«При звуках взрывов все сразу падали на пол»: как школы Белгорода жили в этом учебном году

Белгород обстреливают с начала СВО. В декабре 2023 года ситуация ухудшилась — центр города подвергся сильнейшему ракетному удару. С этого времени обстрелы участились, школы перевели на дистанционное обучение, а некоторых детей отправили в другие регионы. Мы поговорили с учителем из школы в Белгородской области, чтобы узнать, как живут педагоги, дети и родители последние два года. Во время разговора раздалась воздушная тревога — сейчас она звучит там два раза в день.

«Объяснять не приходилось — дети всё понимали»

Меня зовут Виталий Матюхин. Мне 43, и я учитель истории и обществознания в «Территории успеха» — школе в Белгородской области, в поселке Новосадовый. Веду уроки у пятых, шестых и восьмых классов. В педагогику пришел три года назад — до этого работал в коммерческих организациях, а вообще по образованию я юрист. Но юрист, который всегда осознавал, что после 40 хочет преподавать. Поэтому я отучился на педагога и получил дополнительное образование психолога, чтобы лучше разобраться в поведении учеников.

Я хорошо помню тот день, когда прилетел первый снаряд. Это был конец февраля 2022 года, я спал. Всё началось около пяти утра: хлопки, взрывы, новые звуки, ударная волна. Тогда попали в нефтебазу, и я наблюдал из окна своего дома, как поднимаются столбы черного дыма и что-то полыхает. Видел, как весь поселок в панике уезжает, как все стоят в очереди на заправку, создавая огромную пробку на всю трассу. Я себя к этому заранее морально готовил и понимал, что рано или поздно это случится. Первая мысль: «Наконец-то мы перестанем дожидаться нападения», а вторая: «Надолго ли это?».

Объяснять детям что-то особо не приходилось — они всё понимали

Старшие классы вообще не хотели разговаривать на эту тему, боясь сказать лишнее, а с младшими у нас были творческие работы. На них мы затрагивали этот вопрос, и у детей было четкое осознание того, что сейчас такие условия жизни и мы отстаиваем свое право на существование. Сейчас дети привыкли. Они начинают воспринимать всё происходящее как компьютерную игру, как события, которые где-то происходят, но их не касаются, — так работают защитные механизмы психики.

Родители, наоборот, жуткие паникеры, и мамы просто сходили с ума. Они говорили: «Какие уроки? Я жизнь ребенку спасаю, поэтому уезжаю в Москву!» — и выбирали позицию «Всё, мосты горят! Нет ни будущего, ни прошлого». Они хотят лучшего для своих детей, это правильно. Но бежать сломя голову, всё бросая, — для меня это тупиковая позиция. Всё рано или поздно кончается, но если упустить определенные моменты жизни, в том числе обучение, это потом никогда не наверстаешь. Пока мы учим детей любить родину, уважать друг друга, за порогом школы воспитанием занимаются родители, мировоззрение которых часто отличается от нашего.

Нашу школу закрывали на дистанционное обучение два раза: с апреля по сентябрь 2023-го и с этого января до конца учебного года. Всё лето мы надеялись, что выйдем на очное обучение. Вышли в сентябре — у нас сформировалось двухпотоковое обучение, в две смены. Уроки сократились до 35 минут. Стоять у доски перед учениками, видеть их лица — какая это была радость! После сильного обстрела в канун Нового года со стороны ВСУ школа опять перешла на дистанционное обучение, ЕГЭ, ОГЭ и массовые мероприятия отменили (например, мы не праздновали день рождения школы — 3 апреля ей исполнился год).

«Объявлена воздушная тревога. Нам надо сесть в коридоре»

Когда дети учились очно, в школе были приняты необходимые меры безопасности. Первое, что было сделано, — это оклейка окон бронепленкой. Второе — закрытие последнего этажа (из-за опасности прилета), поэтому мы учились только на первом и втором. Потом по всей школе красными линиями отметили эвакуационные пути. Каждый день проводились занятия по безопасности: что делать при звуках сирены и куда бежать в случае объявления воздушной опасности.

В случае любой угрозы (террористический акт, воздушная тревога, опасность бомбардировки) все знают, что делать. У каждого работника свои обязанности — классный руководитель отвечает за своих детей. Есть учителя и другие сотрудники школы, которые отвечают за снабжение наших убежищ. Есть те, кто отвечает за карточки, сигнальные указатели — логистику передвижения школьников и педагогов, и те, кто отвечает за подачу сигналов, кто прорабатывает их в том числе с нашей охраной, которая дает сигналы, — в нашей школе их три: угроза теракта, воздушная тревога и БПЛА. Все знают, как в каждом случае звучит тревога.

