«Я была в экзальтации, ведь меня бьют ремнём отца Сергия». Как жили и чему учились дети в Среднеуральском женском монастыре
«Я была в экзальтации, ведь меня бьют ремнём отца Сергия». Как жили и чему учились дети в Среднеуральском женском монастыре
«Я была в экзальтации, ведь меня бьют ремнём отца Сергия». Как жили и чему учились дети в Среднеуральском женском монастыре

«Я была в экзальтации, ведь меня бьют ремнём отца Сергия». Как жили и чему учились дети в Среднеуральском женском монастыре

Елена Акимова

32

27.01.2023

Фото: Личные архивы бывших послушниц монастыря

Помните историю со Среднеуральским женским монастырем? Его основателя отца Сергия (Романова) обвиняли в экзорцизме, захвате земель, жестоком обращении с детьми. Сергия отлучили от церкви, лишили сана, завели на него 2 уголовных дела, а затем осудили на 7 лет колонии. В 2020 году Елена Акимова поговорила с девушками, которые провели в его монастыре почти все детство: о насилии, унижениях и жизни, как в тюрьме.

— У меня постоянно напрашивается ассоциация с чешским концлагерем Терезин. Это был образцово-показательный концентрационный лагерь. Комиссии Красного Креста демонстрировались школа, детский сад, театр, дети исполняли оперу, написанную специально для них заключенным композитором. Среди узников, занимавшихся воспитанием детей, были выдающиеся педагоги и деятели искусств. Настоящая судьба детей из лагеря стала известна позже: большая часть из них погибла или была отправлена в печи Освенцима. Здесь, в монастыре, конечно, не такой контраст, но сохраняется то же глубинное противоречие. Как бы ни старались учителя монастырской школы, как бы ни стремились к знаниям дети, самый лучший и спасительный, в их глазах, результат образовательного процесса — это юные монахини, которые уезжают в отдаленные скиты, то есть, по сути, в ту же самую печь.

Автор этой метафоры — Анна (имя изменено), одна из бывших послушниц Среднеуральского женского монастыря.

Как она туда попала и как там оказались все остальные дети? А кто и чему учил детей в той самой монастырской школе? Вместе с другими бывшими послушницами Анна рассказала «Мелу» о жизни под покровительством одиозного отца Сергия — экзорциста, борца с рептилоидами, жидомасонами, чипизацией и коронавирусом.

«Мы сидели на уроке, а в соседней комнате умирал человек»

Среднеуральский женский монастырь в честь иконы Божией Матери «Спорительница хлебов» находится на окраине города Среднеуральска Свердловской области, примерно в 30 километрах от Екатеринбурга. Богатая входная группа, свежеотстроенные храмы, вымощенные плиткой дорожки и аккуратные газоны, высоченные сосны и березы на территории и за ее пределами. Обитель расположена за чертой города: вокруг — лес, рядом — трасса. Практически стерильная, удаленная от мирских соблазнов резервация.

У монастыря нет истории, он, можно сказать, новостройка: теперь уже бывший схимонах, отец Сергий, основал его совсем недавно, в начале двухтысячных. Но уже во время строительства там было подворье, стали появляться послушники и паломники, а с ними — дети. Сначала они в монастыре просто жили: ни детского сада, ни школы там не было. Но со временем детей становилось больше; родственники, оставшиеся в миру, а с ними и сотрудники опеки пытались выяснить, чем там занимаются несовершеннолетние и почему не учатся.

Чтобы у опеки и родственников не возникало вопросов, а дети все-таки получали образование, в 2003 году на территории монастыря организовали школу

«Школа была избушкой в лесу, а первым преподавателем стала послушница с девятью классами образования, которую отец Сергий благословил учить детей начальных классов. Детьми постарше занималась мать София, у нее, по отдельным свидетельствам, было педагогическое образование. Плюс, возможно, время от времени появлялись еще какие-то приезжие учителя. Но никакой программы, штата педагогов, аттестаций в школе не было. Так дети в монастыре учились где-то до 2007 года», — рассказывает Анна.

