Журналисты «Мела» весь год старались не упускать для вас срочные новости, отвечать на сложные вопросы и, конечно, рассказывать важные истории. В этой подборке — наши главные тексты.
«Боль физическая, боль моральная, безысходность». Учитель высшей категории — о том, как стала бездомной
Героиня этого текста Любовь Дадаченкова — педагог с 36-летним стажем. Она несколько раз меняла места работы, чтобы погасить ипотеку, а в этом году была уволена из центра реабилитации детей с инвалидностью. Без денег и с подорванным здоровьем Любовь оказалась на улице. «Мелу» она рассказала, почему стала своей в обществе бездомных и как планирует отстаивать честное имя.
За чай боролись: всем хотелось напиться горячего после дня на улице. Там как на войне, наверное, глоток воды был за счастье. К бойлеру стояли очереди, то чая, то кипятка на всех не хватало. Налить себе стаканчик на ночь, чтобы поставить рядом с кроватью, было почти невозможно.
«Я устала провожать своих пациентов». Детский онколог — о работе в хосписе, страхе смерти и синдроме бога
Фидан 7 лет работала детским онкологом в больнице, потом еще год — в хосписе. Сейчас она планирует сменить профиль, чтобы работать со взрослыми — и не видеть больше, как умирают дети. С какими трудностями сталкиваются онкологи и как эта работа помогает полюбить жизнь — в ее откровенном монологе.
От тяжелой моральной обстановки спасали только дети. Они другие. Они добрые, честные, без ложных установок «как можно» и «как нельзя». Ребенок может сказать: «Тетя доктор, что у тебя на голове? Тебе не идет эта прическа». Поэтому после утренней планерки вместо чая в ординаторской со всеми врачами я шла на повторный обход. Я приходила к детям, и моя жизнь приобретала смысл. Зашла к одному ребенку — он рисует, вторая плетет фенечки, третий ругается с мамой и плюет в нее кашей. Это и есть жизнь.
«При звуках взрывов все сразу падали на пол»: как школы Белгорода жили в этом учебном году
В 2024 году обстрелы Белгородской области участились. Школьников стали учить, как вести себя во время воздушной тревоги. В самое тревожное время занятия перевели на дистанционку, а часть детей увезли учиться в другие города. Учитель одной из белгородских школ Виталий Матюхин рассказал, как за последние два года изменилось образование в регионе.
Некоторые из уехавших педагогов жаловались на тяжелые условия. Слышать про то, как тяжело жить в Казани, Санкт-Петербурге, Анапе, для меня, находясь в Белгороде, сложно.
Сопровождающие педагоги начинают забывать реальность нашего региона — так бывает, когда попадаешь в другую обстановку, где не вскакиваешь по сигналу тревоги в 5 утра и не бежишь в укрытие, бросив авто на трассе. В таких случаях я всегда говорю: «Можете вернуться в Белгород и узнать, что такое сложно жить. Вы немного путаетесь в понятиях».
«Чудо произойдет, если Владимир Владимирович вмешается»: печальная история закрытия одной маленькой школы
«Это наша школа. Моя школа. Это вся моя жизнь», — написала в письме «Мелу» учительница из города Тулун Иркутской области. Местная администрация решила, что к 1 сентября 2024 года ее школа будет «реорганизована», то есть по факту закрыта. Так и вышло.
Возраст этой школы — 113 лет. За это время, по словам героини, она стала «милым маленьким домашним миром» для детей и жителей района. Весной, когда школа еще была открыта, мы поговорили с ее учителями.
Мы регулярно писали ходатайства. Просим одно — отказывают. Просим другое — отказывают. Во всём отказывают. Мы оказались ненужными. Почему так? Мы много об этом думали, но не смогли найти ответ. Нас как-то отставляли в сторону, хотя мы всегда достигали высоких результатов. Мы не знаем, почему про нас забывали и довели до такого. Мы не можем объяснить. Из всех школ города — почему именно с нами так? Может, в нас правда давно не видели перспектив?
