«Неужели это я его испортил?». Честная исповедь отца наркозависимого подростка

Возможно, вы смотрели получивший множество престижных премий фильм «Красивый мальчик» — с Тимоти Шаламе в роли наркозависимого подростка. Но, скорее всего, не знаете, что кино основано на реальной истории. Ее в своей одноименной книге (вышла в издательстве «МИФ») рассказывает Дэвид Шефф, отец такого ребенка. А мы публикуем один из самых пронзительных отрывков из нее.

В какой-то момент родители привыкают к тому, что ребенок разрушает себя и свою жизнь. Но я не смог к этому привыкнуть. Тем не менее порядок действий мне был уже хорошо известен. Я позвонил в полицию и отделения неотложной помощи в больницах. Никаких следов Ника. Никаких вестей один день, второй, третий… Снова пришлось как-то объяснять ситуацию Джасперу и Дэйзи. Все, что они поняли, это то, что у Ника неприятности и что их родители мучаются от беспокойства. Вспомнив инцидент в Инвернессе, когда за Ником приехала полиция, Джаспер спросил:

— Ник что, в тюрьме? — Я обзвонил тюрьмы. Его там нет. — А где он спит? — Не знаю. — Может быть, он ночует у друга. — Надеюсь, что так.

Я пытался понять, что происходит — и не только с Ником, но и с жизнью всей нашей семьи, погрязшей в его проблемах. Я старался сдерживать себя, когда рядом были малыши, но срывался на Карен. По большей части она терпела мои вспышки гнева и отчаяния, но иногда показывала, что устала от моей зацикленности на судьбе Ника. Дело не в том, что она меня не понимала, но ведь всему есть предел, не может же эта ситуация длиться вечно. Я мало спал. Она просыпалась ночью и находила меня в гостиной, где я сидел, уставившись на огонь, горящий в камине. Я признавался ей, что не могу спать, потому что не могу выбросить из головы образ Ника, шатающегося по улицам Сан-Франциско. Мне все время казалось, что он страдает, что он в беде, что он умирает.

— Я понимаю, — говорит она. — Я тоже думаю об этом.

В первый раз за все время мы плакали вместе.

Не в силах справиться с растущим отчаянием, холодным пасмурным утром я поехал в Сан-Франциско. Я хотел убедиться в том, что с ним ничего не случилось. Сознавая всю бессмысленность своей затеи, я тем не менее намеревался прочесать районы Хейт и Мишн, подозревая, что Ник мог податься туда. Проехав через весь район Мишн, я пересек центр города, оставил машину на улице Эшбери и отправился пешком вниз по Хейт-стрит. Я зашел в его любимый музыкальный магазин «Амеба», заглянул во все кафе и книжные магазины, попадавшиеся на пути.

Несмотря на постепенное облагораживание района, Хейт сохранил традиционную атмосферу 1960-х — воздух был пропитан запахом горящей марихуаны.

В подъездах тусовались всевозможные беглецы от жизни: крашеные волосы, татуировки, яркая одежда из варенки, следы от уколов

И под кайфом. «Уличные парни всё еще живут старыми представлениями о Хейт-Эшбери, но сейчас это уже не район мира и любви, — заметил однажды Ник. — Теперь это район панк- музыки, всеобщего безделья и наркотиков». Кроме того, это район «ужасных хиппующих тинейджеров из округа Марин, которые клянчат мелочь», как добавляет Дэйв Эггерс в своей книге «Душераздирающее творение ошеломляющего гения» («A Heartbreaking Work of Staggering Genius»). Как-то раз я слышал, как выздоравливающая наркоманка описывала своего бывшего бойфренда, и ее слова напомнили мне об этих детях: «У него были черные ногти, и он сидел за рулем катафалка. Все в нем так и кричало: «Посмотрите на меня, посмотрите на меня!» А когда вы смотрели на него, он огрызался: «На кого, твою мать, ты смотришь?»

