История Януша Корчака начинается с конца. С подвига, о котором знают все: ведёт отряд детей из своего приюта на поезд, увозящий их в Треблинку. Комендант СС предлагает ему остаться — одному, без детей. Ответом ему служит злой хлопок вагонной двери, закрывшейся изнутри. «Вы ошибаетесь. Дети — прежде всего». Его жизнь была цельной, как ответ на вопрос, название его первой книги: «Как любить ребёнка?». Если бы Корчак жил в наше время, он, возможно, основал бы свою педагогическую школу, выступал с лекциями и давал мастер-классы.
Но время, в которое он родился, безжалостно определило рамки жизни за него. Появление на свет в небогатой, но интеллигентной еврейской семье. Болезнь и смерть отца, первые заработки в качестве репетитора ещё в старших классах гимназии. Медицинский факультет, на котором он выбрал профессию педиатра. Три войны: Русско-японская, Первая и Вторая мировые.
Эпоха задала рамки его жизни, но не её содержание. Своё предназначение Януш Корчак выбрал сам
В своих книгах он рассказывал, что уже в пять лет остро почувствовал несправедливость мира. На улицах родной Варшавы он видел сверстников: одни были сыты и хорошо одеты, шли за ручку с гувернёрами. Другие дети были грязными, оборванными, и за ними никто не присматривал. Тогда маленький Хенрик Гольдшмит (настоящее имя педагога) впервые задался вопросом: что сделать, чтобы в мире не было таких несчастных, оборванных и грязных детей?
Когда будущему знаменитому педагогу было 11 лет, у его отца обнаружились первые признаки душевной болезни. Лечение стоило недешёво. Чтобы помочь матери и младшей сестре, в 14 лет Хенрик стал давать частные уроки детям помладше. Поступив на медицинский факультет Варшавского университета, Хенрик не переставал интересоваться педагогикой. Он ездил в Швейцарию, чтобы ознакомиться с системой Песталоцци, читал книги о воспитании и развитии детей.
Свои педагогические наблюдения Корчак продолжал, работая педиатром на старших курсах и после окончания университета. Он видел разные семьи и разных детей, сравнивал практический опыт с написанным в книгах, восхищался интуиции матерей и огорчался, что некоторые родители подменяют своё чутье готовыми схемами из книг, разрушая контакт с ребёнком.
Мать чувствует и лучше знает своего ребёнка, если даёт себе труд прислушаться к нему и к себе, утверждал он в своей книге «Как любить ребёнка»:
«Я хочу, чтоб поняли и полюбили чудесное, полное жизни и ошеломляющих неожиданностей творческое „не знаю“ современной науки о ребёнке. Я хочу, чтоб поняли: никакая книга, никакой врач не заменят собственной живой мысли, собственного внимательного взгляда».
Корчак утверждал: нет единых нормативов для всех — малыш научится ползать, ходить и говорить именно тогда, когда его собственное развитие достигнет этой ступени. Ребёнок делает это в своём темпе, и чуткие родители знают это.
Он огорчался тем, как необдуманными запретами и постоянными «нельзя» родители легко, сами того не замечая, отбирают у детей радость победы и преодоления: «Что ты там крутишься, что ты там вечно колдуешь? Не трогай, испортишь. Сейчас же иди в комнату».
Право на риск, на то, чтобы быть подверженным опасности — одно из неотъемлемых прав ребёнка, настаивал он. Это не значит быть беспечным, это значит — стараясь уберечь ребёнка, не прятать его от самой жизни. С точки зрения тревожного родителя, мир полон опасностей, но, запрещая ребёнку экспериментировать, рисковать, пробовать окружающий мир, есть риск сделать его апатичным и равнодушным ко всему — «пригасить саму жизнь».
«В страхе, как бы смерть не отобрала у нас ребёнка, мы отбираем ребёнка у жизни; оберегая от смерти, мы не даем ему жить».
