«Можно я тебя обниму?» Как сейчас живет ЛЭШ — школа, сотрудников которой обвиняют в домогательствах

В октябре журналистка Настя Красильникова выпустила подкаст «Ученицы» — расследование о сексуализированных домогательствах к детям в ЛЭШ, Летней экологической школе, которая уже 30 лет собирает на смены подростков со всей России. Те, кто занимается школой сейчас, проблему не отрицают. Елена Акимова разбирается, будет ли ЛЭШ работать дальше — и как.

Школьницы с ободками — кошачьими ушками лежат в гамаке. Юноша с такими же ушками наносит блестки на скулы подросткам, стоящим вокруг него. Девочки заплетают косички мальчикам. Огромный, в человеческий рост, костер. Палаточный лагерь, ночь, яркими светлячками то тут, то там мерцают свечи в прозрачных стаканчиках. В альбоме «ЛЭШ-2022» в сообществе школы во «ВКонтакте» больше тысячи фотографий. На них — подростки и люди, на подростков очень похожие: визуально довольно трудно определить, кто из них ученик, а кто преподаватель.

Так выглядит та самая Летняя экологическая школа, а по сути учебный палаточный лагерь для подростков, который с 1990 года каждое лето проводится на природе, обычно в средней полосе России. Отличие от обычного летнего лагеря тут в том, что детей на школу (именно так принято говорить в сообществе, «на», а не «в» школу) принимают по собеседованию и летом там не отдыхают, а учатся. По сути, это микромодель вуза: конкурсное поступление, несколько отделений, плотное расписание пар, проектная работа, зачеты по окончании курсов (без их сдачи на следующую школу не примут), яркие, харизматичные преподаватели. Но еще — много неформального общения между детьми и педагогами, песни у костра и прочая летняя романтика.

Сотрудникам ЛЭШ не нравится слово «элитная», они свою школу такой не считают. Напротив, подчеркивают: попасть на нее может любой ребенок из любого российского города, для этого не нужно быть круглым отличником, олимпиадником или учеником спецкласса, достаточно просто интересоваться наукой и хотеть учиться.

Но элитарным сообществом ЛЭШ все-таки назвать можно. Выход за рамки школьной программы, неформальное общение с молодыми учеными и ровесниками-единомышленниками для ребенка из обычной региональной школы — большой социальный скачок, возможность попасть в совсем другую среду, иначе посмотреть на свое будущее. Многие из бывших учеников ЛЭШ неоднократно заявляли, что именно поездка в школу изменила их судьбу.

В подкасте «Ученицы» Настя Красильникова рассказала еще об одной особенности ЛЭШ: неформальное общение детей и педагогов там порой было построено на романтическом или сексуализированном взаимодействии. Во время подготовки подкаста журналистка собрала более 40 свидетельств об этом от бывших школьников и школьниц — их истории можно послушать на сайте проекта (контент может шокировать).

После обнародования этих фактов люди, которые прямо сейчас делают ЛЭШ, признали в открытом письме, что «проблема существует», и попросили пострадавших от некорректного общения сообщить им о подобных эпизодах. Под постом с этим заявлением во «ВКонтакте» возник тред почти на полторы тысячи комментариев. Часть комментаторов защищала любимую школу, другие требовали честно говорить о том, что на самом деле происходило в ЛЭШ все эти годы, принимать жесткие меры и отчитываться о них максимально прозрачно.

В ЛЭШ в связи с этим собралась инициативная группа из молодых педагогов и кураторов. В нее вошел в том числе Алексей Макаров — преподаватель школы, который в 2016 году первым открыто заговорил о харассменте. Благодаря инициативе Алексея с ЛЭШ был удален педагог, которого сразу несколько школьниц обвинили в домогательствах; стали пресекаться другие подобные случаи.

Мы поговорили с Алексеем и еще с четырьмя сотрудниками ЛЭШ о том, как они собираются менять систему. Директор Владимир Алексеев, который возглавлял ЛЭШ с 2007 по 2022 год, говорить с «Мелом» отказался, а пока этот материал готовился к публикации, сложил свои административные полномочия.

