«Малыш умер, приезжай». История семьи, которая потеряла ребенка из-за синдрома внезапной детской смерти

Теххи и её муж долго хотели ребенка, но забеременеть не получалось. А прошлой зимой случилось чудо — две долгожданные полоски на тесте. Беременность прошла хорошо, ребенок родился в августе. И внезапно умер через три дня. В неделю осведомленности о младенческой смерти вместе с фондом «Свет в руках» Теххи рассказала нам свою историю.

Я даже не успела испугаться

Мы с мужем давно хотели детей, но у нас не получалось. Специально для этого мы ничего не делали, пока нам не посоветовали один «бабкин метод», который поможет забеременеть. И мы попробовали.

На дворе стояла суровая петербургская зима. Я постоянно хотела спать, вечно чувствовала себя уставшей. Но сваливала все на постковидный синдром и морозы. Когда задержка была 6 дней, муж сказал: «Сделай тест».

Я как-то серьезно не восприняла это. Думала, что просто перенервничала из-за болезни дедушки и много времени провела на холоде. Но потом все же купила тест. Он показал две полоски. Моя первая мысль была: «Да ладно? Может быть, это аутоиммунное заболевание, может быть, это рак?» Это была настолько долгожданная беременность, что было очень страшно поверить в ее реальность.

Вся наша семья была счастлива. Все ожидали дня, когда ребенок появится на свет

Беременность проходила хорошо и довольно легко. Раньше я думала, что у женщин обязательно должен быть токсикоз, но выяснилось, что это не так. В нашей стране многие ругают здравоохранение — наверное, заслуженно, — но мне очень повезло. Врачи, акушеры, эндокринологи были замечательные. Поскольку последние месяцы беременности пришлись на дикую жару, я сильно отекала. Медики все контролировали: делали мне УЗИ каждые две-три недели. Говорили, что, может быть, придется рожать чуть раньше срока, что мальчик крупный.

Ребенок сам решил, что ему пора появиться, когда срок беременности был 37 с половиной недель. И из-за того, что все случилось чуть раньше назначенного срока, я даже не успела испугаться.

Мы поехали в Первый роддом на Васильевском острове. Он считается одним из лучших в Питере, но тогда мы этого не знали.

В тот день время тянулось очень долго. В два часа ночи отошли воды. Через час начались схватки. Конечно, были очень сложные часы, когда я себе говорила:

«Рожать? Да больше никогда. Как же это ужасно, как женщины выживают вообще!»

Большую часть времени я была практически одна в палате, ко мне редко приходили. Для врачей это, наверное, норма. Но мне было тяжело одной.

Вечером 17 августа ребенок появился на свет. И не очень-то большой — три килограмма. Меня немного смутило, что он особо не кричал. Повякал — и сразу уснул. Даже когда кровь у него из пяточки брали, он такой: «А, ну ладно. Я буду спать, а вы с моей пяткой делайте что хотите».

Сын все время был со мной. Мы с ним тусили вместе, ели, сдавали анализы. Сначала не было осознания, что это мой ребенок. Мне казалось, что я просто взрослый человек, которому дали сладкого малыша, и теперь я должна о нем заботиться. Только на следующий день до меня дошло: «Господи, это же мое». Это было очень прикольное ощущение!

Даже когда родителей не стало, было не так страшно

21 августа примерно в 4 часа утра я его покормила. Через два часа проснулась по будильнику, чтобы снова покормить. Но он не просыпался. Был какой-то холодный. Я побежала на пост, мы с медсестрой помчались в реанимацию. Это были самые страшные минуты в моей жизни, потому что, даже когда родителей не стало, было не так страшно.

Ребенка подключили в реанимации ко всему, что там было. Я слышала какой-то писк, думала, это он. Но оказалось, что писк издавал аппарат. Потом врачи вышли и прямо мне сказали, что уже нет смысла реанимировать ребенка, потому что все приборы «молчат».

Я не стала сопротивляться. Если бы врачи мне дали понять, что есть хоть малейший шанс его спасти, конечно, я бы сказала: «Спасайте!» Но тут шансов не было.

Я тут же позвонила мужу. Это было рано утром, часов в шесть или семь. Он сразу снял трубку. Я ему сказала: «Милый, произошло страшное: малыш умер, приезжай».

Через полчаса он был у меня. Врачи больницы шли нам навстречу во всем. Меня посадили в отдельную комнату, дали плед, успокоительное, чай с сахаром. Собрали все мои вещи из палаты. Работники роддома спросили, нужны ли нам контакты каких-то психологов. Узнали, что у нас есть свои терапевты. Сначала я изумилась вопросу, почему я хожу к психологу. Но потом поняла, что так они прощупывали, нет ли у нас каких-то серьезных психологических заболеваний, нужна ли экстренная помощь.

После этого врачи рассказали о плане действий: спросили, хотим ли мы сами похоронить ребенка или будем делать это за счет государства. Мы выбрали второй путь. Иногда я немного об этом жалею, но понимаю, что все сделала правильно.

Потому что самим заниматься похоронами и постоянно жить с напоминанием о трагедии очень тяжело

Врачи помогли собрать все документы, заполнить разные бумаги. Мне выделили сопровождающего, который все следующие дни ходил со мной в ЗАГС. Заместитель главного врача дал нам свои контакты и сказал, чтобы мы звонили ему по любым вопросам.