Фото из личных архивов бывших послушниц монастыря

Система, похожая на настоящую школьную, появилась там только после 2008 года, с приходом в монастырь педагогических кадров. Директором школы стала одна из монахинь, лингвист по образованию, учитель первой категории, бывший заместитель декана в вузе. Она, впрочем, не получила от отца Сергия благословения вести свой профильный предмет, английский: чтобы не было гордыни. Но ей разрешили учить детей русскому и литературе. Основную же часть дисциплин по-прежнему преподавали монахини, большинство — без педагогического образования.

В 2007 году из избушки школу переселили во вновь отстроенное здание, где, по словам собеседниц «Мела», помимо нескольких учебных классов и учительской в одном коридоре находились детский сад, склад с рассадой, иконописная, канцелярия, детские кельи и кельи для тяжелых больных, которые доживали свои дни в монастыре, как в хосписе.

«Мы могли сидеть на уроке, а в это же время в одной из соседних комнат умирал от рака человек, в другой кого-то отпевали, а через комнату в детской плакали малыши», — рассказывает «Мелу» еще одна бывшая послушница монастыря, Лиза (имя изменено по просьбе героини).

СанПиН, образовательные стандарты, ФГОС для монастырской школы как бы не существовали. Тут был свой подход, в основе которого — послушание отцу Сергию. За проявление активности, попытки что-то организовать (в православии это называется «самость», «своя воля») отец Сергий, по словам собеседниц «Мела», ругал, унижал, при всех отчитывал директора и педагогов.

«Все, даже самые мельчайшие решения, в школе принимались только им. Но никто не спорил. В монастыре это воспринимают как прямое указание Духа Святого: батюшка так благословил — значит, всё будет хорошо», — рассказывает Анна.

История Анны

«Мы с родственниками ездили к отцу Сергию с 2000 года, еще в монастырь на Ганину Яму. В один из таких наших приездов он сказал мне: «Оставайся». Я согласилась — это как раз были летние каникулы. Тогда произошла настоящая вербовка: я прожила две недели монастырской жизнью, и все — пути назад без реабилитации уже быть не могло.

Настроение тогда было такое: надо уйти в монастырь — завтра конец света. Я была отличницей, но хотела бросить учёбу, ходила в длиннющей чёрной юбке — родителей за это даже вызывали в школу. А мои мысли были заняты только отцом Сергием и монастырём.

Наверное, благодаря родственникам я все же не ушла в монастырь и, вопреки благословению отца Сергия, поступила в вуз на один из гуманитарных факультетов. Первый курс, правда, начался с глубокого чувства вины за сам факт поступления. Я обвиняла себя в гордыне, непослушании и предательстве по отношению к духовному отцу. Но учеба шла замечательно, и морок в моей голове стал рассеиваться.

С тех пор прошло уже много лет. Сказать, что мне удалось полностью освободиться от пережитого опыта, я не могу. Остается подсознательный страх, который возвращается в критические моменты: «А вдруг действительно мир и есть именно такой, как внушал отец Сергий?», «А вдруг в конце концов я сойду с ума, как он и говорил?»

Эти страхи начали постепенно проходить только сейчас, когда мы с другими бывшими послушниками стали публично все это проговаривать. Во-первых, я поняла, что не одна такая, и от этого стало легче, а во-вторых, чем больше это на свет вытаскиваешь, тем больше понимаешь: все угрозы, проклятия отца Сергия, которые в свой адрес слышали все, кто рискнул уйти из монастыря, это просто гипноз, зомбирование, примерно те же самые методы, которые используют цыгане, когда пытаются стрясти с тебя деньги».

«Православный сталинизм»

Основатель и духовник монастыря — тогда еще схиигумен отец Сергий — стал широко известен этой весной, когда стал заявлять, что россиян при помощи цифровизации загоняют в «фашистский концлагерь Сатаны», что страной правит «жидомасонский режим», что коронавирус придуман «для чипизации населения», а храмы во время пандемии закрывают «предтечи Антихриста». Батюшка быстро попал в опалу, вышел на прямой конфликт с РПЦ, был лишен сана, но не взял свои слова назад — напротив, забаррикадировался в монастыре вместе с самыми верными своими последователями. 10 сентября 2020 года Сергия окончательно отлучили от церкви.