Как устроена ЛЭШ и чему там учат

В 1990 году группа молодых педагогов и ученых, связанных с биофаком МГУ, организовала для детей летний палаточный образовательный лагерь. Сначала туда звали только юных биологов, но за 30 лет существования в школе появилось 5 отделений: собственно биологическое, а еще медицинское, физическое, математическое и гуманитарное. Учиться туда приезжают дети с 5-го по 11-й класс.

«Очень ценно наблюдать, как приезжает на ЛЭШ ребенок, который был немножко зажатый, с низкой самооценкой, с которым не общались в его школе. И вот у него загораются глаза, вот у него появляются друзья, в результате расправляются плечи, и дальше это прекрасный жизнерадостный человек. Это то, ради чего я делаю ЛЭШ», — говорит преподавательница биологического отделения Анастасия Калугина.

Общения по интересам в школе действительно много. Это не просто летний лагерь со студентами-вожатыми, это некая предпрофессиональная среда, где нет случайных людей и где все на одной волне.

При этом о том, как проходит непосредственно учеба в ЛЭШ, говорят разное

Представители школы рассказывают про ежедневные пары, про согласованные с руководством и обкатанные на коллегах курсы лекций, про серьезную итоговую аттестацию. И про большое количество внеурочной активности — от танцев (на ЛЭШ много лет популярен хастл) до плетения фенечек, чайной церемонии и игр в «Что? Где? Когда?».

При этом в комментариях в «ВК»-сообществе школы ее бывшие ученики пишут, что в разное время в рамках «внеурочки» на ЛЭШ были, например, курсы массажа (взрослые учили ему детей) и некие эзотерические лекции «в темноте, под березой».

Дария Триана-Ривера, молодая преподавательница и организатор последних ЛЭШ, утверждает, что сейчас такое невозможно: «Все курсы проходят предварительные прогоны, и если мы видим, что это какая-то дичь, или если научный курс не имеет доказательной базы, то просим преподавателя доработать его или не читать вовсе. Курсы не про науку (например, то же плетение фенечек или хастл) возможны, но в качестве факультативов. Главное, чтобы эти факультативы были безопасными».

Важная деталь: ЛЭШ — проект волонтерский. Деньги, которые семьи детей платят за путевки (в прошлом году трехнедельная смена стоила 34 000 рублей) полностью уходят на организацию быта, питания, досуга в школе. Преподаватели, кураторы за свою работу никакой оплаты не получают. Но многие продолжают ездить в школу годами. В чем их мотивация? «Мне кажется, тут может быть несколько причин, — говорит Алексей Макаров, который ездит в ЛЭШ уже более 10 лет. — Одна из них — это классная бюджетная форма отдыха. Палатки, лес, костры, гитара — некоторые привыкли так отдыхать, им это нравится. Для кого-то это вопрос сообщества — уже знакомых людей, с которыми интересно увидеться и пообщаться. А для кого-то — придумывание и обкатка материала, который дальше может быть превращен, например, в курс школьных лекций или в книгу».

Сам Алексей попал в ЛЭШ уже взрослым, его туда пригласила Александра Архипова, известный антрополог, а тогда директор гуманитарного отделения школы. И это еще одна важная деталь: просто так, с улицы, устроиться в школу невозможно.

За все 30 лет своего существования ЛЭШ ни разу не приглашала в педсостав людей «по объявлению». Стать преподавателем школы можно, по сути, лишь двумя способами: вырасти из бывшего школьника-лэшевца либо попасть туда по рекомендации знакомых. Открытых вакансий и «холодных» резюме тут не бывает, педагог «не из тусовки» появиться в школе не может.

Горизонтальность, тактильность, мур-мур

«Школьники_цы и преподаватели наравне, на „ты“, в свободное время одинаково ходят учиться танцам, петь песни и иногда лежать в теплокучах — группах обнимающихся и греющихся друг о друга у костра людей, гладящих друг друга по волосам без сексуальности, но с любовью» — это цитата одного из комментаторов в сообществе школы во «ВКонтакте». Таких реплик там много — люди вспоминают даже не учебу в ЛЭШ, а жизнь в палаточном лагере и неформальное общение детей и взрослых. Чаще всего вспоминают с восторгом.