Я не помню, что конкретно было указано в справке о смерти моего ребенка. Там числились неопределенный диагноз, осложнения при родах, гестационный сахарный диабет, который диагностируют беременным, и другие причины.

У нас есть подозрение, что это была не просто остановка дыхания, что это была асфиксия смесью или молоком, которое он срыгнул и оно не в то горло пошло. Гистология показала, что на легких были клеточки смеси или молока. Понимаете, здоровый ребенок, у которого все в порядке с нервной системой, не может не проснуться и как-то не закряхтеть, если у него останавливается дыхание. Или, когда он поперхнулся, он не может не закашлять, потому что это рефлексы.

Думаю, на уровне шейного отдела иногда бывают родовые травмы от неловкого движения акушерки — повреждается связь между мозгом и телом, не так хорошо она работает. И тогда маленькое тельце не успевает среагировать — откашляться или задышать.

В любом случае у меня не осталось никаких претензий к роддому и его сотрудникам. Наоборот, я испытываю огромную благодарность. У меня ощущение, что в больнице после случившейся трагедии все меня крепко обняли.

У меня был план, чего можно бояться

Про синдром внезапной детской смерти я знала еще до беременности — и жутко его боялась. Но нужно сказать, что я вообще много чего боялась: что ребенок умрет на ранних сроках от врожденных пороков, несовместимых с жизнью (или несовместимых с комфортной жизнью). Боялась, что что-то произойдет на поздних сроках, что его задушит пуповина, что мы оба умрем при родах.

У меня был «план по страхам»: что он умрет малышом, что он выпадет из окна в двухлетнем возрасте, попадет под машину восьмилетним.

Потом в какой-то момент поняла, что нужно перестать параноить. Я решила, что такие страхи, видимо, свойственны всем родителям и просто надо сделать так, чтобы этого не произошло. Но случилось то, что случилось.

Мощный фронт поддержки

Среди тех, кто первым узнал о трагедии, был и мой психолог. Я написала ему, спросила, может ли он приехать ко мне. Он согласился, провел с нами пару часов.

Еще мы общались с психологом фонда «Свет в руках»: у нас с мужем был совместный сеанс семейной терапии. Это было важно для меня, потому что я услышала от супруга много того, что мне пригодилось. Это помогло нам избежать кризиса в отношениях и сплотило нас.

Мощным фронтом поддержки для меня стали мои друзья. Они в первый же день прочитали брошюры фонда «Свет в руках» с информацией о том, как себя вести, если ваши близкие потеряли ребенка.

Когда все только произошло, друг мужа забрал ключи от нашей квартиры и увез оттуда все детские вещи, которые нашел

Конечно, иногда до сих пор попадаются всякие чепчики. Но это не кроватка и заботливо собранная одежда. Нам было бы намного сложнее, если бы мы все это видели.

Другие друзья приехали к нам, сидели с нами чуть ли не сутками. Кто-то покупал еду, заказывал что-то, кто-то водил меня на УЗИ молочных желез — проверять, нет ли застоя молока. Водили меня в поликлинику чуть ли не за ручку.

Первые две недели у нас каждый день кто-то был, что-то делал. У мужа на работе очень лояльно отнеслись к происходящему и его коллеги, и работодатель. Мужу дали неделю в счет будущего отпуска — притом что он только устроился в компанию и проработал там меньше полутора месяцев.

Мы будем пытаться снова

Насколько я понимаю, когда с людьми происходят такие трагедии, есть две реакции. Первая: «Боже, как же страшно, ни за что больше, никогда на это не решусь» И вторая: «А давайте попробуем еще раз прямо завтра, пожалуйста!»

Я выбрала второй путь. Мы с мужем поняли, что, как только мне будет можно забеременеть, мы попытаемся снова. Мы уже переписываемся с нашим знакомым репродуктологом.

Опять же, когда я рожала в первый раз, я думала, что больше никогда на это не решусь. Одних родов хватило с головой. Сейчас же я думаю, что готова еще минимум к двум. А если успею, то, может, и к трем.

Наш первый ребенок подарил нам огромную любовь — и к самому себе, и друг к другу

Мы были буквально переполнены этим чувством. Но оно осталось нерастраченным. И теперь, кажется, мы готовы дарить это чувство не только друг другу, но и еще нескольким детям.

Мой главный совет всем родителям, которые потеряли ребенка, — обратиться к психологу. Даже если вам кажется, что с вами все нормально, что вы сами справитесь, сделайте это. Не бойтесь получать ту поддержку, которую дают вам близкие.

Когда мы потеряли ребенка, психолог нам рассказал, что все люди проживают горе по-разному. И многие ваши близкие могут проживать вашу трагедию, оказывая вам помощь. Когда они что-то делают для вас, им тоже становится легче.

Ко мне, например, приезжала увидеться моя бывшая клиентка с корзиной ягод, фруктов и овощей. Это было очень приятно. И вместе с людьми, которые готовы поддерживать, намного проще пройти этот путь, чем в одиночку.

Фото: shutterstock / paulaphoto