Отец Сергий — православный фундаменталист и монархист, лидер движения так называемых царебожников, считающих императора Николая II сакральной жертвой и «искупителем России», фактически повторившим подвиг Христа. Еще один исторический деятель, которого, как правило, почитают и уважают фундаменталисты и царебожники, — Иосиф Сталин, человек, который, мягко говоря, не приветствовал ни православие, ни самодержавие. Парадокс? Для Сергия и его сторонников — совсем нет. «Православный сталинизм» (как и ожидание конца света, антисемитизм и в целом конспирология) — часть их философии.

Фундаменталистские и монархистские взгляды схиигумена распространялись на весь монастырь

Школьная программа, например, строго цензурировалась и, по словам Анны, «просеивалась через сито не только православных, но и особых, монастырских установок». Особенно внимательно там относились к гуманитарным предметам — истории, литературе, обществознанию.

Фото из личных архивов бывших послушниц монастыря

«Хорошо помню один из уроков истории в 10-м классе: мы должны были написать плюсы и минусы Сталина. Но подразумевалось, что плюсов, конечно, будет больше, а минусы не должны быть значительными. Ошибиться было очень страшно, это был животный ужас, но при этом одновременно и какой-то священный трепет», — делится воспоминаниями Лиза. И поясняет: «История в монастыре была идеологическим предметом, половину материала из школьной программы мы просто не изучали, а вторую половину нам преподносили в духе альтернативной истории, где Иван Грозный — святой мученик, Россия одна победила в Первой мировой войне и так далее. У монахини, которая вела предмет, профильного исторического образования не было».

Рекомендованные ФГОС учебники истории в монастырской школе во время обучения нашей собеседницы не использовались. Вместо них дети учились по книгам православных монархистов, например члена Императорского православного палестинского общества Петра Мультатули, которого научное сообщество критикует и считает конспирологом и фальсификатором.

«Прочитаешь „Гарри Поттера“ — забеснуешься»

По словам наших собеседниц, в любых учебниках, хрестоматиях, энциклопедиях, которые использовались в школе, можно было встретить заклеенные страницы, вырезалось или маскировалось все, что выходит за рамки воззрений отца Сергия — от картин эпохи Ренессанса и абстракционизма до простых иллюстраций к вполне невинным текстам. Само произведение могло быть одобрено, но если на обложке, например, были изображены юноша и девушка, книгу читать запрещали.

Строго контролировался репертуар детского хора — гордости монастыря. Бывшие послушницы рассказывают, что из обители в какой-то момент выгнали хормейстера: она разучивала с детьми советский вальс военного времени, где были слова о том, как солдат вспоминает о своей любимой. «Кто-то донёс отцу Сергию об этом, и больше мы Екатерину не видели», — рассказывает Лиза. А потом перечисляет репертуар, который батюшка разрешал исполнять детям: «Славься, славься, наш русский царь», «Боже, Царя храни!», казачьи песни со словами «а для меня кусок свинца, он в тело белое вопьется».

Из курса литературы, по словам собеседниц «Мела», были изъяты все книги, в которых речь шла о чувствах. «Герой нашего времени», «Евгений Онегин», произведения Бунина, Толстого; разумеется, «сатанинский» роман «Мастер и Маргарита».

Из нашей классики в старших классах глубоко изучался только Достоевский, потому что его в монастыре считали христианским писателем и страдальцем

А вообще в список для чтения по русской литературе входили в основном стихи о родине и патриотические произведения вроде «Сына полка».

«У нас была девочка, которая очень любила читать. На нее пожаловались: прячет, мол, запрещенные книги. Матушка пришла в келью, подняла матрас и обнаружила там «Анну Каренину»:

— Юля, что это?

— Матушка, но это же Толстой!

— Вот именно! Толстой! Как не стыдно!»

