К середине XXI века почти во всех европейских странах, включая Россию, установится отрицательный естественный рост населения. Но директор Института демографии ВШЭ Анатолий Вишневский, который 15 сентября выступит на ярмарке Rassvet Book Fair 2019, не считает, что нужно паниковать. Он рассказал, как связаны высокая рождаемость и смертность и почему миграция — это единственный выход.
«Ожидаемая продолжительность жизни в России по мировым стандартам очень низкая»
Существуют разные составляющие демографии в России, и излишне драматизировать положение, конечно, не стоит. Что у нас безусловно плохо — это высокая смертность, которая сейчас вроде бы снижается. В первую очередь она касается взрослых, особенно мужчин. Из-за этого и ожидаемая продолжительность жизни в России по мировым стандартам очень низкая.
В 2014 году Владимир Путин с гордостью рассказал, что мы вошли в список стран с продолжительностью жизни от 70 лет и выше. Но в нём уже есть множество стран, которые опережают нас. Мы находимся где-то в шестом десятке. Для второго десятилетия XXI века это совсем не достижение. Не говоря уже о том, что это усреднённая величина: демографы обычно различают показатели для мужчин и для женщин, а в этом списке приводятся данные для обоих полов.
Да, мы движемся, но как-то потихонечку, с большим отставанием и далеко не в первых рядах. Учитывая наши амбиции великой державы, это, конечно, не тот показатель, которым можно гордиться. Скорее очень печальный факт.
Просто смертность — это же абстрактное понятие. А на деле оно означает, что большое число людей, особенно мужчин, умирают преждевременно, не дожив даже до старости. Без них остаётся масса вдов и сирот. Это влечёт ещё и экономические потери, потому что мужчины не дорабатывают даже до того срока, на который государство рассчитывает, — предположим, до пенсии.
«За то, чтобы люди жили долго, надо платить»
В ситуации отставания мы находимся уже много десятков лет. Это не результат последних десятилетий. Она началась примерно с середины 60-х, а в 90-е годы, понятное дело, ещё обострилась. Этот кризис сохраняется и сегодня.
Мы включаем радио, читаем газеты и понимаем, что происходит в медицине: врачи жалуются, пациенты жалуются. Даже по официальным данным, затраты на охрану здоровья в России очень маленькие. Меньше 4% ВВП идёт на охрану здоровья, а есть страны, где эта цифра 8–10% и даже больше. Грубо говоря, мы тратим слишком мало денег, чтобы у нас была современная продолжительность жизни, которая, вообще-то, стоит дорого. За то, чтобы люди жили долго и не умирали, надо платить.
Но дело не только в охране здоровья. Можем ли мы сказать, что россияне (выводим за скобки Москву) могут позволить себе или хотя бы имеют представление о том, что такое здоровое питание?
Всегда ссылаются на вредные привычки: пьянство, курение. Это удобный способ сказать, что люди сами виноваты
Но ведь система здравоохранения должна быть не просто неким министерством больниц (хотя и с этим тоже не всё в порядке), в неё должно входить и просвещение населения. Людям нужно объяснять, что вредно, а что полезно. Представление о здоровом образе жизни должно закладываться с детства, в том числе о вреде наркотиков или алкоголя. Я не знаю, в какой мере, скажем, наша школа с этим справляется.
Тут, конечно, нужны не репрессивные меры, а воспитательные. У людей нужно создавать общее представление о ценностях жизни. И здесь та же художественная литература может дать гораздо больше, чем прямые назидания какой-то тёти, которая с ужасом говорит о наркотиках.
Рождаемость vs традиционные ценности
Второй важнейший компонент здоровой демографии — рождаемость. И он гораздо сложнее. Простота смертности в том, что все соглашаются: её надо снижать, люди должны быть здоровыми. Никто не говорит: «Нет, не надо». В вопросе рождаемости есть разные соображения. Даже на уровне общественного дискурса.
Есть сторонники домостроевских представлений о семье, о женщине, о детях. Они совершенно не соответствуют состоянию общества в XXI веке и менталитету современного человека. Обычные люди понимают о семейной жизни куда больше, чем РПЦ или политическая элита, части интеллектуальной элиты.
