«За что нужно уважать всех взрослых?» Януш Корчак — о детском восприятии мира

На вопросы взволнованных родителей о детях польский педагог Януш Корчак чаще всего отвечал: «Я не знаю». Но при этом именно он был и остается эталоном для многих мам, пап и педагогов. В чем его секрет, можно узнать из культовой трилогии «Как любить ребенка». С разрешения издательства «Альпина Паблишер» публикуем отрывок из первой части — «Ребенок в семье».

Игра — это не столько стихия ребенка, сколько единственная область, где мы позволяем ему проявлять инициативу в большей или меньшей степени.

В игре ребенок чувствует себя до определенной степени независимым. Всё остальное — мимолетная милость, временная уступка, а игра — право ребенка.

Играя в лошадок, войнушки, разбойников, пожарных, ребенок высвобождает энергию в кажущихся целенаправленными действиях, ненадолго поддается иллюзии или сознательно убегает от серости реальной жизни. Дети ценят участие в играх сверстников с живым воображением, смелой инициативой, запасом сюжетов, почерпнутых из книг, подчиняются их зачастую деспотичной власти, потому что благодаря им смутные фантазии легче принять за действительность. Дети смущаются в присутствии взрослых и чужих людей, стыдятся своих игр, отдавая себе отчет в их ничтожности.

Сколько в детской игре горького осознания недостатков реальной жизни и мучительной тоски по лучшему!

Ребенок понимает, что палка — не конь, но он вынужден довольствоваться ею за неимением настоящей лошади. Плавание по комнате на перевернутом стуле — не катание на лодке в пруду. Когда ребенку доступно купание без ограничений, лес с ягодами, рыбалка, птичьи гнезда на высоких деревьях, голубятня, куры, кролики, сливы в чужом саду, цветник перед домом, игра становится излишней или существенно меняет характер.

Кто станет играть с плюшевой собачкой на колесиках, если есть настоящая? Кто променяет живого пони на деревянную лошадку?

Ребенок вынужден обращаться к игре, чтобы спастись от злой скуки, от страшной пустоты, скучных обязанностей. Да, ребенок предпочитает играть, чем зубрить правила грамматики или таблицу умножения.

Ребенок, так же как заключенный или старик, привязывается к кукле, щеглу, цветку в горшке, потому что у него больше ничего нет. Ребенок играет с чем угодно, чтобы скоротать время, поскольку не знает, чем еще себя занять, у него нет другого выбора.

Мы видим, как девочка учит куклу правилам хорошего тона, как поучает и отчитывает, но не слышим, как она перед сном жалуется ей на окружа­ющих, делится шепотом своими тревогами, неудачами и мечтами:

— Я тебе расскажу, куколка, только никому не говори.

— Ты хорошая собачка, я на тебя не сержусь, ты мне ничего плохого не сделала.

Одиночество наделяет игрушку душой. Это не детский рай, это драма.

Взрослые не умные, они не умеют пользоваться своей свободой. Такие счастливые, могут покупать и делать всё что захотят, а они вечно злятся и кричат из-за пустяков.

Взрослые знают не всё: они часто отвечают на вопросы ребенка, просто чтобы он отстал, или в шутку, или непонятно, одни говорят одно, другие — другое, и неизвестно, где тут правда. Сколько на небе звезд? Как будет «тетрадь» по-негритянски? Как человек засыпает? А вода — живая? Откуда она знает, что при нуле градусов должна превращаться в лед? Где находится ад? Как этот господин приготовил яичницу в шляпе из часов — и часы целы, и шляпа не испортилась? Это чудо?

Взрослые не добрые. Родители дают нам еду, но они должны это делать, чтобы мы не умерли. Они ничего не разрешают, смеются над нашими словами и, вместо того чтобы объяснить, дразнятся, подшучивают. Они несправедливы, а если их обманывают — верят. Они любят, чтобы к ним подлизывались. Когда они в хорошем настроении, нам всё можно, а когда в плохом — ничего нельзя, мы их раздражаем.