Такие вот «развращающие» книги отбирали и демонстративно сжигали. Мы «Трех мушкетеров» где-то добывали, Крапивина — но все это было под строжайшим запретом, и если находили — наказывали», — вспоминает Лиза. А Анна добавляет, что среди таких сожженных книг был и трогательный, вполне невинный роман «Оскар и Розовая Дама» Эрика-Эммануэля Шмитта — о больном раком 10-летнем мальчике.

Фото из личных архивов бывших послушниц монастыря

Книга еще об одном необычном мальчике, Гарри Поттере, тоже, разумеется, была вне закона: в монастыре всерьез полагали, что через нее в ребенка могут вселиться бесы. «Я раздобыла „Гарри Поттера“ через людей из мира, читала книгу ночами, под одеялом, втайне от подруг, потому что даже они не одобрили бы этого. И была в таком восторге! Мне 17 лет, и я впервые читаю „Гарри Поттера“», — рассказывает «Мелу» Лиза.

При этом — ирония судьбы — когда наша собеседница впервые оказалась в монастыре вместе с родственниками, а отец Сергий подошел к ним и предложил девочке остаться, она согласилась, потому что атмосфера вокруг как раз показалась впечатлительному ребенку чем-то вроде Хогвартса. Закрытая территория вдали от мирской суеты, все так торжественно и красиво, а во главе — седовласый старец, похожий на волшебника.

История Лизы

«До монастыря я жила обычной жизнью, семья была в целом благополучной — небогатой, но и голодать не приходилось. Я хорошо училась, с детства любила читать, ходила в музыкальную и художественную школу, занималась спортом. В монастырь меня отдали не из-за нужды и безысходности, а потому что думали, что там я получу хорошее образование, правильное воспитание.

В итоге я провела в монастыре практически все детство, окончила там школу. Я очень старалась хорошо учиться, приставала к монахиням, чтобы со мной занимались дополнительно, бесконечно прорешивала задания из брошюр для подготовки к ЕГЭ (интернета и возможности готовиться онлайн у нас не было) — моей целью было поступить в вуз и уйти из монастыря. Повезло, что в год выпуска конкурс был не очень высоким и я все-таки прошла на бюджет.

В миру сначала было очень трудно и страшно, я просто рыдала, когда попадала в город: элементарно не знала, что такое смартфон, как оплатить что-то пластиковой картой, надо было учиться ходить в магазин, пользоваться общественным транспортом. У меня не было общего с ровесниками культурного кода, и из-за этого первое время были проблемы с однокурсниками: надо мной посмеивались, пытались как-то задеть, гнобить. И это тоже было очень тяжело. Я думала: «Ну вот, сбывается то, о чем говорил отец Сергий: все люди плохие, я обречена на страдания».

Долгое время я не рассказывала однокурсникам и новым друзьям, где провела детство: было стыдно и неприятно говорить об этом. А многие мои подруги из монастыря так до сих пор и живут с этой тайной — боятся признаться, откуда они и что с ними происходило в школьные годы.

Потом жизнь постепенно наладилась, я наверстала упущенное, но от многих страхов так и не избавилась. Даже сейчас, например, заболит у меня что-то, и я сразу вспоминаю отца Сергия и его проклятия — что я заболею раком, сторчусь с бомжами и наркоманами под забором. Другое дело, что лучше уж с бомжами под забором, чем снова вернуться в монастырь. Это я еще давно для себя решила».

«Была в экзальтации, когда меня били ремнем отца Сергия»

Каникул в монастырской школе было больше, чем у детей в миру, но это едва ли можно было назвать плюсом. Потому что в каникулы включались еще и православные праздники (а значит, были многокилометровые ночные крестные ходы, службы, бдения и так далее). А еще дети не начинали учебный год, пока не выкопают картошку — обычно это примерно 1 октября.

