Кто в детстве не занимался литературой и не писал стихов! Писатели — не исключение. Детские литературные мастерские Creative Writing School специально для «Мела» попросили современных детских авторов вернуться в прошлое и рассказать о своих первых литературных опытах. Ох, кое у кого был поистине эпичный провал!
Нина Дашевская
Первая попытка написать рассказ случилась со мной лет в десять. Мой герой должен был из будущего отправляться в наше время (то есть в конец 1980-х), тема перемещений во времени меня тогда очень волновала. Помню даже первое предложение: «N уже проснулся, но ещё лежал с закрытыми глазами». (Имя героя как раз не помню.) И это предложение мне и сейчас кажется вполне удачным.
Но потом герой должен был хитрым способом выпрыгнуть из окна на улицу — у него на ногах были пружинки, позволяющие спрыгивать с высоты и в два прыжка попадать в школу (видимо, долгий процесс выхода из дома меня тогда тоже беспокоил).
Однако на первой же странице мне нужно было объяснить, как открывалось окно.
Я часто предлагаю этот вопрос на встречах: показываю руками, как открывалось окно, и прошу объяснить. Лучший вариант из предложенных детьми — «как духовка» или «как перекидной мост». Но в детстве я до этого не додумалась. Сейчас я нашла бы множество способов обойти то, что нельзя описать словами, однако тогда мой текст встал намертво, и бедный N так и не смог выйти из дома.
На этом мой литературный опыт был окончен, а следующий случился только во взрослом возрасте.
Кончено, были ещё стихи «к праздникам» — у меня довольно бодро получалось рифмовать, но даже тогда я догадывалась, что всё-таки это не стихи, а так.
Я занималась музыкой, пробовала сочинять — и с музыкой выходило гораздо лучше, потому что у меня все же уже было ремесло, профессия. И — что очень важно — мне было кому показать то, что у меня получилось, и поговорить о том, что не так и куда можно двигаться дальше.
Со словами же все сложилось значительно позднее.
Андрей Жвалевский
Я хорошо помню свой первый литературный опыт. Мне пять лет, меня на полгода сплавили бабушке с дедушкой, и они, чтобы я не болтался под ногами, быстренько научили меня читать.
Я тут же решил обратную задачу и понял, что из этих же букв можно что-то писать. Причем что-то такое, чего раньше не было.
И я написал стих. Про маляров.
Стих был нестандартным. Четыре первых строки — перекрестная рифма, еще две — смежная. Дактиль. Разная длина строк. Модерн, короче.
Но когда я гордо продекламировал его бабушке и дедушке, они… В общем, стих помню до сих пор, но цитировать не стану. Пусть этот позор уйдет со мной в бесконечность (я собираюсь жить вечно).
С тех пор я прозаик.
А если бы дедушка с бабушкой по-другому отреагировали? Мог бы и в поэты пойти…
Станислав Востоков
Мой первый литературный опыт получился крайне неудачным. Наверное, подвела мотивация, потому что писать я начал от жадности. Но обо всём по порядку.
Главная детская газета Узбекистана, где я тогда жил, она называлась «Пионер Востока», объявила литературный конкурс среди детей. Тому, кто напишет самую интересную сказку, редакция обещала подарок, чуть ли не денежную премию! Точно уже не помню, потому что я ничего не получил. Но помню, что писать начал именно в расчёте на приз.
Было мне тогда лет 7–8. О конкурсе мне рассказала мама, связанная с писательскими кругами республики, потому что и сама была писателем, тогда только начинающим свою карьеру, но уже состоящим в авторитетном профессиональном союзе. Меня не очень-то тянуло к сочинительству, хотя бы потому, что в профессии писателя я не видел ничего необычного. Подумаешь! У меня же мама писатель! В то время профессия водителя троллейбуса казалась мне куда более привлекательной. И вообще я хотел стать космонавтом.