Героини подкаста Насти Красильниковой, рассказывая о ЛЭШ, тоже говорили о школе не только как об образовательном лагере, но и как о некой субкультуре. И действительно, это, похоже, та история, когда ценности первичны — если они человеку не подходят, то и в самой школе ему, скорее всего, не будет комфортно.

Еще в уже упомянутой «ВК»-беседе многие бывшие лэшевцы называют друг друга не по именам, а по прозвищам. «На ЛЭШ меня знают как Кошку», «представьте меня Альбой» — прозвища озвучивают и преподавательницы ЛЭШ, с которыми мы говорим для этого материала. Это еще одна фишка школы: никаких формальных ФИО, обращений на «вы» и по фамилии, ты можешь представляться как тебе хочется, и ни у кого не будет вопросов. Это как бы тоже про равенство, горизонтальность, отсутствие иерархии. «Но если ребенку некомфортно называть взрослых людей на „ты“ или, если у него нет прозвища и он хочет, чтобы его самого звали по имени, — нет проблем. Заставлять никто не будет», — комментирует эту традицию завучт школы Никита Матросов.

Преподавательница Дария Триана-Ривера попала в ЛЭШ по приглашению своего супруга пару лет назад. Она никогда не ездила туда ребенком. Вот как она вспоминает свои первые впечатления об атмосфере в школе: «Мне сначала было немного странно и даже, наверное, неуютно оттого, что я не понимала, как такое вообще может получаться, что человек за короткий срок погружается в новую тусовку так глубоко». Под погружением в тусовку Дария подразумевает быстрый переход на «ты» со всеми вокруг, общение в некоем семейном стиле, полное доверие.

В ЛЭШ действительно и дети, и взрослые практически с первого дня — близкие люди

Так называемая тактильность, о которой тоже много говорилось в подкасте Насти Красильниковой, — еще один признак этой семейной концепции. Буквально под тактильностью можно понимать максимально неформальное физическое взаимодействие всех со всеми: детей с детьми, взрослых со взрослыми, взрослых с детьми. Это видно даже по фото с летних школ из «ВКонтакте»: дети и взрослые там вместе лежат в гамаках, танцуют парные танцы, обнимаются.

В общем, получается такая альтернативная школа, где занятия проходят где-то между купанием в реке и песнями у костра, где учителю можно сказать «ты», буквально «помурлыкать» у него на плече, подергать его за бороду и назвать не условным Иваном Ивановичем, а Котиком. В 90-е, когда школа только появилась, о границах и этике говорили мало, а вот советское наследие с его формализмом хотели поскорее забыть. Тогда такая концепция выглядела, наверное, современно и привлекательно.

В те времена вообще возникло много подобных образовательных проектов — некая «авторская» школа, горизонтальная структура, много неформальности. А годами позже стали появляться разоблачения — множество свидетельств о сексуализированных отношениях педагогов и учеников в организациях подобного типа. По ряду кейсов уже возбуждены уголовные дела, а общее у всех этих историй как раз то, что в данных школах была творческая, «семейная» атмосфера. И «закрытая» тусовка, где все свои, куда не попасть с улицы, где есть традиции, которые бережно и ревностно охраняются, и отдельные «звездные» педагоги, которых слишком сильно обожают.

Безопасное пространство и серые зоны

Люди, которые делают современную ЛЭШ, — это в основном вчерашние студенты, многим из них чуть больше 20 лет, кому-то — около 30. Завуч школы Никита Матросов говорит, что история с домогательствами, о которых рассказали героини подкаста «Ученицы», — про отдельных людей «старой закалки», которым уже за 40 и которые давно не ездят в палаточные лагеря. Та молодежь, которая делает школу сейчас, по его словам, воспитана иначе: «У моих ровесников очень четкое отношение к таким ситуациям. Тут уже нет никаких неоднозначностей, мы понимаем, что так быть не должно. Должно быть безопасное пространство, особенно когда ты приезжаешь в место с такой короткой дистанцией, с такой горизонтальностью».