Если вы согласны с тем, что зависимость — это болезнь, вы будете поражены, как много из этих детей — параноиков с повышенной тревожностью, в синяках, с дрожью во всем теле, изнуренных, часто с психическими расстройствами — серьезно больны и медленно умирают. Если бы эти дети страдали каким-нибудь другим заболеванием, мы никогда не допустили бы такой ситуации. Они лечились бы в больнице, а не слонялись по улицам. Звучит нелепо, но я спрашивал у некоторых из них, не знают ли они моего сына. Они либо вообще не обращали на меня внимания, либо просто таращились на меня пустыми глазами.

Я переступал через них или проходил мимо, заглядывая каждому в лицо и размышляя о них и об их родителях. Я дошел до Станьян-стрит и вошел в парк «Золотые ворота», уворачиваясь от роллеров и велосипедистов. Около карусели я остановил полицейского и объяснил ему, что разыскиваю сына, мет-зависимого.

— Наркоманов трудно не заметить, — сказал он мне и, добавив, что знает, где они могут тусоваться, повел меня по дорожке.

— Попробуйте поискать вон там, — указал он на заросший травой пригорок под магнолией, где собралось около дюжины человек.

Я подошел к девушке, сидевшей на скамейке поодаль от остальной группы. Тоненькая, грациозная, бледная. Одета в грязный полосатый свитер французского моряка.

Вблизи я рассмотрел характерные признаки употребления метамфетамина: сведенная челюсть и дрожь в теле

Я назвал себя, и она отшатнулась.

— Вы коп?

Я ответил отрицательно, но рассказал, что меня направил сюда полицейский. Я показал на удаляющегося полицейского, и она, казалось, успокоилась.

— Он ничего, — сказала она. — Пристает только, если мы мешаем окружающим или употребляем рядом с детской площадкой.

Она показала — где. Конечно, я знал эту площадку. Ник когда-то играл там в секретного агента.

После этого светского разговора я рассказал ей о Нике и спросил, знает ли она его. Она попросила описать. Я рассказал, как он выглядит, но она покачала головой.

— Так выглядит половина моих знакомых парней, — сказала она. — Но его я не знаю. Вы не найдете его, если он не хочет, чтобы его нашли.

— Ты хочешь есть? Мне сейчас все равно нечего делать. Я бы мог купить что-нибудь поесть.

Она кивнула:

— Ладно.

И мы пошли в «Макдоналдс», где она буквально проглотила чизбургер.

— Я сидела на кристалл-диете, — сказала она.

Я поинтересовался, как она сюда попала. Она отвечала на мои вопросы тихим, запинающимся голосом.

— Со мной не было никаких хлопот, — сказала она. — Я была милым ребенком.

Она рассказала, как играла в куклы, как была королевой игры в твистер, участвовала в оркестре в старшей школе, любила историю, делала успехи во французском языке. Она много читала. Загибая тонкие пальцы, назвала своих любимых авторов. Этот список мог с таким же успехом принадлежать Нику, во всяком случае когда он был моложе. Харпер Ли, Толкиен, Диккенс, Э. Б. Уайт, Хемингуэй, Кафка, Льюис Кэрролл, Достоевский.

— Федор был моим кумиром, «Братья Карамазовы» — моей библией, но сейчас я не читаю все это дерьмо

Она взглянула на меня и сказала:

— Знаете, я была чирлидером. Без дураков. Но я так и не дошла до выпускного

Она застенчиво засмеялась, прикрывая рот трясущейся рукой, затем дернула себя за тонкие, свисающие прядями волосы.— Сказочная крестная не появилась и не пришла на помощь.

Один мальчик дал ей попробовать метамфетамин пять лет назад, когда ей было четырнадцать. Она отхлебнула минералки и добавила, раскачиваясь взад-вперед на стуле:

— Мет… Хотя я и знаю, что сама все себе испортила, но, если бы у меня была возможность начать все сначала, я бы снова подсела на него. Я не могу жить без наркоты и не хочу. Вы не можете себе представить, как хорошо становится, когда наркотик хороший. Мне это необходимо.

