Александр Л. (имя изменено) вырос в московском еврейском детском доме, который воспитанники и воспитатели чаще называют «пансион». Мы узнали, как он туда попал, нравилось ли ему там и как в целом устроена жизнь в детском социальном учреждении с религиозным уклоном.
«Если где-то происходит какой-то кипеж, об этом сразу узнает весь еврейский мир»
В начале четвертого класса я сильно заболел и не ходил в школу — вернулся туда только через год. Ребята все стали такие крутые: начали материться, пить, курить. Не то чтобы я был против — я тоже хотел быть как взрослый и попробовать всякое. Проблема была в том, что они забивали стрелки за школой. Мне говорили: «Слышь, давай смахнемся после уроков, если за мной бабушка не придет». Ну я с одним пацаном подрался. Я победил, но почему-то весь класс всё равно был на его стороне. Мне это всё как-то надоело, к тому же я всегда был против драк, и я совсем перестал ходить в школу. Гулял с друзьями из двора, сидел в гостях у таких же прогульщиков.
Очень скоро за меня взялось ПДН (подразделение по делам несовершеннолетних) — из-за прогулов мою маму захотели лишить родительских прав.
Она засуетилась, пыталась придумать, как меня уберечь. Ей помог дедушка — они быстренько смекнули, что надо обратиться в общину
Евреи — народ маленький. Если где-то происходит какой-то кипеж, об этом сразу узнает весь еврейский мир. Я рос без отца в многодетной семье, и нам всегда очень помогали едой, одеждой, деньгами. Маме предложили отправить меня в московский пансион, «к нормальным ребятам», где уже жили мои земляки. Меня поставили перед фактом.
В детстве, до пансиона, я ходил в синагогу в своем родном городе. Нам рассказывали о еврейских традициях и показывали мультик про десять египетских казней. Но я всё равно ничего не знал о наших обычаях — мама их не соблюдала. Она водила меня в синагогу, потому что там были другие дети. А еще няньки и воспитатели, которые за нами следили. Нас приучали к спорту, водили на прогулки, а однажды мы даже ездили в аквапарк — вот это круто было.
Ну ладно, окей. Я по телику видел, что в Москве все деньги. И поначалу отнесся к переезду очень легко. Только когда уже приехал на место, понял, что мама далеко. Мне было 11 лет, конечно, я переживал, что ее не увижу. Но обратно не просился — понимал, что маме без меня полегче жить будет. Правда, в один из первых дней всё же приуныл. Лежал на кровати и думал: «Блин, было бы классно сейчас с мамой поболтать». Но просто поплакал ночью, и всё.
«Как такое возможно, что в современном мире мы целый день живем вообще без электричества?»
Однажды я остался в пансионе один. Я тогда только-только приехал, еще ни к чему не привык, и тут вдруг резко все куда-то пропали. Потом все вернулись, соединили столы в один, накрыли их красивой скатертью и принесли много вкусной еды: салаты разные, рыбу, мясо. Но вместо того, чтобы есть, все начали петь. А когда они мыли руки, они делали это над раковиной, поливая руки из какого-то сосуда по три раза. Пока мы ели, сын директора рассказывал истории — что-то про еврейский народ, его обычаи. Только под вечер следующего дня всё так же неожиданно закончилось, и жизнь снова стала обычной. Через несколько дней меня уже заранее предупредили, что будет Шаббат — надо помыться, красиво одеться и пойти со всеми на молитву. Неделя за неделей я по чуть-чуть узнавал, что происходит и куда я попал.
Поначалу в пансионе меня удивляло всё, честно говоря. Взять тот же Шаббат — как такое возможно, что в современном мире мы целый день живем вообще без электричества? Новости читать нельзя, писать ничего нельзя — даже просто карандаш или ручку в руки взять нельзя, готовить нельзя, с деньгами соприкасаться тоже нельзя.
Согласно Торе, по субботам мы не можем работать и создавать что-то новое, потому что Господь в этот день отдыхал от сотворения мира. Многие думают, что в Шаббат мы живем в темноте, но на самом деле мы заранее включали свет или просили охранника-нееврея нажимать кнопки за нас.
Может показаться, что без телефона жить скучно. Но на самом деле это был один из лучших дней недели
Мы болтали, играли в баскетбол, настольные игры. Как-то даже провели футбольный матч с израильской командой «Маккаби» — игроки приезжали к нам погостить. Один день без телефона протянуть легко, а вот два дня — уже тяжко. Этим меня удивил Песах — праздник в память об исходе евреев из Египта. Он продолжается семь дней, и первые два тоже нельзя пользоваться электричеством.
