«Дома об учителе можно говорить или хорошо, или никак»: учитель английского — о том, почему он уволился из школы

Кирилл — учитель английского языка, который уволился из школы, стал репетитором и рассказал нам о том, на что похож типичный день учителя, почему дети ничего не знают и до чего они могут довести.

«Неправильные глаголы после вакцины превращаются в Халков»

Мое первое 1 Сентября. Я сижу в коридоре, потому что у меня еще нет своего кабинета, жду начала урока и думаю: «А достаточно ли я хорош для московской школы?» Сейчас у меня четыре занятия с шестыми классами. В московских школах ученики шестого класса наверняка знают английский на уровне C1. Очень страшно, очень нервно. Дети смотрят на меня как на странного нового персонажа, которого интересно изучить. Мне тоже хочется их изучить, поэтому начинаю урок со знакомства:

— How are you? Tell me about your hobbies. What are your interests?

В ответ — молчание. Почти у всех детей оказались нулевые знания, я в полном шоке. Что же у них были за преподаватели? Надо их заинтересовать, надо влюбить их в язык.

Можно придумать разные сказки, чтобы через них объяснить грамматику. Моя любимая история — про Past Simple, прошедшее время. Придумываю на ходу: итак, есть вакцина Did и персонажи-глаголы. Когда вакцину используют обычные глаголы, у них появляется суперспособность — окончание «-ed». А вот другие, особенные (неправильные) глаголы не просто становятся чуть больше после вакцины. Они полностью преображаются, превращаются в настоящих Халков — совсем другие слова.

Я старался, чтобы на уроках мы как можно больше пели, танцевали — больше движений. Допустим, включаю видео: на экране появляется цвет и играет песенка про него. За 20–30 секунд каждый ребенок должен срочно найти предмет этого цвета — на парте, одежде, где-то еще в классе.

У нас было много игр, разговоров, проектов — например, мы придумывали комнату отдыха для школы и так тренировали лексику по теме интерьера. Хоть телефоны на уроках и запретили, мы играли в квизы — естественно, это было очень весело. В общем, я делал всё возможное, чтобы детям нравился мой предмет: «Ура, боже, наконец-то квиз, танцы, песни!» С некоторыми, далеко не со всеми, эта схема работала.

— Да я всё списал. Ну и какая разница? — были дети, которым хоть цирк показывай, всё без толку, и дело не в преподавателях

Проблема во всей системе. Английский — это в первую очередь язык, дети должны на нем разговаривать. Но учителя обязаны готовить классы к сдаче каких-то диагностик, отрабатывать именно автоматическое, бездумное решение тестов. Времена поменялись, а учебники нет: в них старая программа, старые темы, которые надо обсуждать на уроках. Ни в коем случае не хочу придираться ко всем учебникам и не утверждаю, что они все плохие. Но, если сравнивать с международными, они проигрывают в вовлечении учеников в язык, учебу в целом.

Даже если найти время на практику речи, всех учеников поспрашивать не успеешь. В группах по английскому 15–17 человек. Чтобы отработать, запомнить материал, каждому ученику надо хотя бы пару раз что-то сказать, и это очень трудно. Вот и получается, что дети в пятом-шестом классе толком не умеют читать. Всё, что я говорю, почти невозможно поменять по разным причинам. Я это понимаю. Изменились и сами дети.

«Не пишите мне о том, что мой ребенок срывает уроки, потому что это ваша работа — за ним там следить»

С учениками надо быть приятелями. Они будут мне доверять, будут слушать меня на уроке. Я был уверен в этом в первый год работы — и споткнулся.

Конец сентября — пролетел месяц с тех пор, как я пришел в школу. Дети ко мне уже привыкли. Звенит звонок — они его слышат, и я его слышу. Я жду, когда они подготовятся к уроку. Они знают, что должны сесть, но не садятся. Говорю: «Сядьте». Никакой реакции. Повторяю: «Сядьте». Они на меня даже не смотрят и веселятся.

