Утром мыли статуи вождей, вечером — люто синячили. Как россиянин ездил в детский лагерь в Северной Корее

Кажется, что попасть в Северную Корею практически невозможно. На самом же деле это настолько легко, что справится даже ребенок. По крайней мере, именно так дело обстояло в 2015 году, когда 15-летний Юрий Ф. из Санкт-Петербурга оказался в северокорейском детском лагере. «Мел» поговорил с ним о том, насколько ярко светит солнце над Пхеньяном и страшно ли там жить.

«Тебя там из миномета расстреляют»

Поехать в Северную Корею было абсолютно моей идеей. Мне было 15 лет, какими-то невероятными познаниями о Северной Корее я не обладал. В «ВК» я нашел «Группу солидарности с КНДР» — сообщество каких-то сталинистов, которые считают, что Северная Корея — самое справедливое государство в истории человечества.

Оттуда я и узнал про тур, в рамках которого дети могли съездить в северокорейский детский лагерь. В паблике публиковали красивые фото, а я нашел максимально хорошо сделанный с точки зрения пропаганды фильмы от медиа вроде Russia Today об обычной жизни в стране. Посмотрев его, я уверился в том, что невероятно несправедливо, что есть корейцы, которых ненавидит весь мир. Я посмотрел еще кучу всяких документалок и уместил в голове:

«Северная Корея — место, где жить фигово, но фигово потому, что давит весь остальной мир»

Мне повезло, что у родителей вообще не возникло вопросов типа «Ты что, обезумел, что ли?». Только отец посмеялся, что меня расстреляют из миномета. Мама же подумала, что это неплохой способ провести лето, тем более что поехать я собирался в составе организованной группы под руководством взрослого. Надо сказать, в обычных лагерях я не бывал ни до, ни после.

Родители сделали доверенность, заплатили около 300 долларов за все 14 дней тура плюс 200 евро за билеты из Владивостока до Пхеньяна и обратно. Кроме того, мы сами покупали билеты из Питера. Кстати, именно потому, что путешествие получалось максимально дешевым, я и поехал — вообще-то попасть в КНДР просто так очень дорого, а я понимал, что вряд ли обзаведусь парой тысяч евро в ближайшем будущем.

Я попал в поездку от КПРФ, но, честно сказать, до сих пор не знаю, занималась ли этим партия официально: инициатива исходила от одного депутата. Так что никакого особого партийного флера не было.

Единственное, нас приняли в пионеры прямо в аэропорту Владивостока: повязали на шеи аутентичные красные галстуки 1990 года выпуска, которые где-то когда-то сделали про запас. Не знаю, проходило ли это по официальной линии, но нам сказали, что у комсомола КПРФ есть соглашение с Кимирсеновским союзом молодежи в КНДР. Может, поэтому и трип был максимально дешевым. Впрочем, с нами в лагере были и отряды из России абсолютно «вне политики».

«Мы тут на английском не разговариваем»

Из Владивостока мы летели на самолете Ту-204 — он был сильно не похож на все самолеты, на которых я летал до этого, то есть на Airbus и Boeing. Кресла там опускались вниз так сильно, что можно было лечь кому-то на колени, а еда была прямо ужасной — о том, насколько она мерзкая, даже ходят байки. Но мне еще повезло: через пару лет, в 2017 году, произошла разгерметизация салона такого самолета, и вот тогда было действительно страшно.

А вот от самой страны первые впечатления были неплохие. В Пхеньяне только-только отстроили аэропорт Сунан, в котором все было просто с иголочки. На таможенном контроле у нас особо не проверяли телефоны — только немного посмотрели вещи. Наверное, в этом просто не было смысла: связь у нас сразу же пропала, и интернета не было где-то 14 дней.

Зато я сразу понял, что русскоговорящим в КНДР быть удобно. Еще в аэропорту я где-то потерял наушники, что было настоящей трагедией. Подошел к случайному северокорейцу и спросил по-английски, не видел ли он где-нибудь тут наушников. Он ответил мне на русском: «Мы тут на английском не разговариваем».

Сам Пхеньян в первый день я почти не видел: нас посадили в красивые китайские автобусы и повезли в отель. Из окна я видел довольно обычный серый город с одинаково одетыми людьми. Потом из окна отеля он представлялся мне каким-то белым, похожим на Гондор из «Властелина колец».