Начинается всё как обычно: собираемся за праздничным столом, разговариваем. Вдруг директор объявляет: «Вы, дети, можете сегодня не спать». Ух ты, сегодня такая особенная ночь — обычно гонят по кроватям, а тут можно со взрослыми до утра сидеть. Мы, конечно, спрашиваем почему, что сегодня за день. И нам рассказывают, что давным-давно пророк Моисей получил от Господа право освободить из Египта иудеев — народ Божий. Десять раз он просил фараона их отпустить, и все разы тот отказывал — за это Господь посылал египтянам бедствия. Когда фараон наконец отпустил иудеев, начались сорок лет скитания по пустыне, наполненные чудесами, — так зародился еврейский народ.
Всё это преподносится, так скажем, в сказочной форме, чтобы детям было понятно.
А потом происходит самое интересное — мы по всему дому ищем афикоман
Афикоман — это лепешка мацы, а маца — это сухой тонкий хлеб с дырочками, хлеб бедности. Когда евреи собирались в поход из Египта, у них не было времени готовить обычный хлеб. Поэтому за недели две до Песаха в доме избавляются от всего мучного, которое успело закваситься, — мы его быстро съедали, кому-то раздавали, кормили им голубей. Мацу ломают на две части и ту, которая больше, прячут. Тот, кто ее найдет, может попросить любой подарочек. Лично мне не повезло, а вот одному парню так айпад купили, другому — телефон.
Мы вели трапезу с восьми вечера до четырех утра. Мне всегда хотелось не спать подольше, тем более что за хорошие вопросы по истории нам раздавали баллы — за них тоже можно было попросить подарочки. Взрослые старались как можно дольше нас развлекать, чтобы передать традицию. Самые маленькие уже, конечно, вырубались — их отправляли по комнатам.
Еще один большой праздник — Суккот. Когда евреи скитались по пустыне, Господь окружал их от зноя и опасностей «облаками славы»
В память об этом в середине осени мы неделю жили в большом шалаше. Когда ты строишь шалаш в первый раз, кажется, что исполнилась твоя детская мечта о домике на дереве. Причем нельзя, чтобы шалаш смахивал на нормальное жилье. Должно быть видно, что он сделан, грубо говоря, из палок и что долго он не простоит.
Специальные работники помогали поставить стены из длинных досок, парни постарше делали крышу — закидывали сверху ветки, но не особо заморачиваясь, чтобы звезды было видно. Дети отвечали за украшения: находили всякие ткани, рисунки, вырезали цепочки из цветной бумаги. Девочки могли не спать в шалаше, а мы приходили туда с молитвы, устраивали трапезу, долго общались — и на боковую. Притаскивали кто лавочки, кто стулья, кто свои детские матрасы с кроватей и ложились на них. Спали, разумеется, в верхней одежде и под одеялами, чтобы не замерзнуть. На самом деле это было очень интересно: просыпаешься и сразу чувствуешь себя каким-то преисполнившимся.
«Мы с пацанами ночью выпрыгивали через окно, несмотря на решетку, и перелезали через забор»
Как-то мы собрались в синагоге на праздник. Было много народу, очень жарко. Смотрю — стоит врач из общины, а перед ним отец держит ребенка, такого маленького, будто только родился. Интересно, разумеется, что происходит, подхожу вплотную. Врач берет пинцет и аккуратненько подрезает младенцу крайнюю плоть. Потом его поднимают над толпой и читают молитву — священный момент, союз с Богом заключается. А мне что-то поплохело, и я, короче, упал в обморок. Мне долго припоминали, что я боюсь вида крови. На самом деле просто душно было.
Пожалуй, это единственный обычай, который меня застал врасплох. К остальному быстро привык, правда, посты нарушал много раз. Еврейские посты однодневные, но строгие — вообще ничего нельзя. Для меня это было то еще удивление: я должен целый день без воды и без еды провести. Честно говоря, не сразу этим проникаешься. Тем более ребенку всегда хочется идти наперекор старшим.
Кто-то скажет: «Погнали в магазин?» Погнали — мы с пацанами ночью выпрыгивали через окно, несмотря на решетку, и перелезали через забор. Был у нас такой прикол. Но нас часто палили девочки или маленькие ребята. Обычно наказывали, отбирая телефон, проводили беседы. Но это всё было по-семейному.