В учебное время детей регулярно ставили на послушание — тяжелую многочасовую работу в трапезной, огороде, коровнике

«Отказаться было нельзя, потому что это помощь монастырю и это послушание, которое даже выше поста и молитвы и, уж конечно, важнее, чем учеба», — объясняет Анна. И добавляет: «Дело не в том, что сама идея приобщить детей к труду — плохая. Просто это было вообще несоизмеримо с детскими возможностями, потребностями в учёбе. Одно дело отправить ребенка на один-два часа после уроков — помочь на кухне, с уборкой и так далее. А другое — фактически поставить на 16-часовую рабочую смену. Тут цель была не в социализации и не в обучении детей каким-то бытовым навыкам, а в том, чтобы использовать ребёнка как бесплатную рабочую силу. Ну и конечно, чтобы выработать у него еще больше смирения».

Такие работы (подъем в 7 утра, по 12–16 часов на ногах без возможности присесть, а иногда даже выйти в туалет) выполняли все послушники монастыря, но больше всех «везло» тем, у кого, как у нашей собеседницы Лизы, там не было родственников или заступников: ее на послушание могли ставить через день или два, а могли вообще отправить на целую неделю, не считаясь с тем, что девочка оканчивает школу, должна учиться и готовиться к экзаменам.

Фото из личных архивов бывших послушниц монастыря

Еще одна наша собеседница, 18-летняя Тоня, покинула обитель всего три с половиной месяца назад. Тоня провела там всю сознательную жизнь, тоже часто и тяжело работала и мало училась — как она сама говорит, «с горем пополам» окончила 9 классов, дважды оставалась на второй год, считалась проблемным ребенком.

Две другие собеседницы «Мела» знают историю Тони, но подчеркивают — проблема девочки не том, что она ленива и «бесновата» (именно это ребенку с детства по несколько раз в день внушали монахини), а в том, что ею никто по-настоящему не занимался.

Вместе со старшими сестрами Тоня оказалась в монастыре, когда ей было три года. Она плохо помнит все события детства, но точно знает, что почти всегда плакала, искала любви и защиты, а вместо этого на нее постоянно сваливали вину за чужие проступки и били — скакалками и ремнем. Защитить трехлетнюю девочку никто не мог: старшие сестры сами еще были такими же испуганными детьми, а больше в монастыре у нее никого не было.

Тоня выросла и научилась стоять за себя. Она дралась с одноклассниками, потому что в школе над ней как над второгодницей часто смеялись, а защиты от монахинь не было, нарушала надуманные правила вроде «больше трех не собираться» (и такое в монастыре тоже было), прогуливала уроки, а когда ее в очередной раз наказывали и били — дерзко заявляла, что будет жаловаться в опеку.

«За это меня бил сам отец Сергий — в своем домике в плечо ударял с кулака, в лоб мне, где нос и брови, врезал, кидал меня во все стороны. После последних побоев у меня были просто черные синяки на всю поясницу, которые проходили очень долго».

Лиза и Анна подтверждают: практика телесных наказаний в монастыре была в порядке вещей.

Лиза рассказывает, что жестоко наказывать в школе могли даже за невыученную таблицу умножения

«Спрашивали, например: сколько будет 5 на 8? И если ты отвечала неправильно, то есть не 40, заставляли делать 40 земных поклонов при всем классе. Я дерзила — говорила, что не буду. А потом в трапезной, когда отец Сергий собирал всю школу, проверял оценки, слушал учителей, ему на меня жаловались. И он ставил лавочку, снимал с себя ремень, давал его учительнице, а она била меня при всех его ремнем», — рассказывает Лиза. И добавляет совсем страшное: «Я была просто в экзальтации, что меня бьют ремнём отца Сергия. Чувствовала себя персонажем книжек про пионеров-героев, которых пытали фашисты. Но ни разу ни слезинки не проронила, когда меня били, и этим еще сильнее их всех бесила. Наверное, меня в первую очередь били за это — за несгибаемость какую-то».

Фото из личных архивов бывших послушниц монастыря

Несгибаемость, свое мнение, даже походка с высоко поднятой головой — все это в монастырской школе не то чтобы не приветствовалось, это строго порицалось.

«Если идешь с прямой спиной по школе, монахини сделают замечание — что, мол, грудью перед мальчиками вертишь. Идешь спокойно — скажут: „Задом виляешь“. Ходить можно было единственно правильным образом — сгорбившись, глазами в пол», — говорит Тоня.