Я лично проводил инструктажи детям: всё было отработано от и до

При звуках взрывов все сразу падают на пол, при сирене убегают в слепые зоны, где нет стекол и окон, — там находятся аптечка, вода. У нас есть эвакуационное убежище — большой подвал, оборудованный всем необходимым для того, чтобы посидеть, перекусить и сходить в туалет. На входах организованы сооружения из толстых бетонных плит. За всем следят ответственные люди: контролируют пополнение запасов и срок годности продуктов. Конечно, одно дело отрабатывать в теории, а другое дело — в реальности. Как бы мы ни готовились, всё равно будет паника.

У всех разная реакция на происходящее. Например, моя племянница собирает и разбирает вещи каждый раз, когда объявлена воздушная тревога. У нее всегда стоит собранный чемодан, и она готова уже уезжать из региона. При этом моя мать-пенсионерка продолжает работать в центре в стеклянном магазине. Ученики реагируют по-разному: кто-то паникует, кто-то более сдержан. Когда во время дистанционных уроков объявляли воздушную тревогу, дети иногда сами сообщали мне: «Виталий Александрович, объявлена воздушная тревога. Нам надо укрыться в слепой зоне или спуститься в подвал». Иногда они реагировали даже быстрее, чем наша школьная служба оповещения.

«Может, уже выйдем на учебу? Интенсивность обстрела меньше»

В четвертой четверти дети вообще не ходили в школу. За редким исключением не ходили туда и педагоги — в основном там появлялся директор, администрация, охрана. Мне же удобнее работать из школы, а не из дома. Я написал заявление о том, что беру всю ответственность в случае чего на себя, и всё. Мне так удобнее. Во-первых, я живу рядом. Поэтому если прилет, то не будет разницы: прилетит в школу или в мой дом, который стоит в 300 метрах от нее. Во-вторых, в школе у меня более стабильный интернет. Дома он почему-то плохо работает, мобильный вообще глушат. Хотя неделю назад буквально в трех кварталах от школы был прилет, я всё равно считаю, что в школе более безопасно.

Дети у нас учились дома. Уроки проходили дистанционно — четвертую четверть никто не отменял, мы освоили программу. Большинство класса всегда присутствовало на уроках, но ученики все разные: кто-то активно участвует в занятиях, а кто-то их активно игнорирует, ссылаясь на плохой интернет или поездку к бабушке в деревню. Когда во время урока звучала воздушная тревога, занятие прерывалось и педагог говорил: «Всем в укрытие». Все укрывались в безопасном месте до отбоя ракетной опасности. По возможности я старался не отключаться от урока и успокаивать тех, кому это нужно.

Учителя ежедневно были с учениками на связи. У нас в школе даже запущена программа с хештегом #мынасвязи — каждый педагог всегда готов прийти на выручку ребенку, дать совет, успокоить. На самом деле те и другие уже соскучились по общению и очным занятиям. Мне в личные сообщения часто прилетал вопрос: «Может, уже выйдем на учебу? Интенсивность обстрела сейчас меньше. Мы соскучились!»

Что касается дополнительных образовательных процессов — всё закрыто, никаких кружков и секций. Во время очного обучения были созданы ГПД — группы продленного дня. Там дети могли поиграть на стадионе, погулять по территории или интересно провести время с педагогом. Но в целом школы вообще не функционировали в разрезе дополнительного образования. При этом дистанционные занятия по физкультуре проводились — дети должны двигаться и физически развиваться. Педагоги это понимают и пытаются максимально поддержать подвижность обучающихся через экран: прыгают, бегают вместе с детьми, отжимаются, подтягиваются, осваивают скакалку.

«Можете вернуться в Белгород и узнать, что такое выживать»

Кто-то занимается из дома, кто-то уезжает в лагеря, а кто-то из-за страха за свою жизнь уезжает из региона, отчисляется из школы. Они забирают личные дела, мы оформляем им справки и отпускаем из школы — это 2–2,5% от общего количества учеников (школа на 1000 человек). Родители хотят для своих детей лучших условий — конечно, это понятно. Но мы очень ждем всех назад!

Сейчас у нас есть губернаторская программа. Она позволяет детям уехать в принимающие регионы — например, в Крым, Ставрополь, Дагестан — и там либо просто отдыхать (если нет образовательной базы), либо продолжать обучение. В последнем случае детей распределяют по местным школам и они учатся. Оттуда дети привозят в виде справок оценки, которые наработали за четверть. Это сделано для того, чтобы не выпадать из учебного процесса, но при этом чувствовать себя более безопасно. Живут дети в основном в гостиницах. Так, на данный момент от нашей школы в другие регионы уехало около 300 человек. Изначально все поехали на 21 день, а потом было предложено остаться до конца учебного года, и многие согласились.

Дети едут вместе с сопровождающими их педагогами. Сейчас в командировке у нас находится порядка 20 членов педагогического коллектива. Некоторые из уехавших педагогов жаловались на тяжелые условия.