Мы воспринимали директора не как учителя в школе, а как маму, которая хочет как лучше
Не сказать, что нас прям ругали, скорее говорили: «Если тебе это не нужно, можешь вообще ничего не соблюдать». С возрастом приходило осознание, мы становились серьезнее. Перестали втихаря есть некошерную еду, пропитались, так сказать, еврейскими традициями.
Мы носили кипу — еврейскую шапочку, которая на макушку надевается. Бывало, подойдет какой-нибудь пьяный на улице и докопается: «Это еще что за шапка у тебя?» Просто отвечаешь: «Я спешу, извините», — и убегаешь. Иногда я стеснялся и надевал поверх кепку или шапку. С детства привык, что в споре кто-то может сказать: «А ты вообще еврей», но с жесткой дискриминацией никогда не сталкивался. Наверное, время уже не то. Вот раньше, рассказывали, парней забирали в пансион избитыми до полусмерти. Один в туалет кровью ходил. Потом все стали очень дружными, если кто приставал — сразу впрягались друг за друга.
«Нас не баловали, но за хорошую учебу поощряли — возили за границу»
В 13 лет дети проходят обряд вступления во взрослую жизнь: мальчики — бар-мицву, девочки (в 12 лет) — бат-мицву. Это значит, что ребенок становится ответственным за свои поступки и начинает выполнять все заповеди. С тех пор как мне исполнилось 13 лет, я должен был молиться каждое утро. Для этого надо надевать тфилин — две черные коробочки на кожаных ремешках, в которых хранятся отрывки из Торы. В них написано о единстве имени Бога, его чудесах и исходе иудеев из Египта. Одна коробочка носится на голове, другая — на руке. Ремешки нужно перевязывать в особой сложной технике — этот процесс подчиняет разум и сердце Богу.
Каждое утро мы приходили в школу пораньше на утреннюю молитву. Это было обязательно, хотя некоторые ребята не соблюдали еврейские обычаи, потому что не знали их. Мы учились в еврейской школе, но там были и дети из светских семей, которых туда отдали, чтобы они приобщились к нашему народу.
В принципе, наша школа особо ничем не отличалась от всех остальных. Единственное, три раза в день у нас была молитва, мы изучали иврит с носителями языка, и нам преподавали уроки еврейской традиции — отдельно для мальчиков и для девочек.
Так сложилось, что один Шаббат мы встречали не в духе — у нас, пацанов, был жесткий косяк в учебе. Сын директора тогда сказал:
— Ребята, цените то, что у вас есть. Вас обувают хорошо, одевают тоже хорошо, вас кормят, возят отдыхать. У вас тепличные условия, хорошая жизнь. Но вы должны учиться, чтобы в будущем не вспоминать о том, как вам здесь было хорошо.
Вы здесь находитесь, чтобы потом было еще лучше. Пока у вас есть возможность, учитесь
Нам постоянно твердили о том, что образование — это важно. Как-то директрисе пожаловались, что мы залипаем в соцсетях на уроках, и нам перестали давать телефоны в школу. Мы получали их только вечером, когда все уроки сделаны. Я, конечно, пытался хотя бы с одноклассниками болтать, как-то развлечься, но всё равно от нечего делать приходилось учиться — даже оценки улучшились. На ночь телефоны тоже забирали, если палили, что мы с трудом просыпаемся.
Нам нанимали репетиторов, чтобы они делали с нами домашку и помогали готовиться к экзаменам. Был парень, который учился в МГУ, был профессор математики, были тетеньки разные, которые химию, русский язык с нами подтягивали. У нас проверяли дневники, домашку, потому что директриса очень переживала за наше образование. Помню, как мы все вместе сидели, поджав хвосты, когда она ходила на родительские собрания. Как обычно, девочки в основном были отличницами, а мальчики — раздолбаями, поэтому мы пытались у них списывать.
Я был середнячком, но один Новый год встретил в Париже. Нас не баловали, но за хорошую учебу поощряли — возили за границу. Мы смотрели на Елисейские Поля, были в Версале, в Лувре. Понятное дело, больше всего меня впечатлил Диснейленд — вот это было реально круто. Пансион не государственный, деньги нам давали спонсоры — очень добрые люди с большим сердцем.