Когда наконец более-менее наступает тишина, за окном летит листочек. Теперь всё внимание на него — сегодня детей, особенно маленьких, может отвлечь буквально всё, даже листик. У них другое мышление, и сами они другие. Они не стали глупее, просто их гораздо сложнее заинтересовать. Если один ребенок смотрит в окно, урок потерян и для остальных: «Почему он ничего не слушает, а я должен?» Тем более через три секунды этот ученик по-любому выдаст что-то смешное — это интереснее английского. Я один, а их 17–18, и я ничего не могу сделать с этим балаганом.

В какой-то момент наступает осознание, что дружелюбие развязывает детям руки. Зря я был таким мягким и спокойным. И начинается крик

Я поклонюсь в пол преподавателям, которые, работая в обычной школе, с обычными детьми, в обычном районе ни разу не повышали голос. Я не знаю ни одного даже опытного преподавателя, который бы никогда не кричал. Соответственно, я в их числе.

В мои школьные годы у меня была очень строгая учительница. Я понимал, что она не друг, а скорее наставник. Если она сказала: «Выполняем задание», никаких «не хочу» — выполняем задание прямо сейчас, без лишних разговоров. При этом уроки не выглядели так, словно мы как роботы только сидим и учимся. Иногда можно было задать вопрос, вместе похихикать и дальше работать. Я постарался сделать так же, и с некоторыми классами получилось создать дружелюбную атмосферу.

Но были дети, которые всё равно срывали каждый мой урок, абсолютно каждый. Никто ничего не мог с этим поделать. С хулиганом в классе никак не совладать. Вроде всё нормально, хорошо идем, раз — он кидается ботинками. Два — он ломает линейку, причем так, что она разлетается осколками по всему кабинету. Я не могу сказать: «Давай, пожалуйста, ты спокойно посидишь», он сидеть не будет. Я не могу его выгнать. Я не могу постоянно отправлять его к классному руководителю и не могу названивать родителям.

Родители и сами не всегда умеют справляться со своими детьми. Иногда они говорят:

— Пожалуйста, не пишите мне о том, что мой ребенок срывает вам уроки, потому что это ваша работа — за ним там следить. Я вам отдал своего ребенка в школу, вы должны с ним справляться. Всё, это ваша задача.

Если жалуюсь администрации, могу услышать фразы:

— Ну вы же мужчина. Нам что, девушку молодую на этот класс поставить? Нет, вы мужчина, вы должны сами с этим справиться.

Я прекрасно понимаю эту логику, но в определенном возрасте шебутному мальчику, который срывает уроки, будет лучше заниматься с молодой девушкой. Просто потому, что он хотя бы не захочет ее расстраивать. Он будет стесняться, стыдиться. Возможно, даже пожалеет: «Блин, я довел ее до слез. Всё, давайте хорошо себя вести». Ребенку каждого возраста нужен свой человек.

Я весь урок тратил на крик. На третий год работы мне досталось много сложных классов и очень сложных детей, с которыми было невозможно договориться. Настолько невозможно, что я взвыл.

Вот они сидят, 15 человек, и вообще на меня не смотрят. Им совершенно плевать

И они шутят над такими неприемлемыми вещами — оскверняют родителей, семьи друг друга, — что я чувствую безысходность. А что мне с ними делать? Они достались мне достаточно взрослыми, я их не перевоспитаю. Попробовать объяснить, что такое хорошо и что такое плохо?

В какой-то момент понимаю, что ору уже 40 минут, чтобы успокоить 11-летнего ребенка, который ни слова на английском сказать не может. Я вроде привык к тому, что все учителя ругаются, кричат, и я в том числе, а потом мой уровень безысходности превышает норму. У меня будто разум очищается. Елки-палки, что я здесь делаю? Я семь лет получал высшее образование, чтобы орать и доказывать ребенку, что курить электронную сигарету на уроке — это не нормально? Ну это я так, образно.

Кроме крика, не работает ничего. Как-то я решил: раз дети меня не слышат, попробую не начинать урок. И вот все 45 минут мы просто простояли. Они так и не успокоились, а урок так и не начался. Когда какой-то ребенок пытался сорвать урок, я либо уделял ему как можно больше внимания, либо, наоборот, боролся за внимание остального класса и на него никак не реагировал: «Хеллоу, всем привет! Давайте вы со мной поговорите немножко». А он пусть сам с собой разговаривает.