Корчак рассказывал, что, отвлекая маленьких пациентов от пугающей обстановки врачебного кабинета, начинал спрашивать их: «Ты умеешь залезть на стул?», «Умеешь скакать на одной ножке?», «Можешь левой рукой поймать мяч?». Ободрённые таким вниманием малыши с радостью начинали рассказывать доктору о том, что умеют, и забывали о неприятном осмотре горла и невкусных лекарствах.
Система запретов должна быть ясной, считал Корчак. «Нельзя» не должно быть много, но оно должно быть твердым.
Труд и в некотором смысле творчество родителей — не полениться и не растеряться, продумать логичную систему «нельзя» и «можно»
В 1907 году Корчак в Берлине прошёл практику в детских больницах и воспитательных учреждениях. Всё это он делал за свои деньги — хотел стать отличным врачом и педагогом. А спустя четыре года 33-летний Корчак осуществил свою давнюю мечту: основал «Дом сирот» для еврейских детей. Этим учреждением он руководил до конца жизни. Кто бы ни спонсировал его детище, Корчак требовал от филантропов оставить ему полное право руководить жизнью детского дома.
Типичные сиротские приюты того времени были мрачным местом, где господствовали армейская дисциплина, суровые наказания и полное подавление воли. Своей целью Корчак поставил создать гуманную обстановку, растить детей в любви и уважении, но в то же время прививать им ответственность за свою жизнь. «Воспитания без участия в нём самого ребёнка не существует», — говорил он.
В Доме сирот и Нашем доме — втором приюте, созданным Корчаком, — было введено самоуправление.
Дети под контролем педагога сами регулировали правила жизни и распорядок дня, разрешали конфликты в коллективе
Принятые Советом самоуправления законы вводились на определённый срок, за который должны были пройти проверку временем. После назначенного срока совет собирался вновь, чтобы обсудить: насколько удачным оказалось введённое правило, следует ли его оставить, нужно ли внести поправки.
Вместе с ребятами Корчак составил местный Кодекс, содержавший более 100 статей, и ввёл товарищеский суд, который определял меру проступков. Судьи избирались жребием из тех ребят, которые последнюю неделю не совершали никаких проступков. Кодекс товарищеского суда гласил:
«Если кто-то совершил плохой поступок, лучше всего простить его. Если совершил такой поступок, потому что не знал, что это плохо, теперь уже будет знать. Если поступил плохо не нарочно, в будущем будет осторожнее. (…) Суд должен защищать тихих от обид, наносимых забияками и драчунами, суд должен взять под защиту слабых, чтобы к ним не приставали сильные, суд должен защищать прилежных и трудолюбивых, чтобы им не мешали нерадивые и лентяи. Суд должен заботиться о порядке, потому что от беспорядка больше всего страдают добрые, честные и добросовестные люди. Суд — ещё не справедливость, но должен стремиться к справедливости, суд — ещё не правда, но должен стремиться к правде».
Проступки вплоть до сотой статьи прощались с условием, что совершивший его постарается больше не повторять содеянного. Самые тяжёлые наказывались временным лишением гражданских прав: права голоса, свободного выхода в город и посещения родных, права быть опекуном и так далее, а также ставили воспитанника под угрозу исключения из интерната. Если никто из других детей не согласен был взять провинившегося на поруки и помочь ему исправиться, его исключали. Правда, за всё время существования приюта таких случаев было очень мало.
Совет самоуправления распределял дежурства, в которые входила уборка помещения, помощь в приготовлении пищи, присмотр за самыми младшими подопечными и уход за больными. Работа была добровольной, однако активный труд предполагал поощрение. Дети вели документацию, учитывая работу каждого воспитанника. Эта система оказалось настолько успешной, что за первый год существования Дома сирот, в котором жили более сотни детей, количество работающего в приюте взрослого персонала удалось сократить до четырёх человек: экономка, воспитательница, сторож и кухарка.