История Тони

«Я не помню свое раннее детство, знаю только, что мама умерла от туберкулеза, отец пил, а дядя и бабушка узнали про монастырь — и отправили нас с сестрами туда. Мне было три года, я была самая младшая, но с сестрами мы в монастыре не жили: нас сразу разъединили, меня, маленькую и беспомощную, как в детском доме, поселили к другим детям и к монахиням.

Помню, что меня часто и несправедливо наказывали, просто потому что некому было заступиться. Ставили на поклоны, в угол, на горох, били. Мы с сестрами были под опекой одной из монахинь, в монастырь порой приезжали социальные работники — с проверкой, но говорить про избиения я боялась, так как знала, что за это получу еще сильнее. Были моменты, когда меня хотели забрать в семью, но отец Сергий не разрешал. Наверное, ему нужен был кто-то, на ком можно было срываться, я для этого идеально подходила.

В школе мне все время внушали: «Ты дура. Ты не сможешь окончить школу». У меня действительно большие пробелы по многим предметам, но благодаря тому, что в этом году не было экзаменов, я все-таки окончила 9-й класс. Дальше был выбор: уйти или остаться. Мои сестры к тому времени уже ушли, а я давно знала, что хочу поскорее покинуть это место. Поэтому просто сказала: «Я ухожу. До свидания!»

Сейчас я живу у сестры, встаю как-то на ноги. Но вскоре собираюсь уехать в другой город — учиться там в педагогическом колледже на воспитателя.

Я очень люблю детей. И очень хочу своего ребенка. Посмотреть хочется, как может радоваться ребенок в хорошей, любящей семье, просто увидеть, как может выглядеть счастливое детство. А еще я мечтаю стать мамой, потому что с раннего детства хочу, чтобы появился кто-то, кто бы меня по-настоящему любил и кому я была бы нужна».

«Молились, чтобы у нас никогда не было месячных»

Когда живущие в монастыре девочки взрослели, становились подростками, об изменениях в теле, менструации, отношениях с мужчинами с ними никто не говорил: такие беседы считались грехом, за них тоже могли строго наказать и опозорить при всех, назвав, например, блудницами. Обрывки знаний девочки получали через десятые руки: «К нам из мира попадали брошюрки. Даже не брошюрки, а, знаете, к тампонам, прокладкам кладут какие-то инструкции, листовки. Нам они как-то доставались, и мы их тайно читали, чтобы узнать хоть что-то о своем теле», — говорит Лиза.

Подобный кустарный ликбез помогал мало. Абсолютно для всех девочек в монастыре наступление менструации было связано с ужасным страхом, неприятием, отвращением («Я теперь грешная, скверная, мне лучше сгореть не знаю где»)

«Мы с подругой ходили молиться на могилу к монахине Анне, чтобы у нас никогда не наступали месячные, потому что это же так отвратительно, так плохо. Слово „месячные“ и произносить-то нельзя было, оно считалось неприличным, грязным», — вспоминает Лиза

«Произносить нельзя, но при этом все знают, что с тобой происходит, — подчеркивает парадоксальность происходящего Анна. — Если у тебя месячные, то ты „в нечистоте“ и не имеешь права зайти в храм, а в храм нужно ходить каждый день. И ты не можешь подойти к священнику, благословиться, поцеловать ему руку. То есть представьте: приходит батюшка, всех благословляет, а одна девочка стоит в стороне и не подходит. И все сразу знают, что с ней».

Фото из личных архивов бывших послушниц монастыря

«Или вдруг тебя поставили в трапезную работать, а во время трапезы нужно взять святую воду и окропить помещение. Но если у тебя месячные, делать этого нельзя. И вот ты тихонечко говоришь старшей по трапезной: „Мать Клавдия, я не могу“. А она раздраженно орет на все помещение, где и мужчин много: „Вот, опять у тебя!.. В нечистоте!“ Представляете, каково это слышать 13-летней девочке, которая растёт в монастыре? Смущение обычных школьниц на физкультуре, которые говорят: „Не могу заниматься, у меня живот болит“, — ничто по сравнению с тем, что приходилось выносить нам», — вспоминает Лиза.