Слышать про то, как тяжело жить в Казани, Санкт-Петербурге, Анапе, для меня, находясь в Белгороде, сложно

Сопровождающие педагоги начинают забывать реальность нашего региона — так бывает, когда попадаешь в другую обстановку, где не вскакиваешь по сигналу тревоги в 5 утра и не бежишь в укрытие, бросив авто на трассе. В таких случаях я всегда говорю: «Можете вернуться в Белгород и узнать, что такое „сложно“ жить. Вы немного путаетесь в понятиях».

Еще одна проблема — учителя, который уезжает, нужно заменять. Когда из 70 педагогов уезжает 20, то возникает «кадровый голод». Но мы с ним справились, все уроки проходили по расписанию. Все были активно включены в работу, потому что понимали: образовательный процесс не должен останавливаться даже в таких критических ситуациях.

Спасибо принимающим сторонам — они организовывают насыщенную программу для детей: экскурсии, мастер-классы, общение с волонтерами, походы в музеи. У них каждый день праздник, они счастливы: новые знакомства, поддержка со стороны администрации. Задача принимающих регионов — увлечь и отвлечь ребенка, и им это удается. На Севере, например в Республике Коми, дети ходят в заповедники знакомиться с оленями. Да, есть те, кто жалуется: «Ой, два раза подряд макароны с котлетой дали» или «Ой, три раза подряд была жареная картошка». Возможно, это дети с графских угодий. А потом и родители подключаются: «Вы что, не можете разнообразить ребенку меню?» Мне слышать это крайне неприятно, сразу вспоминается Шекспир: «Есть ли что-нибудь чудовищнее неблагодарности человека?» Жизнь подтверждает мысль: когда делаешь людям добро, то добрые люди это ценят, равнодушные — забывают, а наглые становятся еще наглее. Но, конечно, радует, что искренне благодарных родителей в разы больше, как и радостных, счастливых детей!

Вообще, говоря о родителях, частая жалоба от них: «Ребенку не подходит климат, его надо срочно вернуть». Поэтому перед тем, как отправлять ребенка в Сыктывкар или Санкт-Петербург, необходимо понимать — это смена региона. Ребенок находился на дистанционном обучении, где нет коллективного иммунитета. Поэтому он может болеть — надо оценивать риски. Сначала родители просят взять хоть куда-нибудь, а потом срочно вернуть. И при этом не осознают, что это бюджет, поезд, который надо организовать, МЧС-сопровождение и что вашего ребенка просто так назад не отправят (это печальные организационные вопросы).

«Я за спокойствие и рационализм — не вижу смысла паниковать и бежать куда-то»

Во мне горит огонь педагогики, я жажду отдавать знания, воспитывать, помогать. Мне хочется, чтобы дети были лучше, чем мы, чище, добрее — я готов отдавать за это все свои силы и душу. Для меня это бальзам на сердце, и я жду не дождусь, когда выйду в класс. Хочется контакта глаза в глаза, хочется заглядывать ученикам в тетрадь, кого-то погладить по плечу за быструю и хорошую работу, а на кого-то посмотреть с упреком за разговоры на задней парте. Онлайн-образование никогда этого не заменит. Школа — это крики, звонки, иногда разборки на переменах, выкрики с места. Школа этим живет, стены этим наполняются. А сейчас это огромное здание на 1000 учеников абсолютно пустое и мавзолейное.

Я понимаю всю остроту ситуации. Недавно из-за обстрела обрушился жилой подъезд — там погибла наша коллега, а подруга-учитель еле успела выбежать из квартиры. Но ситуация улучшится. Я знаю! А пока, если ты не можешь радикально ее поменять, надо достойно принять. Я за спокойствие и рационализм — не вижу смысла паниковать и бежать куда-то. Я ни разу с начала СВО не покидал свой регион и свой дом. Испытывал ли я страх? Нет. Овладевала ли мной когда-то паника? Нет. Мне помогает творчество — сажусь и просто начинаю писать стихи, очерки, заметки.

В будущее я смотрю с широко открытыми глазами и вижу, что оно светлое. Уверен, что Белгород станет крупным транспортным и экономическим хабом. Надо просто немного подождать, но ждать не пассивно, а делая что-то. Важно выполнять свою работу. Да, страшно, но нужно преодолевать панику и заниматься своим делом. Ведь если учителя позволят себе паниковать, то где детям искать поддержку? В семье паника, в школе паника — где двенадцати-, тринадцатилетней детворе брать точку опоры? Я предпочитаю становиться точкой опоры для своих учеников: показываю спокойствие и непреклонность, оптимизм и надежду. Надеюсь, дети этим заряжаются.

Фото на обложке: Павел Колядин / ТАСС