Традиционные ценности — это пустое говорение, а есть объективный процесс. Обращение к ним содержит предпосылку, что люди, в общем-то, погрязли в грехе, что они стали несознательными. А на самом деле они гораздо лучше осознают происходящие перемены, к ним адаптируются и используют их с выгодой для всех. В советское время было потрачено много усилий, чтобы вытеснить эти традиционные ценности. Но и тогда всё было противоречиво: их то уничтожали, то, наоборот, вытаскивали.
После перестройки мы наивно предполагали, что Церковь, получив право голоса, окажет благоприятное воздействие на демографическую ситуацию. Но этого не произошло: они стали сразу тянуть назад. Это в какой-то мере затрагивает и положение женщины, и отношения в семье, и отношение к регулированию рождаемости и так далее.
Церковь занимает ретроградную позицию и не способствует тем изменениям, которые нужны
Всегда есть какая-то часть с большим количеством детей, есть многодетные семьи. Никто не возражает. Я говорю о том, что надо предоставить людям право выбора. Сколько они хотят — пусть столько и рожают. Домостроевская семья права выбора не дает. И тут нужно думать, что лучше: ценность выбора или ценность следования канону. Как демограф я говорю объективно, что такое количество детей не нужно. Не хватает полребёнка, а не четырёх детей.
«Вопрос рождения детей связан не только с деньгами»
Почему снижается рождаемость и почему она, вообще-то, и должна снижаться, мне кажется, понятно. Мы не хотим, чтобы у нас было как в Африке. Никто не хочет, чтобы все рожали по шесть-восемь детей, чтобы женщина была детородной машиной и больше ничем не занималась.
Оно оправдано и обусловлено ещё тем, что снизилась смертность: и дети, и взрослые перестали умирать так, как когда-то. Это сделало высокую рождаемость просто ненужной. И раз она стала ненужной, мы должны пересмотреть вообще все каноны, по которым жили люди. Потому что рождение детей в традиционном обществе (и так было до начала XX века) — это просто автоматическое следствие секса, а секс — автоматическое следствие брака.
Поскольку были распространены ранние браки, поскольку подростков не спрашивали, а просто женили, они начинали жить, у них появлялись дети. Очень многие дети умирали. Баланс поддерживался за счёт высокой смертности. В обычных условиях на протяжении многих столетий население ни одной страны не росло или увеличивалось быстро. Высокая смертность всё время подравнивала высокую рождаемость.
Потом все страны подошли к рубежу, когда стало ясно: либо мы соглашаемся, что смертность по-прежнему будет косить всех, либо надо снижать и её, и рождаемость
Чтобы рожать детей не про запас, а примерно столько, сколько мы хотим. Это и произошло в развитых странах и продолжает происходить. В той же Африке или Азии, конечно, пока не так.
Как пишут в учебниках, для того чтобы население воспроизводило само себя, нужно, чтобы каждая женщина рожала в среднем 2,1 ребёнка. То есть каждая женщина оставляет после себя девочку, и всё повторяется. Этого показателя сейчас нет ни в одной развитой стране. И мы, может быть, не совсем понимаем, почему так. Почему недотягивает ни одна страна и как будет дальше? Хотя развивающихся стран, где рождаемость высокая, гораздо больше, чем таких, как наша.
Даже в России, когда людей опрашивают, сколько они хотят детей, цифра обычно вращается вокруг двоих. Поскольку много кто остаётся бездетным или однодетным, то должно быть большое количество трёх-четырёхдетных семей. Вот их-то обычно и не хватает, чтобы покрыть баланс. Но можно понять и тех людей, которые останавливаются на двух детях. Только политики часто сводят вопрос к деньгам.
Нет денег — нужны пособия, материнский капитал. На самом деле это ерунда. Что, у нас мало достаточно обеспеченных семей, которые могут жить без материнских капиталов?
У нашего премьер-министра сколько детей? Кажется, двое. Ну и что, ему нужен материнский капитал, чтобы он родил третьего?
Проблема в том, что один-два ребёнка не у самых бедных, а у большинства населения. И когда нагнетается шумиха вокруг материнского капитала — это, по сути, способ борьбы с бедностью. Попытки материально стимулировать рождаемость предпринимались и в других европейских странах. Германия намного богаче, чем Россия, и уровень жизни там выше, но нету там никаких 2,1. Рождаемость ниже, чем у нас.
