Если вам знакомо имя Аркадия Аверченко, вы наверняка в детстве читали рассказы про индийскую хитрость и экзаменационную задачу. Часто их публикуют сборниках вместе с произведениями Зощенко и Тэффи. Но на фоне знаменитых друзей Аверченко как будто теряется. Мы решили это исправить и рассказать его историю — после нее вам обязательно захочется перечитать его тексты.
«Тёмные века» детства и юности
Аркадий Аверченко о своем прошлом рассказывал мало. В интервью он отшучивался — говорил, что о месте его рождения спорят три города, а на вопрос, что он кончал, отвечал, что на днях кончил небольшой роман. Но эта мистификация не была беспочвенной, поскольку Аркадий постоянно менял в документах дату своего рождения и действительно нигде не учился.
В 1990-х годах исследователи обнаружили церковные книги и впервые узнали имена родителей Аверченко и день его рождения — 15 марта 1880 года (27-е по новому стилю). Так оказалось, что вырос писатель-белогвардеец в Севастополе, в семье купца второй гильдии и безграмотной внучки атамана. Он был третьим ребёнком и единственным мальчиком из 6 детей, так что с детства был окружен женской заботой и вниманием. Хотя порой это даже мешало, поскольку «бабье царство», по его признанию, не могло защитить его от нападения местных мальчишек.
В школу он не ходил из-за сильной близорукости (его учили старшие сёстры), поэтому знакомился со сверстниками на улице. У местных босяков были заведены свои устои, из-за которых домашнего ребёнка часто били (воспоминания об этих драках потом легли в основу рассказа «Страшный мальчик»). Несмотря на стычки и конфликты, Аркаша всё же обзавелся двумя близкими друзьями, с которыми воровал незрелые арбузы и помидоры, объедался чебуреками и горланил татарские песни и романсы.
Много времени дети проводили в порту, слушая экзотические рассказы моряков и фантазируя о путешествиях. Как и все мальчишки, Аркадий зачитывался приключенческими романами Майн Рида, Стивенсона и Луи Буссенара и не понимал, как его умный отец мог выбрать местом жительства Севастополь, когда есть Филиппинские острова, громадные прерии Северной Америки, мыс Доброй Надежды.
Аркадий родился, когда матери было 23 года, а отцу 40 лет. Из-за большой разницы отца он воспринимал как старика и с иронией вспоминал об их отношениях в «Автобиографии»: «Отец мой, будучи по профессии купцом, не обращал на меня никакого внимания, так как по горло был занят хлопотами и планами, каким бы образом поскорее разориться. Это было мечтой его жизни, и нужно отдать ему полную справедливость — добрый старик достиг своих стремлений самым безукоризненным образом».
Разорился Тимофей Аверченко, когда сыну было 10 лет. Едва же Аркадию исполнилось 15, как отец устроил его младшим писцом в транспортную контору. Там Аркаша проработал год, не прикладывая усилий. Его неоднократно хотели уволить, но мать приходила и упрашивала начальника дать ленивому отпрыску ещё один шанс. В итоге в 16 лет Аркадий уволился добровольно и уехал вместе с мужем старшей сестры на каменноугольные рудники в Луганскую область — работать помощником счетовода.
Отъезд был вынужденным, поскольку содержать семью в одиночку отец уже не мог. От скучной монотонной конторской службы в бедном и маленьком рабочем посёлке Аркадий Аверченко спасался беседами с сестрой, которая поехала за мужем в Донбасс. Вскоре после их переезда оказалось, что муж сестры бесплоден, и тогда девушка пошла на рискованный шаг — поехала в Севастополь на поиски «донора». Так спустя некоторое время у Аркадия появились племянники Миша и Лида, которые стали его отрадой.
«Из него никогда не выйдет писатель»
Спустя 4 года правление рудника вместе с Аркадием перевели в Харьков. Город будущего писателя не очаровал, но среди местных людей наконец появились единомышленники.
Вскоре после переезда Аркадий сменил работу, устроившись счетоводом в контору соляно-промышленного предприятия. По признанию Аверченко, там он провёл 6 лет, отлынивая от работы и ругаясь с бухгалтером и директором. Судя по всему, оклад у него был приемлемый, так как он носил пальто с барашковым воротником, пенсне на шнурке и галстук-бабочку, а после работы ходил с друзьями на выступления в кафешантан.
Свой первый роман Аркадий попробовал написать в 13 лет
Тогда незаконченную версию он решился показать только любимой бабушке. По его воспоминаниям, она пришла в восторг. Но почему-то мальчик не продолжил начатое и вернулся к писательству только спустя 10 лет.
