Министр науки и высшего образования РФ Валерий Фальков на этой неделе заявил, что Россия готова отказаться от Болонской образовательной системы и создать свою. А в соцсетях тут же появились спекуляции: в этом случае школы и от ЕГЭ откажутся. Разбираемся, что происходит на самом деле.
Что такое Болонский процесс
То, что сегодня называют Болонской системой, или Болонским процессом, появилось не так давно: министры образования 29 европейских стран подписали в стенах Болонского университета в Италии декларацию «Зона европейского высшего образования» 19 июня 1999 года.
Болонская декларация была попыткой создать единый протокол высшего образования, унифицирующий стандарты обучения в университетах разных государств. Она стала логичным продолжением инициативы Совета Европы, который принял Лиссабонскую конвенцию о признании университетских квалификаций. Фактически Болонская система стала началом новой глобальной образовательной структуры Европы.
Это отвечало актуальным на тот момент процессам экономического развития ЕС, усилению глобализации, потребности в мобильных и универсальных специалистах, которые уже не были заточены на то, чтобы строить карьеру на одном месте.
Бакалавры и магистры
Изначально Болонский процесс предполагал, что к 2010 году в Европе появится единое пространство высшего образования. Это должно было быть достигнуто за счёт введения единообразных систем школьного (12 классов) и высшего (бакалавриат, магистратура, докторантура) образования.
Бакалавром считается выпускник, окончивший первую ступень высшего образования: он учится 3–4 года в зависимости от страны, вуза и направления. Степень бакалавра, конечно, будет говорить о наличии у своего обладателя профильных знаний, но считается, что для успешного трудоустройства лучше все-таки финализировать обучение в магистратуре. Там нужно провести 1–2 года.
Самые стойкие могут получить докторскую степень, защитив кандидатскую. Таким образом, суммарно на образование нужно потратить 7–8 лет.
Болонская система позволяет сравнивать университеты по единой системе, фактически стирая разницу между обучением в Германии и, например, в Турции. Она же увеличивает мобильность между вузами и странами: выпускник стамбульского бакалавриата может поступить на магистратуру в Гамбург, главное — иметь унифицированное приложение к диплому своей страны.
Упростить мобильность призваны программы Erasmus и Erasmus Mundus, которые действуют и в России: они позволяют получить стипендию для обучения за границей. Благодаря опыту мобильности, причем не только внутриевропейской, ценность европейского диплома увеличивается. В идеале каждый студент внутри Болонской системы должен иметь возможность проучиться в другой стране по крайней мере семестр.
Еще один важный элемент Болонской системы, помимо унифицированности образовательных ступеней, мобильности и единого приложения к диплому, — система учебных кредитов (ECTS). Каждый университет назначает определенную ценность всем своим курсам, которые «стоят» то или иное количество кредитов, то есть единиц трудоемкости (за один учебный год можно набрать 60 ECTS-баллов, что равняется примерно 1500–1800 учебным часам).
Таким образом, студент может получить диплом, только если наберет определенное количество баллов, — для получения диплома бакалавра обычно нужно получить 160–240 кредитов.
Сегодня к Болонскому процессу присоединилось 48 стран, большинство которых находится в Европе. Соглашение имеет вес и за океаном: в США, Канаде, Австралии, Бразилии, Китае и Японии.
Как было раньше
Не все страны легко адаптировали локальные системы высшего образования к Болонскому образцу. Например, сильную корректировку пережили образовательные системы Испании, Германии и Финляндии. Там на получение высшего образования изначально отводилось больше времени, чем те 3–4 года, после которых «болонский» студент уже получает первый диплом. С такой же ситуацией столкнулась Россия.
Наша страна присоединилась к Болонскому процессу в сентябре 2003 года. К тому времени в России существовала частично сохранившаяся система советского высшего образования. В итоге Болонская система была введена в вузах, а в школе сохранили одиннадцатилетку.
В наших университетах до этого была специфическая форма обучения — специалитеты, на которых учились 5–6 лет. В Болонскую систему они не вписывались и сразу пошли под «нож». Сегодня специалитеты существуют только на некоторых факультетах и в некоторых вузах, но университетами других стран — участниц Болонской системы — они рассматриваются как бакалавриаты, а не бакалавриаты плюс магистратуры.
Еще одна проблема, связанная с наследием специалитета, — недостаточная проработка в курсе бакалавриата вопросов, связанных с прохождением практики. Система бакалаврского образования в России была создана с опорой на программы специалитетов, которые предполагали сначала изучение теории, и лишь потом — практику, которая начиналась на 5–6-м курсах. Поэтому сегодня российский бакалавриат в самой России считается, по сути, неполным высшим, только одной из двух частей необходимого минимума.