Взрослые лгут. Неправда, что от конфет в животе заводятся червяки; что, если не есть, приснятся цыгане; если играть с огнем — описаешься, а болтать ногами значит укачивать черта. Они не держат слово: обещают, потом забывают, или выкручиваются, или всё равно не разрешают, будто в наказание, хотя и так не позволили бы.

Они велят говорить правду, но, если скажешь, обижаются. Они лицемерны: в глаза говорят одно, за глаза — другое. Если они кого-то не любят, делают вид, будто любят. То и дело слышишь: «Пожалуйста, спасибо, извините, всего доброго» — можно подумать, будто они и правда хорошие.

Я очень прошу обратить внимание на выражение лица ребенка, когда он весело подбегает к вам, в порыве говорит или делает что-то неуместное, а вы его грубо одергиваете

Отец что-то пишет, сын прибегает с новостью и хватает его за рукав. Ребенку и в голову не приходит, что из-за этого на важном документе появилась клякса. Обруганный, он смотрит удивленно, не понимая, что случилось.

Опыт неуместных вопросов, неудачных шуток, случайно выданных секретов, неосторожных признаний учит ребенка относиться к взрослым как к прирученным, но все же диким животным, которым нельзя полностью доверять.

Помимо неуважения и антипатии, в отношении детей к взрослым можно заметить и долю отвращения

Колючая борода, шершавое лицо, запах сигарет отталкивают детей. После каждого поцелуя ребенок старательно вытирает лицо, пока ему не запретят. Большинству детей не нравится, когда их сажают на колени, берут за руку (они осторожно, потихоньку высвобождают ее). Толстой отмечал эту черту у деревенских детей, свойственную всем не запуганным, не подавленным чужой волей.

О запахе пота, резком парфюме ребенок с отвращением говорит: «Воняет», пока ему не объяснят, что это грубое слово, что духи «пахнут», только он в этом еще не разбирается…

Эти разные дяди и тети, с их отрыжкой, ломотой в костях, давлением, горечью во рту, которые боятся сквозняков и сырости, опасаются есть на ночь, задыхаются от кашля, с трудом ходят по лестнице, беззубые, красные, тучные, пыхтящие, — такие противные.

Их ласковые слова, поглаживания, объятия, похлопывания, эта фамильярность, бессмысленные вопросы, смех без видимой причины…

— На кого она похожа? Ого, какой большой! Посмотрите, как он вырос.

Смущенный ребенок вынужден ждать, когда всё это закончится…

Им ничего не стоит сказать при всех: «Эй, штаны не потеряй» или «Будешь ночью рыбку ловить^[1]». Они ведут себя просто неприлично…

Ребенок чувствует себя более чистым, воспитанным, достойным уважения

Боятся есть, боятся сырости. Вот трýсы, я-то совсем не боюсь. Если им так страшно, пусть сидят себе за печкой, только нам не запрещают всё подряд.

Дождь: ребенок выскакивает из укрытия, стоит пару минут под струйками воды, со смехом возвращается обратно, приглаживая волосы.

Мороз: сгибает руки в локтях, горбится, поднимает плечи, задерживает дыхание, напрягает мышцы, пальцы коченеют, губы синие, а он смотрит на похороны, на уличную драку, бегает, чтобы согреться, — брр, замерз, весело.

Бедные эти старички, которым вечно всё мешает. Пожалуй, едва ли не единственное положительное чувство, которое ребенок постоянно к нам испытывает, — жалость.

— Наверное, с ними что-то не так, раз они несчастливы.

Бедный папа всё время работает, мама слабая; скоро они умрут, бедняжки, нельзя их расстраивать.

Уточнение

Помимо описанных выше чувств, которые ребенок, несомненно, испытывает, и собственных размышлений, у него есть понимание долга; он не освобождается полностью от навязанных взглядов и ожидаемых эмоций.

