«Я сказала, что употребляю и мне нужна помощь». Монолог мамы, которая справилась с наркозависимостью

Яне 21 год. Она родилась и выросла в Москве, сейчас воспитывает сына, работает в диджитал-сфере. Но еще пару лет назад Яна писала сочинение о собственных похоронах в наркологическом реабилитационном центре. Редактор «Мела» Анастасия Ларионова записала ее историю — о борьбе с зависимостью и поддержке беременных женщин с такой проблемой.

«Яна, как ты до этого докатилась?»

До восьмого класса я была примерной отличницей. Но когда мне исполнилось 14, начался подростковый бунт: я пропускала школу, демонстративно отказывалась работать на уроках, ссорилась с мамой из-за оценок, убегала из дома на сутки — к тете или к старшей сестре. Примерно в это же время внимание мамы и папы переключилось на мою младшую сестру. Я почувствовала себя более свободной, поняла, что могу делать что угодно и никто мне ничего не скажет. После девятого класса я поступила в ближайший к дому колледж. Специальность выбрала наугад.

Обстановка там была еще свободнее, чем в школе. Все мои сокурсники пили, курили и тусили. С 15 лет я тоже начала активно ходить на вписки.

8 марта мы с подружкой решили прогулять колледж и поехать на очередную тусовку: там все тусили в подъезде под крышей и пили. Следующее, что я помню, — койка в реанимации. Мои руки привязаны. Врачи сказали, что я пролежала без сознания 18 часов. Анализ крови показал сильнейшую алкогольную интоксикацию. Забрал меня оттуда папа. Меня сразу же поставили на учет у нарколога и в комиссии по делам несовершеннолетних.

Моя мама — довольно сдержанный человек. Когда я пришла домой, она просто сказала: «Яна, как ты до этого докатилась?» После этого риторического вопроса мы вели себя так, словно этой ситуации никогда не было. Мама с папой заплатили штраф 500 рублей за то, что я валялась в подъезде. С отцом мы тоже не обсуждали случившееся — только немного посмеялись, когда я сказала «Ну, зато я впервые нормально выспалась».

«Поняла, что работа мне мешает»

После той алкогольной комы я много с кем перестала общаться и оставила только лучшую подружку. Вскоре я отчислилась из колледжа и пошла вместе с ней работать в общепит. Там встретила будущего мужа: он работал бариста.

Мы работали в ресторане, где практически все сотрудники употребляли что-то. В какой-то момент подружка предложила мне попробовать ме****** (психоактивное вещество. — Прим. ред.). Она рассказала, как именно нужно его употреблять, и мы вместе с ней сделали это. Мне тогда было 19 лет.

После этого случая мне, конечно, захотелось еще. Однако покупать сама я боялась. Да и не понимала, как это делать. Поэтому покупала через подругу — она делала это примерно раз в неделю. Вскоре моя подруга съехалась с наркозависимым бойфрендом, который употреблял гораздо чаще и постоянно повышал дозу. Естественно, дозу повышали и мы с ней: мы уже не получали достаточно ярких ощущений от прошлой дозировки.

Спустя несколько месяцев я стала употреблять каждый день и поняла, что работа мне мешает. Тогда я написала заявление об увольнении и ушла из ресторана. После увольнения мне выплатили какую-то часть денег, и я спустила их на вещества. Перешла на более тяжелые ПАВ и в течение двух месяцев употребляла каждый день — одна или с подругой. Завела собственный аккаунт в интернет-магазине с веществами. Мой муж мой образ жизни не одобрял, и мы иногда ссорились.

Чувствовала я себя в этот период жизни не очень хорошо. Эйфория от употребления длилась все меньше — максимум полчаса даже от очень большой дозы. Потом начиналась жесткая ломка, и я стала употреблять не чтобы стало хорошо, а чтобы не было плохо. От веществ у меня началась паранойя. Мне казалось, что за мной следят. Я завесила зеркала в квартире, выходила на улицу, только если мне нужно было купить вещества.

«Бледная, худая — болеет, наверное»

Я жила в квартире родителей, но папа часто был в командировках, а мама — на даче. Она не догадывалась, что я ежедневно употребляю. Ей казалось, что мне просто нездоровится. Ну а что: «Бледная, худая — болеет, наверное». Я действительно в тот период сильно похудела, у меня появились синяки под глазами. На коже появились язвы, тело постоянно болело.

Однажды у меня случился передоз. Я смешала несколько видов веществ, и мне стало отвратительно, ужасно, невыносимо плохо. Я пообещала себе, что если выживу, то больше не буду употреблять. Однако, как только я пришла в себя, снова вернулась к привычке.