Фактически великому педагогу удалось создать на территории отдельно взятого детского дома успешную модель гражданского общества. У детей была своя газета с редакционным советом и типографией, канцелярия, мастерские и игровые комнаты.
Корчак считал, что категорический запрет — неэффективная мера воспитания. К примеру, с детскими драками он поступил так: они не были запрещены категорически, однако драчуны вносились в публичный список. Таким образом, все знали, кто задирает слабых и маленьких, и это считалось позором.
Ребёнок, желающий избавиться от плохой привычки (например, ссориться с друзьями или употреблять бранные слова), мог заключить с Корчаком тайное пари
Если поставленной цели не удавалось достичь, выигрывал «пан доктор», если же получалось, то его подопечный. Пари можно было заключать многократно. Постепенно у ребёнка вырабатывался соответствующий навык, и плохие привычки постепенно сходили на нет.
Помня о том, что его воспитанники прежде всего дети, которым необходимо дурачиться, директор вводил в распорядок забавные праздники: День грязнули, когда нельзя было умываться, День первого снега, праздники Самого короткого дня, когда можно не вставать с постели, и Самой короткой ночи, когда разрешалось не ложиться спать.
Руководя приютом, Корчак написал почти все свои самые известные повести для детей: «Король Матиуш Первый», «Банкротство маленького Джека», «Кайтусь-чародей». И множество трудов по педагогике, которые переиздаются до сих пор: «Как любить ребёнка», «Несерьёзная педагогика», «Право ребёнка на уважение».
С приходом к власти Третьего рейха и усилением антисемитских настроений в Европе Корчаку не раз предлагали уехать. Но он даже не рассматривал такой возможности: оставить детей и приют, дело своей жизни. В 1940 году вместе с воспитанниками он был отправлен в Варшавское гетто.
Педагогу, который стремился как можно лучше подготовить детей к жизни, пришлось готовить их к смерти
Ещё два года Корчак самоотверженно сражался за благополучие воспитанников, надеясь, что кому-то из них удастся выжить. Насколько это было возможно, он поддерживал обычный распорядок приюта, добывал для детей одежду и лекарства. «Пану доктору» было уже за 60. Как рассказывают очевидцы, целый день он бродил по гетто и возвращался вечером — порой с пустыми руками или с краюшкой хлеба или, если день был удачным, с мешком полугнилой картошки.
В августе 1942 года пришёл приказ о депортации его воспитанников в Треблинку. Шествие Корчака и детей к поезду смерти Варшава не забудет никогда. Доктор выстроил детей в четвёрки и пошёл во главе колонны, держа на руках больную девочку по имени Натя, которая не могла ходить. Отряд детей нёс знамя короля Матиуша — золотой клевер на зелёном фоне.
Говорят, что при виде них даже вспомогательная полиция встала и отдала честь. Немецкий комендант, отвечавший за погрузку и отправление «эшелона смерти», спросил Корчака, не он ли написал «Банкротство маленького Джека».
— Это как-то связано с погрузкой эшелона? — сухо спросил Корчак.
— Хорошая книжка, я читал в детстве. Вы можете остаться, доктор, — ответил комендант.
— А дети?
— Это невозможно. Дети поедут.
«Вы ошибаетесь, — крикнул Корчак, — вы ошибаетесь, дети прежде всего!». И захлопнул дверь вагона изнутри
6 августа 1942 года в концлагере Треблинка Корчак вместе со своими детьми вошёл в газовую камеру. Он держал на руках двух самых маленьких детей, которым рассказывал сказку.
Последняя запись в дневнике Януша Корчака, сделанная 5 августа 1941 года: «Последний год, последний месяц или час. Хотелось бы умирать, сохраняя присутствие духа и в полном сознании. Не знаю, что бы я сказал детям на прощание. Хотелось бы только сказать: сами избирайте свой путь. Я никому не желаю зла. Не умею. Не знаю, как это делается».
(В самом последнем предложении маленькая обидная опечатка — в дате записи?)