Первым достижением стала публикация в харьковской газете его рассказа «Как мне пришлось застраховать свою жизнь», которую высоко оценили редакторы. Так с 1905 года Аверченко начал параллельно со службой печататься в местных газетах и вести раздел «Харьков с разных сторон», где он высмеивал городскую администрацию и быт горожан.
Одним из его коллег тогда был известный офтальмолог Леонард Леопольдович Гиршман, к которому Аркадий обратился в 1906 году, когда ему в левый глаз попал осколок стеклянной двери или пенсне. При каких обстоятельствах он получил травму, до конца неизвестно — то ли на домашней вечеринке, то ли в ресторане, где друзья устроили пьяный дебош. Врач посоветовал удалить глаз, но Аркадий отказался и почти до самого конца жизни ходил с неподвижным глазом, который многие считали искусственным.
Эта потеря как будто не заботила Аркадия, и он, лишившись глаза и страдая от близорукости, решил попробовать себя в шаржах, пошёл учиться живописи и начал вместе с текстами заниматься обложками, иллюстрациями и карикатурами. В то время он написал сатиру на живого классика Максима Горького, который летом того же года читал рассказы Аркадия и сказал юноше, что из него никогда не выйдет писатель.
Вскоре городским властям надоели критические опусы, и юному франту пообещали организовать проблемы, если он не уедет. Как раз тогда Аркадия уволили со службы, на которой он стал всё реже появляться, что натолкнуло его на мысли о Петербурге. Аверченко, конечно, опасался, что не сможет найти там работу и жилье и будет вынужден голодать, но его утешила мысль, что голодать там всяко будет интереснее, чем здесь.
Фома Опискин, Медуза Горгона и другие
В столице Аверченко повезло: он нашел работу с первой попытки, и сразу в редакции известного сатирического издания «Стрекоза», с которого началась когда-то карьера Чехова. Вот как издатель вспоминал их встречу: «Моё первое впечатление: большой, толстый, близорукий, весёлый и беззаботный провинциал, ещё не „приспособившийся“ к петербургской жизни».
Аверченко пришёл наниматься как раз перед общим собранием, так что издатель предложил ему поучаствовать в беседе и высказать свежие идеи. Но сотрудникам это не понравилось — известные фельетонисты кричали, что «южное мясо» приезжает из провинции каждый день и это не повод приглашать на заседания проходимцев.
Аверченко нисколько не обиделся и попросил их прочесть его рукопись. Через неделю он уже был в штате, а вскоре стал главным редактором и переманил в журнал Надежду Тэффи, которая ранее отказала издателю, сатирика Иосифа Оршера, публиковавшегося под псевдонимом О. Л. Д’Ор, и будущую звезду Сашу Чёрного. Благодаря новеньким наполнение журнала стало живее, но люди по привычке даже не смотрели на «Стрекозу». Тогда редакция решила сделать абсолютно новый журнал с другим названием. Так появился «Сатирикон».
Большинство редакционных материалов Аверченко писал сам под псевдонимами Ave, Фальстаф, Фома Опискин, Медуза Горгона (всего было около 48 вариантов). И журнал, и его главный редактор быстро завоевали всенародную любовь. Рассказы Аверченко стали издавать в отдельных сборниках огромными тиражами (у одной книги было 24 переиздания за 7 лет), и вскоре его наградили титулом «Король смеха».
Нельзя угадать, за что полюбили его больше — за остроумие и талант или же за доброту, неиссякаемый оптимизм и эмпатичность. Современники вспоминали, что он всегда сохранял ровное и спокойное расположение духа, не кричал, не паниковал, ни с кем не конфликтовал и не выходил из себя. И даже в редакции он никогда ни на кого не «давил» и говорил в шутку:
«Когда я умру, пусть напишут на моей могиле: здесь покоится деликатный человек»
За пять лет работы в «Сатириконе» Аверченко открыл множество талантов, помог большому количеству людей деньгами и связями, но нажил и недоброжелателей: к примеру, Корней Чуковский и Виктор Шкловский неоднократно критиковали и рассказы, и личность главного редактора.
Но больше всего проблем, как и в Харькове, у Аверченко было с представителями власти. За язвительные статьи он получал предупреждения, штрафы, а в 1913 году даже стал фигурантом уголовного дела (его удалось оспорить и остановить разбирательство). Во время отпуска Аркадий обычно ездил в Крым — проведать мать и сестёр. Отца его не стало около 1910 года: старик оцарапал ногу о ржавую калитку, отказался от ампутации и умер от заражения крови.