Отдельный дискомфорт был связан и с бытовыми условиями. Несмотря на богатый храм, благоустроенную территорию, ни горячей воды, ни душа, ни даже нормальных туалетов у детей не было.

Единственный вариант помыться — баня раз в неделю. Но и туда можно было не попасть, если в этот день ребенка ставили на послушание. Даже поменять прокладку девочке было непросто. «Школьный туалет в монастыре — один для мальчиков и девочек, он не закрывался, что-то спокойно там сделать было невозможно», — рассказывают собеседницы «Мела».

«Поставим хорошую оценку — возгордишься»

Мы общаемся с девушками в зуме, и наша собеседница Лиза показывает свой школьный аттестат. Оценки в нем стоят по информатике, физкультуре, химии, ОБЖ, технологии, МХК — предметам, которых в монастырской школе при ней не изучали: «Нарисовать оценки там считалось нормальным. Это, мол, все ерунда, зачем нашим детям знания по этим предметам?»

«Мне говорили: «Для чего тебе красный аттестат, когда у нас школа для детей с ЗПР? Ты возгордишься!» — рассказывает Лиза.

В монастырской школе и правда всегда были и до сих пор есть дети со сложной судьбой — пережившие насилие, рано осиротевшие, с педагогической запущенностью. А вот коррекционных педагогов, логопедов, психиатров там, напротив, никогда не было. Получается инклюзия наоборот: сильных там просто занижали до уровня слабых.

«Превыше всего в монастыре — смирение и послушание, — добавляет Анна. — А оценка — это не оценка за выполненную работу, как должно быть, а оценка твоей личности в целом. Они обычно говорят: „Разве мы можем хорошо оценивать? Если мы тебе поставим хорошую оценку, ты сразу подумаешь, что лучше всех“. То есть получается, что никакой мотивации достигать высоких результатов ни у детей, ни у учителей там не было по умолчанию. Потому что это приводит к гордыне. А лучшим итогом обучения для них считался смиренный ребенок, добровольно выбирающий монашескую жизнь».

Все наши собеседницы соглашаются: умные, открытые, активные дети для монастыря — плохие

А хорошие — послушные, безвольные, молчаливые. И да, хорошие дети не взрослеют, у них не бывает переходного возраста, они на всю жизнь остаются детьми. Чтобы принять какое-либо решение, они неизменно отправляются к батюшке: благословит — хорошо, не благословит — слава богу.

«Я грешен, надо молиться, скоро конец света»

В рамках борьбы с бесами и чипизацией в монастыре не было интернета: убеждение, что бес может вселиться в ребенка через планшет, там в порядке вещей (один из демонов, с которым активно борется отец Сергий, по его собственным словам, носит имя «Айфон, князь тьмы, чародей»).

Получение документов — паспортов, СНИЛС — тоже считается сатанинской практикой и не поощряется. Часть детей — лучшие, то есть самые послушные ученики школы, — конечно же, не подвергают эти установки сомнению. Без паспорта они не могут сдать ни ОГЭ, ни ЕГЭ, но в монастыре внушают, что это их жертва Богу. Дети по привычке смиренно соглашаются. А после окончания школы отправляются в скиты — отдаленные монашеские поселения с землянками и полностью натуральным хозяйством, где бесплатно и тяжело работают, молятся, выдерживают аскезу и, по словам, собеседниц «Мела», возвращаются оттуда как после лоботомии: «Я грешен, надо молиться, скоро конец света».

Более чем за 15 лет существования монастыря через него прошли сотни детей: по разным данным, обычно там одновременно могли жить примерно 50–80 несовершеннолетних. С 2013 года все эти дети официально находились на домашней форме обучения, а для прохождения аттестации были прикреплены к Свято-Симеоновской православной гимназии в Екатеринбурге.