Все дети переживают внутренний конфликт раздвоения личности: активные — более выраженно и быстро; пассивные — слабее и позже. Активный размышляет самостоятельно, пассивному «открывает глаза» товарищ по несчастью, неволе, но ни тот ни другой не систематизируют полученные знания и опыт, как это сделал я. Душа ребенка не менее сложна, чем наша, полна таких же противоречий в извечной трагической борьбе: хочу, но не могу; должен, но не справлюсь.

Воспитатель, который не принуждает, а дает свободу, не тянет, а поддерживает, не лепит, а формирует, не диктует, а учит, не требует, а просит, переживет много вдохновляющих моментов вместе с ребенком, со слезами на глазах будет наблюдать за битвой ангела и демона, в которой светлый ангел одерживает победу.

Солгал. Потихоньку слизал варенье с торта. Задрал девочке платье. Бросал камни в лягушек. Смеялся над горбатым. Сломал статуэтку и сложил, чтобы не было видно. Курил. Злился и мысленно проклинал отца.

Ребенок поступил плохо и чувствует, что это не в последний раз: он снова поддастся искушению, соблазну или уговорам.

Бывает, ребенок неожиданно становится тихим, послушным, ласковым. Взрослые сразу понимают: значит, что-то натворил. Часто этой странной перемене предшествуют буря эмоций, слезы в подушку, раскаяние и торжественная клятва.

Бывает, мы готовы простить, только бы получить обещание — разумеется, не гарантию, но хотя бы иллюзию, — что проступок не повторится.

— Я не стану другим. Я не могу обещать.

Не упрямство, а честность диктует эти слова.

— Я понимаю, что вы говорите, но не чувствую этого, — говорит 12‑летний мальчик.

Эта достойная уважения честность встречается и у детей с дурными наклонностями:

—Я знаю, что воровать нельзя, что это стыдно и грешно.

Я не хочу воровать. Не знаю, смогу ли не делать этого больше.

Я не виноват!

Воспитатель, видя в беспомощности ребенка собственное бессилие, переживает мучительные минуты.

Мы поддаемся иллюзии, что ребенок может долго обходиться ангельским мировоззрением, простым и благожелательным, что нам удастся скрыть от него свои незнание, слабость, противоречия, ошибки и неудачи, а главное — отсутствие формулы счастья

Наивен рецепт педагогических пособий, рекоменду­ющих воспитывать ребенка последовательно: чтобы отец не критиковал поступки матери, чтобы взрослые не ругались при детях, чтобы служанка не лгала, будто «господ нет дома», когда приходит непрошеный гость.

Почему животных мучить нельзя, а мухи сотнями мрут в жестоких муках на липких лентах? Почему, когда мама покупает красивое платье, неприлично говорить, что оно красивое? Коты обязательно должны быть хитрыми? Почему, когда ударяет молния, няня крестится и говорит: «Это Бог», а учительница — «Это электричество»?

За что нужно уважать всех взрослых? Значит, и преступников тоже?

Дядя сказал: «Пока кишки не надорвешь», но ведь это неприлично. Почему «сукин сын» — это ругательство? Кухарка верит в сны, а мама нет. Почему говорят: «Здоров как бык», если быки тоже болеют? А раки умеют свистеть? Почему спрашивать, сколько стоит подарок, неприлично? Как скрыть, как объяснить, чтобы не углубить непонимание?

Ох уж эти наши ответы… Я дважды был свидетелем того, как ребенку перед витриной книжного магазина объясняли, что такое глобус.

— Что это за мячик? — спрашивает ребенок.

— Ну, просто мячик, — отвечает няня.

В другой раз:

— Мама, что это за шар?

— Это не шар, а Земля. Там есть дома, лошадки, мама.

—Ма-а-ма? — ребенок посмотрел на мать с сочувствием и недоумением, но не стал повторять вопрос.

Обложка: © SiwaBudda / Shutterstock / Fotodom