонявшихся перед именем Фрейда, называя его «венским шарлатаном», а про Достоевского говорил, что тот — бездарный художник. Он настаивал на том, что «хороший писатель дает урок стиля, а не сопереживания», поэтому литератор должен отложить все социологические, философские и прочие авторские идеи и общественные взгляды. Бывало, что кто-то из студентов демонстративно покидал аудиторию посреди лекции, услышав, что Томас Манн или Рильке — литературные ничтожества.

Владимир Набоков. Фото: Keystone Pictures USA / Zuma / ТАСС

Экзаменатором он был жестким и требовательным: у студента, не ответившего на вопрос о цвете обоев в спальне Каренина, не было шансов получить положительную оценку, пишет Стейси Шифф. На лекциях Набоков требовал, чтобы студенты всегда занимали одни и те же места, запрещал разговаривать, курить, вязать, читать газеты, спать, а влюбленные пары на время лекции должны были разлучаться. Посещение туалета разрешалось на экзамене только по справке от врача, удостоверяющей желудочное расстройство.

И что примечательно: все эти строгости и правила ничуть не мешали его популярности среди студентов — зал на лекциях Набокова был всегда полон

Один из учеников писателя, Альфред Аппель, так вспоминал его занятия: «Внезапно Набоков прервал лекцию, прошел, не говоря ни слова, по эстраде к правой стене и выключил три лампы под потолком. Затем он спустился по ступенькам — их было пять или шесть — в зал, тяжело прошествовал по всему проходу между рядами, провожаемый изумленным поворотом двух сотен голов, и молча опустил шторы на трех или четырех больших окнах… Зал погрузился во тьму. …Набоков возвратился к эстраде, поднялся по ступенькам и подошел к выключателям. „На небосводе русской литературы, — объявил он, — это Пушкин!“ Вспыхнула лампа в дальнем левом углу нашего планетария. „Это Гоголь!“ Вспыхнула лампа посередине зала. „Это Чехов!“ Вспыхнула лампа справа. Тогда Набоков снова спустился с эстрады, направился к центральному окну и отцепил штору, которая с громким стуком взлетела вверх: „Бам!“ Как по волшебству в аудиторию ворвался широкий плотный луч ослепительного солнечного света. „А это Толстой!“ — прогремел Набоков».

Академическая жизнь Уэллсли, Гарварда и Корнеллского университета отрефлексирована Набоковым в романе «Пнин». Трагикомический образ — Тимофей Пнин, русский преподаватель в американском университете, — содержит много как автобиографических ассоциаций, так и широких обобщений. Столкновение двух разных культур, внутренние противоречия русскоязычного писателя В. Сирина и англоязычного В. Набокова, который начал путь по ведущим мировым университетам в мерзлом кембриджском пансионе, а завершил преподавателем Лиги плюща, навсегда оставив в США русский след и интерес к русской литературе.

Обложка: Keystone Pictures USA / Zuma / ТАСС; Anastasiia Gevko / Shutterstock / Fotodom

Выживете ли вы в школьном чате?
Комментариев пока нет
Больше статей