Но когда ребенок всё равно доводит тебя до белого каления, единственное, что работает, — время. Нужно терпеть: возможно, через год ребенок вырастет. Возможно, он перейдет в другой класс, в другую школу.

«За что это он поставил четверку? И он еще называется профессионалом?»

— А мне мама сказала, что вы нас вообще ничему не учите, — сказал мне второклассник. Мне было так обидно: класс достаточно сильный, я пытался вложить в этих детей максимум, мне казалось, мы хорошо сработались. Но у мамы было другое мнение, и она решила поделиться им с ребенком. С этого момента он уже не воспринимал мой урок как что-то важное и крутое. Теперь он сразу был настроен так: «Я всё равно ничего не запомню. Мама же сказала, что я ничему не научусь у этого учителя».

Я понимаю, что бывают случаи, когда даже родители не могут справиться со своим ребенком, и это не всегда их вина. Иногда детей просто невозможно заставить учиться. Если родители бессильны, единственное, что они могут сделать, — никогда, ни в коем случае не винить учителя и не придираться к нему. Ребенок как губка впитывает слова: «За что это он поставил четверку? И он еще называется профессионалом?»

После этого ребенок даже не попробует приложить силы, зато тоже скажет про педагога: «Он никто, и звать его никак». Дома об учителе можно говорить или хорошо, или никак. Естественно, я не имею в виду какие-то страшные случаи, когда учитель явно переборщил.

Сейчас каждое слово педагога обсуждается и осуждается. А раньше учитель считался авторитетом

Если он сказал, что ученик не прав, и родитель, и сам школьник с ним соглашались, потому что это учитель. Я из города Великие Луки в Псковской области. Учился в самой обычной школе, но в моем классе из 26 человек было 11 отличников. Я и сам окончил школу с золотой медалью, хоть и не был ботаном и зубрилой. Просто мы намного более ответственно подходили к учебе и уважали учителей.

Английский был для меня самым сложным предметом, но его вела потрясающая учительница. Она поставила мне четверку в началке, и мне хотелось доказать ей, что вообще-то я могу и на пятерку вытянуть. Именно у нее я когда-то и спросил, что делать, чтобы лучше знать язык. Она посоветовала пойти в преподаватели: ты развиваешься, когда учишь других. Я поступил в педагогический и, когда остался без работы в компании по созданию приложений, решил попробовать себя в роли учителя.

Всё детство я учился в одном классе со своими друзьями. Нас было 10–12 человек, и мы очень тесно общались. Нам хотелось растянуть время, продлить атмосферу школьной жизни. У нас были мечты, что мы все станем учителями, будем вести уроки в одной школе и веселиться. Конечно, это было невозможно, но я всё равно представлял себе что-то крутое, когда решил стать педагогом.

«Блин, сейчас будут ругать нас всех»

Я стал классным руководителем через год после того, как пришел в школу. Быть классным руководителем — это значит быть человеком, на которого скидывают абсолютно всё на свете. И ты должен делать всё на свете, получая в ответ только: «Ну это же ваша работа».

Такая работа — огромная нагрузка, ответственность и бессмысленность. Я не понимал половины из того, что от меня требовали, — какая-то пустая трата времени. Мне повезло с классом, который я вел, — мне достались очень хорошие дети и родители. Но у меня всё равно было достаточно мыслей о том, что я не хочу идти на работу.

Каждый день был примерно одинаковым: я просыпаюсь в 7:30 утра. Всё время, пока собираюсь, ем, еду на работу, я читаю сообщения: «Сегодня совещание», «Нужно это отправить до такого-то числа» — миллион уведомлений о задачах, про которые нельзя забывать. Параллельно отвечаю в чате родителям: «Нам сегодня стало плохо» (надо отметить в электронном журнале), «Почему это учитель истории выставил нам вчера такую оценку?» (так, надо сказать, что выясню).