О безопасном пространстве, создании нового этического кодекса, штатной психологической службе говорят все собеседники «Мела» из ЛЭШ. В комментариях во «ВКонтакте» им парируют бывшие лэшевцы: пострадавший от харрасмента ребенок не пойдет обращаться за помощью к взрослому, зная, что взрослые тут годами покрывали друг друга. «Я в бытность биошкольницей, да и позже, была уверена, что у взрослых на ЛЭШе __принято__ заводить себе более молодых партнёрш и партнёров, которых можно вырастить под себя фактически. В такой атмосфере хоть семьдесят психологических служб и двадцать комиссий по этике создай — эффект будет нулевым», — пишет во «ВК»-беседе Светлана Ястребова, одна из героинь подкаста «Ученицы», рассказавшая о харассменте в ЛЭШ.

На вопрос, видел ли кто-то из собеседников «Мела» ситуации, связанные со злоупотреблением в отношении детей, все отвечают: «нет». Кто-то — с оговорками («Я в те времена был/была ребенком»; «Меня интересовала только учеба»; «Что-то похожее было, но за руку не ловили» и т. д.). Кто-то — с поправкой на время (все описанные в подкасте события относятся ко времени до 2016 года, а мы, мол, попали на ЛЭШ позже).

Педагоги Анастасия Калугина и Алексей Макаров — люди, которые ездят в ЛЭШ уже более 10 лет

То есть они, по идее, все же должны были застать описываемые в подкасте события. «Да, были какие-то моменты, которые казались странными. Например, взрослый общается со школьником. Просто общается, словесно. Но ты глядишь на это, и что-то тебе не нравится, ты сам не можешь понять, что именно. Ведь ни у кого больше вопросов не возникает. И только потом уже, когда что-то выясняется, картинка начинает складываться», — уже постфактум размышляет Алексей Макаров.

Анастасия Калугина попала в ЛЭШ в 2008 году, тогда же, когда туда впервые приехал преподавать Алексей. Она была шестиклассницей, многие правила принимала по умолчанию, еще всерьез не рефлексировала на тему границ: «Тогда это была школа, в которой не особенно говорили о границах, но при этом все равно главный посыл от любого участника к любому участнику был, на мой взгляд, искренним, дружелюбным. Это потом в инфополе появились слова про культуру согласия и так далее. И ЛЭШ тоже начала меняться. Теперь, например, прежде чем кого-то обнять, у нас принято проговаривать это: „Можно я тебя обниму?“ Интуитивной тактильности стало меньше. Но сама концепция того, что у нас горизонтальные отношения между детьми и взрослыми, осталась».

Но разве все так просто? Внедряем культуру согласия, говорим про границы — и все становится максимально прозрачным? И Анастасия, и другие собеседники «Мела» признают: кажется, нет. Серые зоны есть, что с ними делать — до конца не ясно.

«Надо понимать, что на ЛЭШ очень плавный переход из состояния „я ребёнок“ в состояние „я взрослый“, потому что, например, мы считаем школьниками людей, окончивших 10 классов. Человек, который оканчивает 11-й класс, уже приезжает на школу, которая проходит летом, не как школьник, а как поступивший куда-то студент или абитуриент. На ЛЭШ он теперь может быть куратором, младшим преподавателем. Но вокруг него могут быть люди, с которыми он учился на прошлых школах, например десятиклассники. Допустим, с кем-то из этих десятиклассников у него или у нее были романтические отношения. И что ему делать? Говорить: „Я стал преподом, и мы больше не общаемся?“ Получается, что у нас не выстраивается вот этой границы между новоиспеченными взрослыми и старшими школьниками», — размышляет Дария Триана-Ривера.

Главный куратор математического отделения школы, попросившая представить ее как Альбу, рассказывает о своем опыте: «Будучи школьницей на ЛЭШ, я влюбилась в юношу, который был преподавателем, мне тогда было примерно 15. Я ему в этом призналась, но мне очень мягко, корректно отказали. А потом, когда я сама была куратором, столкнулась с обратной ситуацией: было ощущение, что по мне вздыхает один из учеников. И я тоже была готова аккуратно это разруливать». Это истории из второй половины 2010-х.