Уже потом я узнал, что развлечения в Северной Корее все-таки есть. Во-первых, все ходят в пивнухи и пьянствуют. Кстати, детям алкоголь — рисовую водку — тоже продают, причем без паспорта.

У нас же как гостей страны была целая культурная программа с посещением аквапарка и дельфинария. Еще мы ходили в Музей будущего, где были довольно странные технологии — например, камера с захватом движения, по уровню проработки похожая на игры для Xbox Kinect.

«В 7 утра шли мыть статуи вождей»

Через пару дней в Пхеньяне нас привезли в лагерь, отремонтированный буквально за год до нашего заезда. Ребята, которые ездили раньше, говорили, что до ремонта все выглядело очень плохо: в плесени, трещинах, с отваливающейся штукатуркой. Я же видел уже то место, на открытии которого даже присутствовал Ким Чен Ын — у меня есть фото, где я сижу на кровати, которую он практически «открывал». По меркам Северной Кореи это настоящий хайтек.

У нас было несколько обязательных активностей на весь лагерь. Главная — исполнение песен в честь великих маршалов. Великих маршалов всего трое — это Кимы, — а дней в лагере было 10, так что мы исполняли одни и те же три песни. Кажется, Ким Ир Сен был «великим полководцем», Ким Чен Ир — «великим маршалом», а Ким Чен Ын — «уважаемым товарищем».

Корейский мы не знали — нам давали листки с русским транслитом

Помню, что «мансе» — это «ура!», так что «мансе Ким Ир Сен» — «ура, Ким Ир Сен!». Мы примерно представляли, о чем идет речь, но дословно смысл, конечно, не понимали.

Вообще-то даже первый день у нас начался с Кимов. Поднимали нас в 06:20 утра — после этого мы шли мыть статуи вождей. Дело в том, что памятники Ким Ир Сену и Ким Чен Иру в КНДР действительно стоят повсюду. Поэтому в стране есть каждодневный ритуал: подмести статую вождя и площадку возле.

Это ритуал, потому что статуи и так моют специальные люди. Мы же, дети, просто оказывали дань уважения великим лидерам. Впрочем, в оставшуюся смену мыть памятники никого не заставляли — это можно было делать по желанию, и люди с желанием и убеждениями каждый раз находились.

В лагере было очень много спорта. Утром — зарядка с упражнениями и пробежкой, потом активности на выбор в организованных группах. Мы все вместе должны были придумать, что делать: пойти на море, на стадион бегать, в зал играть в волейбол, на поле — в футбол, или вообще плавать в бассейне. Были даже аквапарк с аттракционами. Как раз, катаясь на горках, я видел, что над морем очень часто летали патрули из истребителей времен Сталина — МиГ-15, МиГ-21.

К сожалению, на море мы были только дважды: все мои соотрядники хотели играть в «лазертроне» с допотопными автоматами. Или смотреть 5D-кино.

Сюжет одного мультфильма заключался в штурме Белого дома северокорейскими танками

Иногда добавлялись обязательные соревнования. Они были довольно убийственными и проводились между всеми отрядами, кроме северокорейских — получались соревнования между ребятами из Хабаровска, Якутска, Владивостока, Нигерии, Замбии, Танзании, Вьетнама и так далее. Состязались мы в плавании, беге, прыжках и других подобных дисциплинах. Я занял второе место в плавании, но чуть не умер от перенапряга: проигрывать было нельзя — все орали мне, чтобы я плыл быстрее и мощнее.

«В лагере люто синячили»

У нас было довольно много «свободного» времени. Например, 50 минут после завтрака мы вообще просто так сидели в комнатах, никуда не передвигаясь. Дело было в том, что свободно ходить по лагерю без вожатых запрещалось. Нельзя было даже в холл выйти — сначала надо было подойти к вожатому в комнату, попросить позволения пройтись куда-нибудь по своим делам: «Извините, у меня заболел зуб. Можно в медпункт?»