Дело ведь в том, что деньги и материальные ценности — это не единственные ресурсы, которых людям не хватает всегда. Главный ресурс — это время. Если человек откладывает создание семьи, у него появляются новые возможности для самореализации, прежде всего у женщины. Она выигрывает и понимает это.
«Раньше брак был пропуском во всю остальную жизнь»
Когда люди почувствовали себя более свободными, они стали вступать в брак гораздо позже. У нас борются с этим и с поздним рождением, считают, что нужно, чтобы рожали молодые, потому что иначе это якобы приводит к снижению рождаемости. Хотя, например, во Франции, Англии или Швеции распространены поздние браки, но рождаемость не становится ниже.
Существует просто другая стратегия: женщины начинают позже рожать, но потом у них короче периоды между рождениями. В итоге получается то же самое количество детей, которое они бы родили и до этого. Только они планируют всё не после зачатия, когда в случае нежелательной беременности приходится делать аборт. Они отлично знают, зачем и когда им рожать. Они не зависят от воли случая.
В 90-х в Россию с Запада пришла контрацептивная революция. Нельзя сказать, что она началась стихийно, потому что тогда же стали заботиться о планировании семьи. Существовала даже такая государственная программа. Россияне стали откладывать рождение детей. Сначала это связывали со спецификой 90-х годов, что, мол, они не могут себе позволить и откладывают на будущее, но дело было не в этом. Крутое падение так называемого коэффициента суммарной рождаемости, которое пришлось на 90-е годы и, казалось бы, доказывает порочность этого десятилетия, произошло и в других странах, но случилось ещё в 70-е годы.
Когда сместился возраст рождения детей, должны были измениться и все остальные установки и правила семейной жизни. Само представление о браке стало другим, потому что раньше он был пропуском в дальнейшую жизнь. Сейчас это не так. Дети рождаются вне брака и регистрируются как внебрачные, в некоторых странах таких уже чуть больше половины. В России пока нет, и с этим продолжают бороться. Но всё равно порядка 30% детей рождаются вне брака.
Когда человек решает сам за себя — это совершенно другая парадигма существования. Это выбор, который касается не только рождения детей, а всего. Допустим, он может верить в Бога, а может не верить, может вступать и не вступать в брак. Это вопрос устройства общества в целом. Современный мир основан на свободе выбора и уже доказал свою, по крайней мере технологическую, состоятельность.
«Без миграции ничего не выйдет»
Демографический переход — очень сложный процесс, который поставил весь мир в трудную ситуацию. Избыточный рост населения невероятный и, конечно, создаёт массу проблем. И он имеет гораздо большее значение, чем проблемы развитых стран, где немножко недорождаются дети.
Европейский союз поддерживает своё существование за счёт миграции. Там много людей, а здесь мало. Это естественный процесс. Без миграции ничего не выйдет. Во всех развитых странах, за исключением Швеции и Норвегии, к середине XXI века установится отрицательный естественный прирост. Рост возможен только за счёт миграции. Так что надо смотреть на вещи прямо, как они есть.
Это можно считать проблемой. Но, значит, нужно думать, как её решать, а не просто говорить, что это не годится. Самое простое — сказать: «Нет, давайте рожать». Но почему, если вам предлагают альтернативу? Другое дело, что тогда нужно заниматься этой миграцией, к ней готовиться, решать проблему интеграции. Если мы говорим, что нам нужно увеличивать население за счёт этого ресурса, значит, должно быть другое отношение и финансирование.
В европейских странах существует такая проблема, а в Америке, например, есть интегрированные слои населения. США — это же страна мигрантов, и ничего, живут. Мы задумываемся, как мне кажется, над всей ситуацией только под углом «раньше было лучше, давайте сделаем так, как было». Но перед нами новые вызовы, а мы хотим их решать старыми способами.
Послушать лекцию Анатолия Вишневского можно на книжной ярмарке Rassvet Book Fair 2019, которая пройдёт 14–15 сентября на территории бывшего завода «Рассвет». На ярмарке будут присутствовать более 60 больших и маленьких независимых издательств.
Среди лекторов и участников фестиваля — экономисты Константин Сонин и Ростислав Капелюшников, социолог Алексей Левинсон, биолог Михаил Гельфанд, историк Андрей Зорин, астроном Владимир Сурдин, поэт Мария Степанова, лингвист Максим Кронгауз, психологи Василий Ключарев и Вероника Нуркова, математик Дмитрий Дагаев и многие другие.