Как и в Харькове, в Петербурге Аркадия увлекали красивые актрисы, рестораны и шумные вечеринки. При этом он никогда не причислял себя к богеме, а был озорным весёлым гулякой, который не боялся казаться нелепым. Женщины его обожали — у харизматичного и щедрого Аверченко «донжуанский» список превышает 80 имён. Во главе листа стоит имя Александры Садовской — замужней актрисы, с которой Аверченко встречался около трёх лет и, по мнению некоторых исследователей, даже мог быть отцом её ребёнка (мальчик Яков Левант родился как раз в период их романа и впоследствии стал писателем-фантастом).
Увлекали сатирика не только кутежи и застолья — Аверченко нравилась французская борьба, на которую подсадил его Куприн, скачки, шахматы, авиация. В 30 лет он увлёкся роликовыми коньками, а в 32 первым побежал кататься на аттракционах в новый «Луна-парк». Тогда же у него наконец появилась возможность поехать в далекое путешествие, о котором он грезил в детстве. Вместе с друзьями-сатириконцами Аверченко отправился в турне по городам Италии, Франции и Германии, побывал в гостях у Горького на Капри и потом издал смешной путеводитель по Европе, после которого писателя стали сравнивать с Джеромом К. Джеромом.
Весной 1913 Аверченко рассорился с издателем журнала из-за финансовых разногласий. Судебные заседания, которые вёл отец Владимира Набокова, ни к чему не привели, и в итоге Аверченко с коллегами открыл свой журнал «Новый Сатирикон», в который за ним последовала большая часть авторов и пришли новые звёзды — Александр Грин и Владимир Маяковский. Составить конкуренцию этой плеяде было невозможно, поэтому старый «Сатирикон» вскоре канул в Лету.
«Прочёл с удовольствием»
Одноглазый близорукий Аверченко к военной службе был непригоден, поэтому во время Первой мировой войны писал фельетоны о жизни солдат, жадных торговцах, наживающихся на товарах первой необходимости, и последствиях «сухого закона». Он хотел приносить пользу, поэтому писал духоподъемные статьи, в которых громил и высмеивал немцев. По той же причине он летом 1915 года поехал в Минводы — выступать перед ранеными в лазарете, чтобы скрасить их будни.
Но уже к 1917 году тексты становятся всё печальнее — Аверченко рисует читателям страшные картины голодного будущего, не подозревая, как скоро оно наступит. После Февральского переворота «Новый Сатирикон» выпустил номер с надписью на обложке «Да здравствует Республика!». На первой странице приводился манифест Николая II об отречении, который завершался рецензией: «Прочел с удовольствием. Аркадий Аверченко».
Фраза моментально вошла в народ — её цитировал даже Ленин
Внутри журнала помещался рассказ о том, как Аверченко ходил во дворец и отчитывал императора за цензуру и коррупцию. Мы не знаем, встречался ли Аверченко хотя бы раз в жизни с Николаем II, но Романовы его книги читали и даже привезли с собой экземпляр «Синего с золотом» в Ипатьевский дом. Известно также, что императорская семья как-то раз приглашала писателя в Царское Село для чтения фельетонов вслух, но он не приехал, прикинувшись больным.
Но если Февральскую революцию Аверченко принял с надеждой, Октябрьский переворот он назвал «пришествием Хама». Большевиков Аверченко ненавидел «до зубовного скрежета». Он утверждал, что все они немецкие шпионы и уголовники и что самое остроумное немецкое изобретение — это отправка в Россию Ленина, «мечта которого — немедленное заключение сепаратного мира с Германией и гражданская война в России». Юмор сатириконцев стал чёрным, иллюстрации становились всё более радикальными, что не сулило ничего хорошего.
В 1918 году выходит Декрет о революционном трибунале печати, Аверченко сообщают, что готовится ордер на его арест. Тогда он спешно уезжает в Москву, оттуда — в Киев, Харьков, Ростов-на-Дону. Вместе с белой армией он бежит на юг от «красного террора» и в какой-то момент оказывается на родине — в Севастополе. И там, в белогвардейском Крыму, остается почти на два года.
Писатель воссоединился с семьей, с которой виделся только в редких отпусках, выдал замуж трех младших сестёр и познакомился с юным племянником. В крымском правительстве министром юстиции был его старый знакомый Владимир Набоков — старший, и эти связи его успокаивали.
Аркадий постепенно возвращался к делам, писал статьи для местной газеты и встречался с друзьями — Василием Немировичем-Данченко, Волошиным, Вернадским, Иоффе, Обручевым, Шмелёвым. Когда французские матросы сдали город большевикам, Аверченко затаился и погрузился в работу над своей первой большой пьесой. Через 72 дня, когда Добровольческая армия освободила город, он пришёл в театр и стал заниматься репетициями.