Коллега Альбы Анастасия Калугина тоже была в подобной ситуации, но в двухтысячных: «Я познакомилась со своим будущим мужем на ЛЭШ, мне было 16, ему — 18. 10–15 лет назад это никого не смущало. Но сейчас это считается неправильным. Проблема даже не в разнице в возрасте, у нас она всего 2 года. А в том, что есть некоторая иерархическая разница. На ЛЭШ ребенок в некотором роде зависим от своего куратора, от преподавателей обязательных курсов и от администрации (например, ученик не может покидать территорию лагеря, купаться, находиться у костра без разрешения взрослых). Но при этом между, скажем, школьником с биологического отделения и куратором физического все-таки нет иерархических взаимоотношений».

Далее Анастасия говорит, что в медицинских, психологических практиках такие вопросы уже научились решать: есть определенные этические алгоритмы взаимодействия врача и пациента (либо психолога и клиента), если между ними возникают отношения. Но разве они применимы к истории со школой, где одним из фигурантов дела может быть несовершеннолетний?

Что происходит в ЛЭШ сейчас и что будет дальше

Как уже говорилось выше, директор школы Владимир Алексеев, возглавлявший ее в том числе в годы, о которых говорится в подкасте «Ученицы», больше не руководит ЛЭШ. Кто его заменит — пока непонятно. Что будет со школой дальше — тоже до конца не ясно.

Преподаватели, которые остались в школе сейчас, пытаются решить сразу несколько вопросов. Они расследуют случаи неуставных отношений (этим занимается целый ряд людей с разных отделений, желающие могут написать тому, кому доверяют), доделывают устав и пишут этический кодекс, думают над организацией штатной психологической службы, в которую смогут обращаться как дети, так и взрослые. Обо всем, что происходит внутри, они рассказывают в своем «ВК»-сообществе. Поклонники школы переживают: слишком уж много формальностей, новые правила и регламенты убьют ту самую «уникальную атмосферу».

Собеседники «Мела» из ЛЭШ на самом деле тоже этого опасаются. Куратор Альба размышляет: «Я думаю, что школа, бесспорно, претерпит большие изменения. Того, что было раньше, повториться не должно! Думаю, мы станем более открытыми, но при этом мы будем очень стараться сохранить какие-то свои ценности, традиции, потому что это очень важная среда для нас всех, мы хотим, чтобы у детей было какое-то пространство, в которое они могут приехать как в такую небольшую семью. Я надеюсь, что мы сохраним это и сохраним горизонтальность, которая у нас есть».

Люди не из тусовки говорят о другом: педагогическое сообщество, построенное по принципу секты (закрытость, невозможность попасть туда с улицы, низкая ротация сотрудников, принцип «семьи»), даже при написанном уставе и этическом кодексе все равно не сможет быть до конца здоровым.

«Конечно, многим из нас дорога неформальная атмосфера, но понятно, что нужны серьезные перемены. Насколько новое получившееся сообщество будет похоже на старое, покажет время», — говорит Алексей Макаров.

В «старом» сообществе, к слову, даже при изгнании некоторых людей из школы дело никогда не доходило до суда. Людей, условно, «банили» на ЛЭШ, и этим все заканчивалось.

А если подобное случится вновь, механизмы изменятся? Алексей Макаров пока не знает, можно ли дать однозначный ответ на этот вопрос: «Условно говоря, ты выслушиваешь историю и говоришь, что это уголовка. А жертва говорит, что нет, тот человек ведь одновременно и помог ей в чем-то. И вообще, какая у нас ужасная судебная система, тюремная система. И она никого не хочет сажать, не хочет давать никакие показания… И что тогда делать?»

В случае подозрения на наличие состава уголовного преступления по отношению к ребенку информация о предполагаемом преступнике может быть передана для проверки в правоохранительные органы. Подобные заявления были поданы в СК РФ по факту предполагаемых сексуализированных домогательств к детям в «Лиге школ», московской 57-й школе, МЦХШ.

Уголовное делопроизводство, связанное с ЛЭШ, по данным представителей школы, никогда не велось и не ведется. Журналистка Настя Красильникова, создательница подкаста «Ученицы», в котором были рассказаны истории о харрасменте, также сообщила «Мелу», что ни о каких следственных действиях в отношении сотрудников ЛЭШ ей неизвестно.

Иллюстрации: Bibadash / Shutterstock / Fotodom

Над материалом работали стажеры «Мела»: Анна Богачева, Диана Ефимова, Анастасия Широкова, Виталина Мыльникова