В 8:15 я в школе, в 8:30 начинаются уроки — обычно у меня их семь. Перемены по 10 или по 20 минут, и повезло, если я не дежурный. Тогда можно посидеть в кабинете, подготовиться к следующему уроку, выставить домашние задания на сайте (это нужно сделать строго до 16:00). Если же я дежурный, я иду в коридор, чтобы повторять: «Не бегайте!» — и выгонять детей из туалетов (они любят там скапливаться). Параллельно я всё еще читаю сообщения: «Помогите исправить оценку!», «Мы потеряли сменку!», «Ваш класс нужно отправить на мероприятие», «Идите в столовую — там что-то рушат»… Главное — удержать всё это в голове.

В школе я всегда под прицелом, в любой момент мне может прилететь замечание о чем угодно

Каждая оплошность детей под моей ответственностью. Если пришли плохие результаты экзаменов, сразу думаю: «Блин, сейчас будут ругать нас всех». Это нормально для школы: ты чувствуешь себя виноватым даже за то, что к тебе вообще не относится. Я ощущаю себя учеником, которому указывают, что делать, и которого постоянно отчитывают.

В четыре часа дня я ухожу домой. Повезло, если нет какого-нибудь заседания кафедры. Если есть какое-нибудь заседание кафедры или другое мероприятие, на котором нужно быть просто потому что (ну кому-то так надо, чтобы все учителя присутствовали), я задерживаюсь еще на пару часов.

Дома я проверю домашки, тесты, готовлюсь к урокам и занимаюсь репетиторством. Вечером пытаюсь как-то расслабить мозг, но не получается — все мысли о школе. В 12, в час ночи всё еще приходят сообщения от родителей. В первый год работы я отвечал на все сразу — не могу же я заставить их переживать.

Потом я позволил себе не на все отвечать сразу — установил правило не писать мне после восьми вечера. К сожалению, мало кого это волнует

Нормально расслабиться, перезагрузиться, заняться тем, что мне нравится, — нет, у меня даже мыслей таких нет. С понедельника по пятницу — это дни, когда я работаю. И больше ничего. Правда, стараюсь еще хоть как-то поспать, чтобы не ходить по школе уж совсем бездыханным.

Но не получается: я страдаю бессонницей из-за сильных психологических переживаний. Постоянный напряг, стресс и ощущение того, что я всё делаю неправильно. Дети что-то не учат, потому что я плохо объясняю, не умею заинтересовать или недостаточно строго общаюсь с ними. Ни психологи, ни психотерапевты мне уже не помогают. Я не хочу бросать детей в марте, но нельзя так истощаться.

Всем учителям нравится атмосфера школы, нравится преподавать, но не нравится миллион вещей, которые портят работу

Все всё знают и понимают, но думают: «А что еще делать? Надо вкалывать. Кто, если не я?» Мы все каждый год мечтаем об увольнении и всё так же терпим.

Когда кто-то из коллег уходил, другие обсуждали: «Не справился. Не может. Здоровье уже не то». Меня тоже спросят: «Всё, не выдерживаешь?» Никто не поинтересуется, почему я хочу что-то поменять в жизни. А я, может, хочу другую карьеру построить. Нет, люди решат, что я слабый человек: они же все терпят, а я не могу. Думаю, все-таки правильнее менять то, что тебе не нравится. Но я всё равно испытываю чувство вины.

Если я попробую уйти летом, у меня не получится. Это ловушка: детей почти нет, дни проходят легко и спокойно, кажется, что не всё так плохо. И остаешься. Надо сдирать пластырь сразу — сделать, и всё.

Пишу заявление, иду в кабинет к завучу. Загадываю: если завуч на месте — отдам. Если не на месте, наверное, все-таки не отдам. Она оказалась на месте. Так я и уволился.

«Я самый худший учитель на свете, и вообще всё очень плохо»

Я улетел сразу же — в Таиланд. Купил билеты в день увольнения. Никогда раньше здесь не был. И не знаю, когда уеду: пока что мне спокойно. Вообще я не привык принимать спонтанные решения, но мне так хотелось чего-то другого. Я хочу выдохнуть и понять, что происходит в моей жизни.