Несколько раз нас возили в Израиль. Больше всего мне запомнился Музей холокоста: там осталась поношенная одежда евреев из концлагеря. Ужасно потрепанная, легкая обувь, в которой работали в зиму, в холода, — просто жесть. Обычно я часть времени проводил со всеми, а часть — со своими родственниками. В Израиле живет моя бабушка, дяди, тети, братья, сестры — это был шанс повидаться с ними.
«Странно верить, что произошел какой-то взрыв и всё закрутилось-завертелось, появились разумные существа»
Когда я впервые попал в пансион, мне показали комнату. Там не было людей, но стояло целых шесть кроватей. Мне сказали, что ребята в школе, потом приедут, надо их подождать. Я сел и начал ждать.
Пацаны жили в двух комнатах — делились по возрастам. Я оказался где-то посередине: самый старший среди младших и самый мелкий среди старших. Первые меня сразу нормально приняли, а вторые надо мной прикалывались, смеялись над моим говором. С одним парнем мы как-то бесились, я его случайно стукнул, и он ударился головой о дверь. Он подумал, что я специально его толкнул, и набросился на меня. Но драки всегда быстро прекращались — нас учили нормально общаться.
На самом деле жить вшестером в одной комнате даже весело. Всегда найдется с кем поговорить, посмотреть телевизор, в компьютер поиграть — по сути, мы были братьями. Родного брата я знаю меньше, чем ребят из пансиона, потому что он уехал в Израиль, когда мне было шесть лет. С девочками мы тоже хорошо общались: у них было свое крыло, и нас разделяла дверь, которая на ночь запиралась на замок. Потом детей стало больше: появилась третья комната мальчиков, в которой жили ребята от трех до восьми лет. Не знаю, как с нами справлялись.
Выходные мы проводили как семья. Нас частенько водили в кино, в аквапарк.
Однажды даже сводили на спектакль, но театр никто не оценил — ну, неудивительно
Почти всегда в свободное время нас прогоняли погулять, потому что «Всю жизнь в телефонах просидите, еще успеете. Пока мелкие, надо тусоваться на улице».
Директриса мне заменила маму, а ее сын — папу. Они учили нас жизни на примере Торы — допустим, история Авраама и Сары показывала, как важно поддерживать жен и мужей. Очень часто сын директрисы говорил: «Смотрите, ребята, когда у вас будут свои семьи, возможно, вы будете приходить с работы уставшими. Тяжелый день, начальник накричал — ну, как обычно бывает. Перед дверью остановитесь и немножечко подумайте: „Я люблю свою жену и детей, а они любят меня. Они — моя крепость“. Выдохните и оставьте всё плохое за порогом. Войдите не просто человеком, который пришел с работы, а мужиком, который рад видеть свою жену и детей». На меня эти слова сильно повлияли.
Сейчас я уже не придерживаюсь еврейских традиций. У иудеев 613 заповедей — это слишком сложно соблюдать. К тому же у меня не получилось пройти Гиюр — обряд перехода в иудаизм. Нужно пройти очень много проверок, чтобы его одобрили. Но я до сих пор верю в Бога. Странно считать, что произошел какой-то взрыв и всё закрутилось-завертелось, появились разумные существа. Это всё равно что сказать: вот пролетел ураган мимо мусорки и собрал ламбу с крутой подсветкой. Глупости какие-то — это невозможно.
Зато советам сына директрисы я следую: стараюсь приходить домой, как в свою крепость, и всех любить
У директрисы такая политика: пока мы учимся, пансион нас полностью поддерживает. Мне помогли поступить в колледж, найти работу. Но всем детям надоедает жить с родителями — рано или поздно хочется съехать. На съем квартиры тоже первое время денег давали. Когда начался ковид, у нас с ребятами были проблемы с жильем, и нас пригласили пожить в пансионе. Все страдали от изоляции, а мы кайфовали — вернулись в детство.
Я очень благодарен за всё, что для нас делали в пансионе. Я рад, что моя судьба так сложилась: когда вернулся в родной город, ужаснулся, как обернулась жизнь моих старых друзей. За нами строго следили, и благодаря этому я пропустил все алкогольные вечеринки — уже успех.
Сейчас я живу в родном городе. Колледж бросил и работаю на складе с керамикой. Мне очень интересна музыка — хочу уйти в творчество. Теперь вижусь с мамой, помогаю ей. Ничего страшного, что я жил отдельно. Зато сейчас у меня всё хорошо. Ради этого можно было потерпеть.
Обложка: © Jose HERNANDEZ Camera 51 / Shutterstock / Fotodom