Вообще, чисто в теории правила в лагере были строгими — но не всегда на практике. После отбоя у нас устраивали адский треш: еще в Пхеньяне ребята закупились рисовой водкой — ее мог купить буквально 7-летний, — и в лагере люто синячили. Мне это все не нравилось: я очень люблю спать и после отбоя именно этим и занимался. Вообще, это было логично: чтобы встать в 6 утра, заснуть, по-хорошему, нужно в 22.

Единственная ночь, когда вот так веселиться было дозволительно, — «королевская». Тусить можно было, конечно, не до утра, а до полуночи-часа ночи. Зато мы могли свободно ходить по комнатам, общаться друг с другом, обмениваться контактами. Даже усы побрили одному будущему студенту журфака МГУ. А я предложил совсем уж странную тему — курнуть чай. Это, конечно, ни к чему не привело.

А вот дискотек в течение смены и вообще у нас не было. А если были бы, то я бы их не пропустил, ведь абсолютно все мероприятия были обязательными для всех.

«Food is shit»

Удивительно, но никто вокруг меня особо не думал о том, что находится в Северной Корее: это типа как в Турцию съездить. Для меня же это было настоящее приключение.

В лагере мы общались с ребятами и из других стран — это не возбранялось, так что законтачиться можно было неплохо. Например, у нас было общее время на обеде, где мы могли собираться вместе в холле. Правда, мое знание английского тогда было не на высоте. Максимум, что я мог заявить, — это что-нибудь про shit. Например, еда была мерзкой — слипшийся рис, что-то безвкусное, — поэтому моим способом пообщаться с кем-то было сказать: «Food is shit» («Еда — дерьмо». — Прим. ред.). Так получилось познакомиться с внуком президента Нигерии, до сих пор иногда обмениваемся комментариями в соцсетях.

Из других стран в Северную Корею приезжали явно не простые ребята, а члены семей высокопоставленных чиновников. Кроме внука президента Нигерии, были ребята из Вьетнама, которые тоже приходились родственниками членам Коммунистической партии Вьетнама. Думаю, дело было в том, что у Северной Кореи неплохие отношения с этими государствами: северокорейские скульпторы, например, создают монументы для главных площадей некоторых африканских городов. И наоборот: в КНДР не хватает топлива, а в Нигерии дофига нефти.

По ребятам из этих стран-союзников было видно, что они состоятельные

Ходили в золотых часах. Сейчас благодаря их профилям в соцсетях знаю, что они живут в Лондоне и Берлине — уехали из своих стран и не горят желанием туда возвращаться.

А вот с северокорейскими детьми мы практически не общались. Ехали в наш лагерь, который считается лучшим в стране, только отличники — система как в «Артеке». Мы каждый день видели, как они ходили строем сами по себе, особо ни в чем вместе с нами не участвовали. Какая-то свобода появилась только на «королевской ночи». Вот только найти общий язык не получалось: они не знали ни русского, ни английского. Но я все-таки смог выменять у одного пацана 5 тысяч вон — потом тайком вывез их из страны, хотя так делать нельзя.

«Благодаря великому маршалу Ким Ир Сену»

Вожатые наши были россиянками — это были две пожилые женщины из Владивостока, которым достаточно было просто следить за тем, чтобы никто никого не убил и сам не убился. Но нас сопровождали местные «кагебешники» и переводчицы — студентки Университета имени Ким Ир Сена, который в Северной Корее считается своеобразной смесью МГИМО и МГУ, куда очень сложно поступить «просто так» или из «простой» семьи. Одну переводчицу звали Сони (или, как звали ее мы, Соня), а другая нам не представилась, обмолвившись только, что ее фамилия в России известна. Поэтому стала «Цой».

Именно с Соней и Цой мы говорили больше всего на русском. Одна из девушек рассказывала, что, будучи дочерью дипломата, какое-то время жила в Лондоне при посольстве КНДР, поэтому понимает, что в этих странах комфортно и богато. Она никогда не говорила, что северокорейцы живут лучше всех в мире, но всегда ссылалась на санкции и их влияние.

Нам не пытались что-то доказывать. Просто на экскурсиях при удобном случае проскальзывало «благодаря великому маршалу Ким Ир Сену». Если дети занимаются во Дворце пионеров — благодаря ему, потому что он заботился о детях, а теперь те могут шить, танцевать и петь после школы абсолютно бесплатно.