Вместе с Болонской системой в России появился и ЕГЭ. Как объективный способ проверки знаний, он стал заменой старой системе вступительных экзаменов, которая не отвечала международным стандартам. Впрочем, сама Болонская система напрямую ввода ЕГЭ не требовала. Главное было обеспечить равные права при поступлении в вузы для всех абитуриентов, а инструменты и средства для этого страны могли предлагать сами. В Германии, например, такую функцию выполняет экзамен Abitur.
Веских оснований полагать, что при выходе из Болонской системы Россия должна будет отказаться от ЕГЭ, нет. Экзамен не является частью Болонского образовательного процесса и имеет к нему довольно косвенное отношение.
Мнения: за и против
Нельзя сказать, что за 19 лет Болонская система идеально прижилась в России. Ее критикуют за излишнюю узкоспециализированность и исключение из программы некоторых советских курсов, особенно в инженерных специальностях. Объем академической мобильности из России и в Россию тоже не так велик, но хотя бы возможен.
Сергей Степашин, который еще в марте предлагал выйти из Болонского образовательного процесса, заявлял, что западные университеты все еще не признают дипломы российских вузов «автоматически», а мы за прошедшие 19 лет утратили качество образования, унаследованное после Советского Союза.
«На протяжении долгих лет Россия и СССР выпускали огромное количество первоклассных специалистов, что подтверждается высочайшим уровнем российской и советской науки и промышленности. Поэтому необходимо все преимущества Болонского процесса и классической школы сохранить и усовершенствовать под современные реалии», — цитирует «РИА Новости» слова Степашина.
Профессор НИУ ВШЭ Ирина Абанкина при этом в интервью «МК» назвала возвращение к старой системе неадекватным и подчеркнула: «Болонская система работает на то, чтобы сделать образование соответствующим современному рынку труда, с возможностью быстрого распространения практик, с академическим обменом. Разрушать эту систему сейчас и выходить из нее — значит обречь себя на полную изоляцию и непризнание».
Мы попросили Александра Молчанова, куратора кластера «Высшее образование» ММСО, кандидата педагогических наук, прокомментировать эти мнения.
«Изначально вхождение России в Болонский процесс подразумевало, как и в остальных странах, подписавших Болонское соглашение, увеличение мобильности через стандартизацию основных вузовских процедур. Страны-участницы договариваются, что в организациях высшего образования вводится двухуровневая система, кредиты. Это стандартизирует процесс и позволяет реализовать мобильность студентов.
Студент может проучиться некоторое количество времени в одном университете, потом — в другом. Проучился в России два года, поехал в одну из 48 стран, подписавших Болонское соглашение. Набрал кредиты, вернулся обратно, закончил обучение. На выходе это не должно было приводить к ухудшению качества подготовки — скорее наоборот.
Каждый студент получал возможность реализовывать индивидуальную образовательную траекторию
Если говорить о высказывании Сергея Степашина о том, что Россия может выйти в том числе из Болонского процесса, это, скорее всего, имеет под собой две составляющие.
Негативного фона просто от выхода из Болонского процесса у нас не произойдёт, если не будет меняться двухуровневая система «бакалавриат — магистратура». Внутренний обмен будет осуществляться так, как осуществлялся до этого — можно будет пользоваться сетевыми программами, выбирать учебные курсы не только своего, но и других российских вузов. Такая система есть во многих российских вузах, где широко распространяется практика индивидуальных образовательных траекторий.
Что касается академического обмена с европейскими странами, то будем честны: часть наших российских университетов так и не была признана за рубежом. Результаты обучения не признавались, не происходило перезачета в кредитах, как это было в других странах — участницах Болонского процесса. С одной стороны, это снижало потенциал мобильности российских студентов. С другой, комментируя ситуацию с выходом, можно сказать, что выход из Болонского процесса проблем не прибавит: развитой академической мобильности с основными европейскими университетами и до этого не существовало.
Большая часть наших вузов работала и работает по двусторонним соглашениям — речь о двойных дипломах, когда студенты учатся часть года в России, а другую — за рубежом. Думаю, что на такие программы выход из Болонского процесса никак не повлияет: они так и так управлялись в ручном режиме. Поэтому сказать, что это будет прямо совсем негативный сценарий, нельзя. Значительно мы ничего не потеряем».