В целом эти два месяца зависимости я помню очень плохо. У меня не было работы. Мне было плохо каждый день.

В какой-то момент я просто подошла к маме и сказала, что употребляю и что мне нужна помощь

Мама поговорила с моей сестрой и сказала мне: «Собирайся». Приехало такси, и меня отвезли в детоксикацию. Это было здание в сталинском стиле, где лежали люди в наркотическом и алкогольном опьянении, которых нужно было прокапать. Меня осмотрели, проверили, не принесла ли я чего-то с собой (на самом деле принесла, просто они не нашли). Потом поместили в одиночную палату, и следующие пять дней я лежала под капельницами. По вечерам, когда на мне не было катетера, я гуляла по этому центру и изучала его.

После пяти дней капельниц за мной приехали сестра с мужем и сказали, что отвезут на реабилитацию. Моя сестра расхваливала место, куда мы едем. Поэтому я была уверена, что еду в санаторий.

«На окнах решетки, а на стенах — иконы»

Мы приехали в большой красивый дом. Муж и сестра уехали, а меня осмотрели, чтобы я ничего не пронесла. У меня действительно ничего не было: все закончилось в детоксикации. Мне назначили «старшую сестру». Это помощник, который помогает адаптироваться. Жила я в одной большой комнате для девочек. Она была плотно уставлена двухъярусными кроватями: двое человек не помещались в проходе. На окнах были решетки, а на стенах висели иконы.

Первые дни в реабилитации я практически не помню. Мне уже потом рассказывали, что я была «навеселе», танцевала и со всеми общалась.

В реабилитационном центре мы просыпались в половину восьмого утра, шли умываться. После этого был перекур и зарядка.

После зарядки нас заставляли писать на доске «доносы» — мы стучали на тех, кто плохо себя вел

Затем мы завтракали, а потом проводили генеральную уборку. Ежедневно. Вплоть до конца дня у нас были групповые психологические занятия. По воскресеньям мы смотрели фильмы. Их выбирали консультанты. Фильмы были или православные, или про животных. Кинопросмотр длился час или два — в зависимости от того, как группа вела себя всю неделю. Отбой наступал в 12 ночи. Все, что мы делали, было строго по расписанию. Перед каждым занятием нужно было здороваться и представляться: «Привет, семья, меня зовут Яна, я наркоманка». Нам объяснили, что чем чаще ты признаешься себе и окружающим в этом, тем быстрее ты в это поверишь. Первое время я представлялась как «выздоравливающая», чтобы не говорить «наркоманка». «Семьей» мы называли других реабилитантов.

Самое жесткое — это ванна. Она одна на всех мальчиков-пациентов, и одна на всех девочек. На все купание, включая чистку зубов, одному человеку давалось двадцать минут. В ванну запускали вдвоем. В центре проходили групповые беседы с психологом. Они напоминали «Разговоры о важном» в школе. Психолог сначала что-то нудно рассказывал, а потом давал задания вроде «Напишите фразу, которую выбьют на вашем гробу».

У некоторых реабилитантов были определенные функции. Например, человек-звонок — он оповещает, что осталось пять минут до конца обеда или перекура. Еще были экспедиторы и координаторы — это «главные» среди реабилитантов. Они следят за порядком. Меня довольно быстро сделали экспедитором. Я должна была следить, чтобы никто не нарушал правила. Если человек делал что-то запретное, он получал наказание. Условно, день без перекура или без сладкого.

«Как я умер от передоза»

В центре было много бессмысленных правил. Мальчикам нельзя долго общаться с девочками или находиться с ними в одной комнате, запрещено жевать жвачку. Многие бытовые действия нельзя делать без разрешения — даже брать ложку в столовой или садиться на кровать. Нельзя есть в коридоре или есть «запрещенку», которую тебе передали родственники: сладкое или жвачку. Все вкусное, что тебе передавали, нужно было отдать сотрудникам.

Центр работал по системе баллов. Если ты нарушаешь правила, грубо общаешься с сотрудниками или опаздываешь на занятия, ты получаешь какое-то количество баллов. Максимум можно получить тридцать. Если ты соберешь тридцать баллов, тебя отправят в местный «карцер»: всем запрещено с тобой общаться, ты убираешь туалет два раза в день, ешь последний, не куришь.

Чтобы выйти из карцера, ты обязан расписать подробно, как ты умер от передоза

Описать эмоции родных, когда они плакали у твоего гроба. Это задание называется «Черная доска». Однажды я сама занесла одну девочку на эту «Черную доску».