После конфликта отца Сергия с РПЦ и публикаций о насилии над детьми администрация гимназии приостановила эти отношения, в монастыре начались многочисленные проверки, а всем школьникам из монастыря гимназия предложила перевестись и учиться у них очно на безвозмездной основе.

P. S. С нашими собеседницами мы говорим более трех часов, и девушки постоянно подчеркивают: цели просто очернить монастырь у них нет. Главная мотивация — предупредить родителей, которые искренне хотят добра своим детям, отправляя их в монастырскую школу, в которой, по словам отца Сергия, учат «как в царской и Советской России».

Монастырская школа действительно позиционирует себя как учебное заведение, где детям дают настоящее дворянское патриотическое образование (изучение Закона Божьего, хор, балы, воспитание хороших манер и благородства). Вот только мало кто знает, что ее воспитанники, те самые благородные девочки и мальчики, боятся общаться между собой (это в монастыре приравнивалось к блуду и тоже жестоко наказывалось), почти не получают медицинскую помощь (болезни там объясняют в первую очередь бесноватостью, прививки приравнивают к чипизации), могут сутками сидеть взаперти на хлебе и воде за дерзость и вообще в большинстве своем понятия не имеют о реальных правах человека.

И все-таки нашим собеседницам не хочется заканчивать разговор на мрачной ноте. Анна предлагает Лизе вспомнить что-то светлое, доброе, колоритное из монастырской жизни.

Фото из личных архивов бывших послушниц монастыря

Лиза рассказывает, как волнительно было готовиться к выпускному и шить по ночам костюмы, как они с подругами втайне от монахинь добывали шоколадки и праздновали Новый год, как в шутку называли монахиню, директора школы, Мать Школа, как дружили и друг друга поддерживали.

О хороших и добрых отношениях с другими детьми Лиза просит сказать отдельно. «Сначала среди детей ты ищешь просто поддержку, плечо — обидел отец Сергий, накричала матушка, побили, ты идешь, жалуешься подругам, а они тебе — и вы вместе сидите плачете. А потом это все переродилось в какой-то бунт, и мы с девочками стали придумывать свои тайные кружки, добывали информацию из мира — книги, музыку, маленькие плееры с фильмами, — сбегали в лес пожечь костер, все время обсуждали, как нам уехать из монастыря. И мы дружим до сих пор».

«А какие-то веселые моменты у вас там были, смеялись над чем-то?» — спрашивает Анна.

После небольшой паузы Лиза с улыбкой отвечает: «Однажды мы ехали на архиерейскую службу в автобусе с хором, а на дороге был щит с рекламой какого-то электрического кабеля. Нас почему-то это очень рассмешило: «Ха-ха-ха! Кабель! Нас же били кабелем, а тут его рекламируют. Вот умора!»

Фото: Личные архивы бывших послушниц монастыря
Комментарии(32)
Вся суть православия и секты ЗАО РПЦ
Чушь. Это суть данной секты, никак не православного христианства. Не надо оценивать, то, с чем Вы незнакомы. Много лет проработала в монастырской школе для девочек (при женском монастыре) совсем в другом месте. Все предметы, аккредитация, сдача ЕГЭ и ОГЭ, причем на хорошем уровне. Дети учатся в светских учебных заведениях, участвуют в олимпиадах, конкурсах. Медосмотры регулярные.
«…не получила от отца Сергия благословения вести свой профильный предмет, английский: чтобы не было гордыни. 😁Но ей разрешили учить детей русскому и литературе…"🤣
Моя мама монахиня в этом монастыре. Там очень строгие попядки, не разрешают ей выходить или выезжать из монастыря. Да, она как под гипнозом, в миру жить не хочет, все к концу света готовится. Документов нет, пенсию не получает. Отца боготворит, нельзя слова плохого сказать про него, за это наказание. В монастыре много трудной тяжелой работы, но это «послушание». Письма просит не писать, все письма читают до отдачи адресату. В монастыре процветает доносительсво под видом открытия помыслов. Уезжать она не хочет, так запугана, что уход из монастыря даст ей погибель для души. Живет там больше 20ти лет, верит, что ее молитвы помогают мне.
Показать все комментарии
Больше статей