Она вытащила несколько кусочков льда из стакана с кока-колой и стряхнула их с пальцев на стол, наблюдая, как они рассыпаются по пластику. Она рассказала, что ее отец банкир, мать риелтор. Они живут в Огайо в доме, где она выросла.

— Белый дом, розы, изгородь из штакетника — американский стандарт.

Родители наняли частного детектива, чтобы найти ее, когда она убежала из дома в первый раз. Тогда она доехала до Сан-Франциско с одним из друзей. Детектив обнаружил ее в приюте для бездомных и уговорил вернуться домой. Дома родители отвезли ее в больницу, чтобы она прошла курс детоксикации от метамфетамина.

— Это был ад. Мне хотелось умереть. Она стащила баночку валиума и в тот день, когда ее выписали, приняла слишком большую дозу. Когда она поправилась, родители отправили ее в «Хейзелден», известную на Среднем Западе наркологическую клинику, но она убежала и оттуда. Родители снова ее нашли и поместили в другой наркологический центр.

— Это какой-то дерьмовый культ, секта, — сказала она о программах реабилитации. — Бредни про обращение к Богу.

Она снова сбежала, добыла наркоту у старого приятеля и на попутках вернулась в Сан-Франциско. Бóльшую часть пути она проехала с водителем грузовика, курившим метамфетамин. Она осела в Хейте и начала торговать и колоться кристаллическим метамфетамином. Живет в гараже, где есть обогреватель, но нет водопровода, спит на старом матрасе.

Она рассказала, что употребляет метамфетамин почти ежедневно, курит его и колет. Бодрствует по семьдесят два часа кряду и более. Если спит, то несколько дней подряд. Ее мучают бредовые «наркоманские» кошмары. В отделении неотложной помощи она побывала три раза, один раз с пневмонией, «с каким-то расстройством желудка, я кашляла кровью» и с бредовым состоянием, когда «крыша поехала». Занимаясь попрошайничеством, она зарабатывает достаточно денег на кофе и сигареты. Как-то раз она ударила парня ножом «всего лишь в ногу». Платит за метамфетамин, торгуя наркотиками.

— Когда я не могу заплатить, я делаю минет или что-то еще, что угодно.

Она сказала это и сама, казалось, сконфузилась — видимо, воспоминания пробудили зачерствевшие эмоции. Она отвернулась и опустила глаза. В профиль, с распущенными немытыми волосами она выглядела вдвое моложе.

— Если я не могу достать мет, я становлюсь настоящей стервой, — говорит она. — А с метом я в порядке

— А как твои родители?

— А что с ними может случиться?

— Скучаешь по ним?

— Не особенно. Да, наверное.

— Ты должна связаться с ними.

— Зачем?

— Уверен, они скучают и беспокоятся. Они могли бы помочь.

— Они скажут, что нужно вернуться в клинику.

— Возможно, это не такая уж плохая идея.

— Я уже это проходила, знаю.

— По крайней мере позвони им. Дай им знать, что жива.

Она не ответила.

— Позвони им. Я знаю, они хотели бы услышать, что ты жива.

Я поехал домой. Без Ника. По пути размышлял о родителях девушки. Если они такие, как я себе представляю, то есть вроде меня, значит, что бы они сейчас ни делали, они делают это машинально. Потому что мысли заняты другим. Они ни на минуту не могут освободиться от тревоги за свою дочь. Они мучительно стараются понять, что пошло не так. Они думают, жива ли она. Размышляют о том, что, может быть, это они во всем виноваты.

Я изводил себя теми же вопросами, на которые нет ответа.

Неужели это я его испортил?

Был ли я слишком снисходительным?

Неужели я уделял ему мало внимания?

Или слишком много?

Если бы только мы не переехали в сельскую местность…

Если бы только я никогда не употреблял наркотики…

Если бы только мы с его матерью остались вместе…

Если бы только, если бы только…

На обложке: Ник и Дэвид Шеффы на Лондонском кинофестивале. Фото: Shutterstock / Featureflash Photo Agency