После этих разговоров я убедился, что по крайней мере некоторые северокорейцы не живут в вакууме и плюс-минус понимают, что происходит в их стране. Несмотря на это, даже самые вестернизированные граждане всегда были лояльны режиму и говорили с нами о нем только в положительном ключе. Надо понимать, что все они абсолютно точно были представителями элиты из Пхеньяна, а не простыми работягами. В Северной Корее такое правило: если ты родился в Пхеньяне, тебе повезло, причем очень.

До свидания, КНДР

На обратном пути из КНДР нас досматривали. Анкетирования не проводили, но строго следили за тем, чтобы у нас не было фотографий, порочащих строй. Например, нельзя было фотографировать статуи Ким Ир Сена и Ким Чен Ына с неправильного ракурса. Если очень хочется, можно воспользоваться тем, что северокорейцы не такие прошаренные: перенести фото в скрытые папки или «Недавно удаленные». Но саму фотопленку проверяющие смотрели — меня заставили удалить смешную фотографию с Ким Чен Ыном. А вот 5 тысяч вон я спокойно провез в книжке.

Кстати, аппаратура в аэропорту была хорошей: обычные сканеры для проверки, как в Европе. Поэтому, наверное, общий досмотр занял всего 5 минут.

Может, сказалось то, что мы были детьми. Кроме того, важно, что мы из России. Есть известная история одного американского студента, которого в Северной Корее в итоге задержали. У наших же стран отношения неплохие — я не знаю ни одного случая, когда в Северной Корее что-то подобное происходило с человеком из России или любой другой дружественной страны.

Конечно, первым делом по приезде домой я позвонил родителям — ведь все две недели я провел без связи

На самом деле, в крутых отелях для состоятельных туристов интернет есть, а вот в нашем, где иногда живет олимпийская сборная КНДР, никакого интернета не было. Звонить можно было только по телефону, и это было дорого.

Сейчас, с высоты 24 лет, я понимаю, что поступил омерзительно, но тогда мне казалось, что лучше сэкономить 2 доллара и купить китайскую лапшу в буфете, чем звонить родителям. Поэтому мама была просто счастлива меня слышать и говорила, что чуть не умерла от страха.

А потом, через год, я поехал в Северную Корею во второй раз: делать в Питере было особо нечего, поездка все еще была дешевой, а родители подначивали: мол, было же прикольно. За год я как-то слишком сильно повзрослел, поэтому все происходящее на экскурсиях воспринимал уже как «потемкинские деревни». Впрочем, это не помешало мне поступить на востоковедение еще год спустя.

Здравствуй, КНДР

Сейчас я понимаю, что за место Северная Корея. В медиа часто говорят о том, что КНДР — такая страна, в которой тебя могут арестовать за все что угодно: блогеры прячутся в туалете и рассказывают, что здесь нельзя ходить с камерой. Это неправда — вообще-то, это очень безопасное место, если ты соблюдаешь правила. Законы, конечно, «конченые» — это диктатура, — но тебя не могут избить на улице. Поэтому на деле в Северной Корее не страшно.

Во-вторых, часто говорят, что люди в КНДР буквально «жрут траву» — живут очень бедно и вообще голодают. На самом деле, как люди выщипывают траву, я и правда видел — но они делали это вместо газонокосилок. Странно, конечно, но есть они ее точно не планировали. Да, там дико бедно, но не до такой степени.

Третий миф — о том, что Северная Корея делает все, опираясь на собственные ресурсы. Это тоже не так: страна зависит от Китая, импортируя оттуда и из России все возможное. А еще получает гуманитарную помощь от ООН, например.

Но есть и чистая правда. Однажды в КНДР устроили кампанию «работаем 300 дней без перерыва», грубо говоря. Просто потому, что так решил Ким, захотевший поднять экономику и решивший, что это хорошая идея.

Еще в стране очень много военных: армия там обязательная, а служить в ней нужно 10 лет. И сразу ясно, что военных и правда много. Однажды целое утро под окном отеля ездили грузовики: тогда испытывали ядерную бомбу. Учитывая, что земли в стране мало, испытывали где-то недалеко. Поэтому я совсем не завидую северокорейцам: они даже не могут покинуть КНДР без разрешения.

За помощь в расшифровке материала благодарим стажера Ренату Опря. Фото: личный архив героя материала