Однако после маминых слов о премии я решил попробовать. Жажда наживы — великая движущая сила человечества! Без неё не открыли бы Америку, да и, подозреваю, не написали бы многих если не великих, то значительных книг мировой литературы.
Я был уверен, что сочинять легко и что я напишу призовую сказку, как говорится, одной левой. Но ничего подобного! Я просидел над чистым листом бумаги с полчаса и, к своему искреннему удивлению, не смог выжать из головы ничего мало-мальски путного.
Тогда, недолго думая, я стал вспоминать все известные мне сказки. Я решил использовать какой-нибудь известный старый сюжет, переделав его так, чтобы он превратился в современное, интересное для читателей (и, главное, для жюри!) произведение. Я тогда не знал, что это называется «плагиат» и что я встал на преступный путь нарушителя авторского права.
Со спокойной совестью я позаимствовал сюжет у Всеволода Гаршина. Только моя лягушка-путешественница летала не на утках, как в исходном варианте, а в багажном отделении самолёта, в чём и состояла, как мне казалась, большая оригинальность моего текста, достойного если не первой, то какой-нибудь другой премии. И уж почётного диплома так точно!
Но, увы, ни почётного диплома, ни даже простого упоминания в числе интересных работ среди тех, что пришли на конкурс, я не дождался. И это надолго отбило у меня охоту писать.
Следующая попытка сочинения литературного произведения, на этот раз уже поэтического, состоялась лет через пятнадцать. И её основной побудительной силой уже была не жадность, а тщеславие. Тоже мало хорошего, но это хотя бы не преследуется по закону!
Впрочем, это совсем другая история.
Дина Сабитова
Какой-то из тогдашних детских журналов предложил читателям написать сказку о кубаськах. Да, о кубаськах. Кубаськи жили «в закорытье, в тишине-укрытьи», и звали их Настька, Васька и Гараська.
Вот о них я и писала, конечно, никуда не отправляя, потому что текст оброс подробностями, получился длинный, и главе примерно на шестой я это дело бросила. Суть происходившего с героями я уже не помню, но интересной там была трагическая фигура Гараськи. Он был совершенно бесполезный, не умел примерно ничего, ко всему относился с экзистенциальной горечью. И писал стихи, в основном баллады и оды. Одна из од была посвящена их родному дому-корыту: «О, корыто, ржавое и старое, мы живем под тобой — не старимся, мы живем под тобой, и, стало быть, мы тебе, о корыто, нравимся!»
Сказки я после этого еще писала, а вот од не писала, хотя рифма «старое — стало быть» мне нравится до сих пор. Для 11 лет это была неплохая рифма.
Артур Гиваргизов
Я помню три своих детских внепрограммных сочинения. Вернее, два. О третьем — только история. Это утерянное принесло мне всеклассную славу. Четыре строчки ко дню рождения друга, и я поэт. Никогда после не чувствовал себя таким признанным. Доказательства предъявить не могу, но, судя по другим — вторым-третьим-четвёртым-двести сорок пятым — сохранившимся стихотворным опытам, подарочное было ужасно. Оно было ужасно. И ужасно понравилось другу и всему классу. Подозреваю, меня просто стали бояться.
В шесть, кажется, лет я научился писать, и решил, что пора браться за роман. Из жизни графов и графинь. (Может, фильм посмотрел, впечатлился.) Начал так: «Графина была очен багатая». Понёс показывать — родителям и заодно уж родительским гостям. Обсмеяли меня. Сказали, что романов про графины в русской литературе не было, что я обязательно должен продолжать. Они не поняли, что роман у меня серьёзный. Прошло 50 лет. Я не простил.
Ну и самое лучшее, самое искреннее моё сочинение — это письмо из больницы. Гений в больнице присаживался на краешек кровати, чтобы детям было легче.