В 1921 году в Крыму вышел его знаменитый сборник рассказов «Дюжина ножей в спину революции», который понравился правительству барона Врангеля. За помощь в борьбе с большевистской идеологией Аркадию выделили четыре миллиона рублей на издание еще одного сборника — «Нечистая сила». Сам он тоже занимался благотворительностью — устраивал сборы в помощь армии, жертвовал средства со своих концертов и театральных постановок, договаривался с цензорами и даже помог Мандельштаму выбраться из тюрьмы в Феодосии.
Русский Гашек
Осенью 1920 Аркадий Аверченко покинул Севастополь на последнем миноносце, дождавшись прощального парада войск и шествия Врангеля. 15 ноября писатель уже был в Константинополе. Там он подрабатывал в газетах и издавал свой журнал «Зарницы», в котором вышел знаменитый фельетон «Приятельское письмо Ленину».
Через год Ленин ответил — в большевистской «Правде» появился его отзыв на сборник «Дюжина ножей в спину революции», который начинался словами «Талантливая книжка». В те годы как раз шло переманивание и возвращение самых ярых противников большевизма, но ни рецензии, ни переиздание сборника Аверченко не переубедило — он не только не вернулся, но и был недоволен тем, что ему не выслали гонорар.
Из Константинополя Аркадий вскоре уехал, опасаясь прихода к власти друга большевиков Кемаля. Через Болгарию, Сербию и Хорватию он добрался до Чехии. В Праге «Король смеха» быстро стал местной знаменитостью — в «мертвый» летний сезон он собрал полный зал зрителей, которые пришли послушать его рассказы, которые уже активно переводили на иностранные языки и издавали в Париже, Берлине, Варшаве, Загребе, Софии, Харбине, Нью-Йорке.
Он проехался с гастролями по всей Чехословакии и даже дал несколько концертов в Берлине, после чего выдохся и уехал в отпуск в Польшу.
Там, на берегу Балтийского моря, он написал свой первый юмористический роман «Шутка Мецената»
Восстановив силы, Аверченко продолжил турне и в несколько месяцев посетил Кишинев, Аккерман, Измаил и другие города тогдашней Бессарабии. В 1923 году он окончательно вернулся в Прагу, получил чешский паспорт и прозвище «русский Гашек».
За годы пражской эмиграции у Аверченко вышло более десяти книг, гонорары за которые были так велики, что он добровольно отказался от эмигрантской субсидии. Но успех за границей не радовал его — он ждал, когда сможет вернуться в Россию. В 1924 году ему стало нездоровиться, он помрачнел, начал принимать йод, стал ходить в православный храм. В середине июля у него внезапно обострилась болезнь левого глаза, и его пришлось экстренно удалить. После операции резко ухудшилось, а потом и вовсе пропало зрение, участились удушья, которые появились незадолго до болезни. К зиме он уже не мог ни читать, ни писать, задыхался и страдал от болей в сердце. В январе поставили диагноз: полное ослабление сердечного мускула, расширение аорты и нефросклероз. Друзья вспоминали, что, хотя внешне Аркадий сильно изменился, внутренне он оставался оптимистом — подкалывал персонал больницы, рассказывал друзьям анекдоты и размышлял над будущим фельетоном.
Умирал Аверченко долго и мучительно, его не стало 12 марта 1925 года, за две недели до 45-летия
Завещания он не оставил, поэтому половину наследства получила мать писателя, а вторую половину разделили в равных долях между его пятью сестрами. Через несколько месяцев после похорон из Харькова, где писатель жил в молодости, приехал юноша, назвавшийся сыном Аверченко. Подтвердить его родство не удалось, но то, что у Аверченко действительно может быть сын, о котором он не знал, все сочли вполне вероятным.
Писателя похоронили в гробу и специальном футляре, чтобы в будущем было удобнее перевезти его прах в Россию. Однако этого не произошло — Аркадий Аверченко остался на пражском кладбище, под скромным надгробием с ошибкой в дате рождения.
Первые несколько лет друзья регулярно проводили вечера памяти Аверченко, но вскоре память о нем прервалась. Потомства он не оставил, многих его близких друзей репрессировали или убили на войне. Те немногие знакомые, которые могли оставить воспоминания о сатирике, старались встроиться в советскую систему и не вспоминали «белогвардейского» друга. Впервые его биографией заинтересовались лишь в 1960-х, когда американский исследователь выбрал творчество эмигранта темой для научной работы. Так, с диссертации Левицкого, началось «возвращение на родину» писателя Аверченко.