Здесь мне интересно знакомиться с людьми разных культур. Дети в школе вечно возмущались: «Вы учитель английского. А в Америке вы были вообще?» В Таиланде я уже успел пообщаться и с американцами, и с англичанами, и с австралийцами — это новый мир изучения английского для меня.

Не скажу, что сильно здесь отдохнул. Спустя четыре дня после прилета я начал набирать учеников на репетиторство и вел по шесть-семь занятий в день из-за страха потери стабильности. Большинство моих учеников — взрослые люди.

Дети тоже есть, но сейчас я работаю с ними индивидуально или в маленьких группах, поэтому больше никто не срывает мои уроки

Мне комфортно, у меня хорошая зарплата. Она и в школе была хорошая (раз в пять больше, чем в регионах), но на репетиторстве можно получать еще больше. Но я до сих пор решаю свои проблемы со сном. Надо было проще ко всему относиться. Если ребенок сказал что-то плохое, лучше было отмахнуться: «Ну и ладно, господи боже. Я как-нибудь переживу». У меня это сразу превращалось в мысли: «Я самый худший учитель на свете, и вообще всё очень плохо».

Мне хочется сохранить только хорошие воспоминания о школе. Я до сих пор не могу смотреть видео со дня своего увольнения — это был слишком переживательный момент. Мой последний рабочий день выпал на мой день рождения. Все уроки мы разговаривали, ели много вкусной еды, плакали. У нас дни рождения всегда были счастьем и радостью: для одной девочки мы как-то всем классом водили хоровод и пели Happy Birthday.

Но тот день прошел в весело-грустной атмосфере. И дети, и родители поддерживали меня. Несмотря на то что я не дождался конца года, они желали мне только добра. Дети говорили: «Возвращайтесь!», «Мы будем скучать!». А одна мама написала: «Для меня вы самый лучший учитель, которого я когда-либо встречала». Никогда бы не поверил, что такое услышу.

«А вы знаете, кто такой тираннозавр?»

С некоторыми детьми мы до сих пор поддерживаем общение. Они пишут, спрашивают, как у меня дела. Есть даже ученики, с которыми у нас всё еще горит огонек в тиктоке. Чтобы он не погас, надо абсолютно каждый день отправлять друг другу стикеры в чате. Очень многие подписаны на мой телеграм-канал, наблюдают, чем я сейчас занимаюсь.

Я до сих пор иногда пересматриваю видео с «Битвы хоров», чтобы полюбоваться на то, какие крутые у меня дети. В моем классе было 30 мальчиков и четыре девочки — почти все спортсмены и айтишники. Нам сказали спеть песню к празднованию Года семьи, и я выбрал «Пусть всегда будет солнце». Подумал, что будет очень мило, если мои мальчики и девочки споют ее вместе.

Я чуть не сорвал голос, когда мы ее репетировали, придумывали танец. Пока они выступали, я каждое движение выполнял с ними, каждое слово пропевал за спинами ведущих. Я был тем самым тренером или родителем, который дрожит и приговаривает: «Господи боже мой, давайте!» Мы заняли второе место — я очень ими гордился.

Дети всегда меня удивляли: и своими талантами, и какой-то искренностью, наивностью, внезапностью. Допустим, разговариваем с ребенком о домашней работе, и тут он спрашивает: «А вы знаете, кто такой тираннозавр?» Я отвечаю: «Ну да», но он всё равно начинает лекцию о том, кто такой тираннозавр. А одна девочка ходила на танцы, всё время про них рассказывала и звала меня на соревнования. Мне было так неловко — странно было бы согласиться, наверное.

Дети делились не только веселым, но и печальным. Иногда они говорили о каких-то своих трудностях, переживаниях, но всё равно дарили мне самую большую радость от работы. Понимаю, что после моих жалоб на учеников это звучит странно, и некоторые из них правда были невыносимыми, но именно дети приносили кайф, какую-то легкость даже после тяжелого дня. С детьми никогда не хочется расставаться. Даже с теми, кто любит твои уроки срывать.

Обложка: © личный архив героя материала; Anastasiia Hevko / Shutterstock / Fotodom