Анастасия Орлова
Когда мне было четыре года, я научилась читать. И как только научилась, так от книжек уже не отрывалась. Мама собрала мне хорошую домашнюю библиотеку, но в раннем возрасте я почему-то больше любила читать стихи, а не прозу. В журналах всегда сначала стихи читала, а рассказы пролистывала. Вместе с обязательным набором — Маршак — Михалков — Барто — у меня были книжки со стихами Олега Григорьева, Валентина Берестова, Эммы Мошковской, Даниила Хармса, Вадима Левина, Бориса Заходера. Очень-очень мне стихи нравились (да и сейчас, кстати, ничего не изменилось) за юмор и неожиданность, за красоту и лаконичность.
И вот когда мне было семь лет, мне захотелось тоже так же сочинять. И я завела тетрадку, куда стала все это записывать. Мама ценила, но не восторгалась, но при этом и не критиковала, что важно. Чуть позже мама выписала мне журнал «Трамвай», и я тут же в него влюбилась ужасно — он был совершенно необычный, полный зашифрованных загадок, которые открывались не сразу. Главным редактором был Тим Собакин. И вот под крышей «Трамвая» собрались совершенно необузданные и талантливые писатели и художники, которые творили волшебство. Кто читал «Трамвай» в детстве, тот его не забудет.
И вот уж его я читала от корки до корки. А там наравне с профессиональными писателями публиковали детские стихи и рассказы. В общем, я написала туда письмо. И через полгода случилось самое настоящее чудо: мое стихотворение опубликовали с иллюстрацией настоящего художника! Я была страшно счастлива! Эта публикация придавала сил и согревала меня в годы моего детства. Что и говорить, даже сейчас вспомнить приятно.
Мария Рупасова
В детстве я писала и стихи, и прозу, и дневники, и красочные письма — начала, наверное, лет в восемь-десять. Воспевала в основном свою деревню и лето, тут я за сорок лет не изменилась. Моя первая книга «С неба падали старушки» — о деревенском лете и о детском счастье, — наверное, одна из самых популярных моих книжек. Писала нерегулярно, волнами.
Лет в двенадцать, когда у меня проснулся интерес к религии, я попробовала себя в христианской лирике, но быстро поняла, что это не мое, и осталась в атеистах. Интересно, что писала я исключительно для собственного удовольствия — ни стихов, ни прозаических текстов я никому не показывала; думаю, моя мама сейчас удивится, узнав, что я писала стихи в начальной школе. Помню, мне понравилась какая-то песня про осень, но слов я не разобрала и поэтому придумала и пела свой вариант, что-то про грачей и их печальные осенние крики (что, кстати, является поэтической ошибкой, грачи — птицы не особо печальные, с бандитским характером).
Годам к четырнадцати я вышла на семейную сцену с сатирической лирикой. Использовала свой талант для того, чтобы укрощать младшего брата ещё и в поэтической форме. Вот эти стихи я уже помню, потому что дома их часто цитировали:
Шёл с дубиною с охоты
Первобытный мальчик Кок,
Он домой через болота
Хобот мамонта
Волок.
При желании тут можно увидеть предтечу моих книжек о происхождении человека, наверное. С той поры я по маминой просьбе часто писала всякие стихотворные поздравления ее сослуживцам, но это был сложный жанр, где моему чувству юмора нельзя было развернуться на полную катушку.
В подростковом возрасте я увлекалась книжками про уголовный розыск, поэтому сшила дело — папочка, фото, протоколы — на собственного брата. Протоколы были моим упражнением в казенном языке, канцелярит до сих пор завораживает меня своей абсолютнейшей безжизненностью. Но брат был в ярости, то есть оно того стоило.
Поэтом или девочкой с литературными способностями меня при этом никто не считал. Напротив, стихи были забавной придурью, которую мне прощали.
Последние свои детские стихи я написала лет, наверное, в двадцать пять (у меня заметное отставание в развитии, и детство длилось долго). Стихи были самые отчаянные — я в метафорической форме призывала одного красавца на мне жениться. Красавец не внял, и я забросила это дело на пятнадцать лет, и, честно говоря, о своём детском творчестве я бы и не вспомнила, если бы вы не спросили.