«У кого-то холодильник уплыл, а у кого-то весь дом»: как семья с тремя детьми пережила паводок в Орске
Прорыв дамбы в Орске — одно из самых громких ЧП года. Тысячи семей практически полностью лишились имущества. Семья Анны, героини нашего текста, — одна из них. Анна рассказала «Мелу», как эвакуировалась из города с тремя детьми, какие меры поддержки ее семье предложило государство и каково это — потерять дом, а вместе с ним все воспоминания.
Первое время был шок: сначала я подсчитывала убытки. Как же быть со школой, одеждой, обувью, учебниками, компьютерами, планшетами, синтезатором, норковыми шубами, мебелью, кухонной техникой и гарнитуром — всё утонуло. Истерики не было, я даже не могла плакать. Спать больше трех часов тоже не получалось, и с каждым новым пробуждением была новая боль.
«Самым простым и логичным кажется закрыть глаза и перестать бороться»: скрипач — о борьбе с лейкозом в 14 лет
В 14 лет Вильям, талантливый скрипач, который жил в интернате при московской музыкальной школе, узнал, что у него лимфобластный лейкоз — тяжелое онкологическое заболевание. Узнал не сразу — воспитатели говорили, что кровь из носа в его возрасте — это нормально. Болезнь на год заперла Вильяма в онкоцентре — без друзей и сцены. В интервью «Мелу» он рассказал, как проходит пубертат в больничных стенах и как выглядит жизнь после страшного диагноза.
Еще сложно было объяснить людям, что жалость — последнее, чего я жду от них. Временами от этого было просто мерзко. Когда человек справляется с раком, его нельзя назвать героем. Но ужаса в своей жизни он пережил, безусловно, много. Он не хочет с ним сталкиваться снова, он не хочет, чтобы этот опыт его определял. Лучше всего, общаясь с человеком, поборовшим рак, делать вид, что ничего с ним не произошло.
«На кладбище оказалось больше жизни, чем в школе»: уволенная за чтение Хармса учительница — об искусстве хоронить людей
Героиня этого текста Серафима Нейман в 2021 году уволилась из гимназии в Петербурге. Причина увольнения — стихи Хармса и Введенского, которые она прочла детям во время классного часа. После скандала учительница бросила преподавание и — неожиданно — стала ритуальным церемониймейстером. И полюбила работу на кладбище больше, чем работу в школе.
Вы не представляете просто, как много людей хотят побыстрее и подешевле зарыть и забыть. У нас из ритуального агентства урны с прахом могут не забирать годами. Некоторые ритуальные агенты их у себя дома хранят или в багажнике возят. Мне рассказывали, как две сестры хоронили мать. Они стояли вдвоем перед гробом, а между ними был ритуальный агент. Они общались через него: «Передайте этой, что венок надо поправить». Как-то принципиально они друг с другом не разговаривали — их не примирило даже горе. Так что когда я вижу сплоченных плачущих родственников, я радуюсь.
Фото на обложке: Егор Алеев / ТАСС
ИСТОРИИ
«Их танцы и еда, наши конкурсы и салаты»: как учителя из Якутии и Конго встретились и поженились в Челябинске
ИСТОРИИ
«Мне 22, а для мамы я всё еще ребенок». Дочь учительницы — о жизни в школе и дома. И тот же период — глазами ее мамы
ТЕСТ
Тобольск — это где? Проверьте, как хорошо вы знаете Россию. В финале — розыгрыш приза
Ииформация побуждает к размышлению о возможных последствиях для детей этих родителей. Об этом пишут биологи (https://mel.fm/blog/menedzhment-rynochny/59037-chelovek--eto-zhivotnoye).
Снизить ущерб для развития детей можно за счет школ и детстких садов с учетом последних совместных достижений педагогов с архитекторами (https://mel.fm/blog/menedzhment-rynochny/5642-sovremennaya-shkola-rossii).