Методы в этом центре были жестокие и явно не помогающие людям справиться с зависимостью. 99% людей оттуда, которых я знаю, сорвались после выхода. Ребята, которые служили в армии или сидели в тюрьме, говорили: «Лучше еще годик в колонии, чем полгода тут». В реабилитационном центре, к слову, было много сидевших.

Религия играла важную роль в центре. К нам часто приезжали церковные служители с лекциями. Нас заставляли ежедневно молиться. Мы работали по «Шаговой программе» (программа 12 шагов. — Прим. ред.), и у нас была определенная молитва: «Боже, дай мне разум, душевный покой». В начале и в конце дня мы вставали в круг и читали эту молитву. Я и другие ребята не воспринимали это всерьез — но раз надо, будем молиться. Правда, потом это входит в привычку. Первое время, когда я выехала из центра, я не могла заснуть без молитвы. Многие люди, справляющиеся с зависимостью, действительно часто фанатично переключаются на религию.

«Я беременна, я наркоманка, меня бросил муж…»

В реабилитации я провела три месяца: приехала туда в ноябре 2020 года, а забрали меня в первых числах февраля. Программа рассчитана на шесть месяцев, но меня выпустили раньше по беременности. Узнала я об этом случайно: просто заметила, что у меня нет месячных и меня постоянно тошнит. Я попросила маму привезти тест и в конце декабря увидела две полоски. Я обрадовалась, но не только потому, что беременна, а потому что поняла: теперь меня точно заберут отсюда. Во время зарядки до меня дошло, что внутри меня действительно развивается жизнь, и я заплакала. Консультант «выцепил» меня из общего строя, и я рассказала ему, что случилось. Он не поверил, и меня заставили сделать еще один тест.

Сотрудники центра позвонили моей сестре и маме и сообщили новости. Консультанты реабилитационного центра очень долго, практически месяц, отговаривали мою семью забирать меня. Они говорили: «Вы же понимаете, что ее нельзя так резко выдергивать из реабилитации. Мы должны ее сначала подготовить к этому». Но никто меня не готовил. Меня запугивали — говорили, что я буду здесь сидеть до конца, что меня никто не заберет. Местный психолог вообще сказал, что я выйду, начну употреблять и убью своего ребенка. Мама настояла, и меня забрали буквально силой в феврале — на шестнадцатой неделе беременности.

Когда сотрудники центра узнали о моей беременности, они стали мягче ко мне относиться. Меня даже выпускали неограниченное количество раз в туалет во время лекций — всем остальным можно было выйти только один раз. Я также могла не ходить на групповые занятия под предлогом токсикоза.

После того как я сказала мужу, что беременна, он перестал выходить на связь

Я была уверена, что у него просто проблемы с телефоном. В феврале, когда меня забрали и вернули телефон, я увидела, что он вовсе недоступен, а все его соцсети почищены. Выяснилось, что, как только меня забрали в реабилитацию, у него начались новые отношения.

Я плакала каждый день и не понимала, что мне делать дальше. Я беременна, я наркоманка, меня бросил муж… Я переживала, что с ребенком что-то будет не так. Но в итоге сын стал для меня ангелом-хранителем и появился в самый нужный момент.

Справиться с переживаниями мне помогла старшая сестра. Она нашла мне психолога, с которым я стала регулярно заниматься. Жила вместе с мамой в нашей квартире. На девятом месяце я развелась.

После родов я поняла, что не прикоснусь ни к алкоголю, ни к сигаретам, ни к наркотикам. Если бы я взялась за что-то из этого, то не смогла бы вовремя остановиться. До меня дошло, что я в ответе не только за себя, но и за ребенка. Со временем мне просто перехотелось курить, пить и употреблять. Я даже не думала об этом. С помощью психолога и поддержки семьи я научилась самостоятельно справляться с негативными эмоциями — без веществ.

«Это была лишь одна глава моей жизни»

После рождения сына я какое-то время ничего не делала — просто лежала дома и смотрела TikTok. Когда я начала просить у родителей деньги на подгузники, то поняла, что надо что-то менять. Мне двадцать лет, а я прошу у мамы деньги на вещи для своего ребенка. Тогда я нашла работу — переводила аудио в текст. Днем занималась ребенком, а ночью училась и искала подработки. Накопила немного денег и стала покупать курсы в интернете, искать себя. Так я стала заниматься продюсированием и уже год зарабатываю им.

После рождения Дани я завела блог в TikTok. Мне и раньше хотелось показывать себя на публике, но я стеснялась. После родов осознала, что у меня нет друзей и знакомых и смеяться надо мной просто некому. Мне терять нечего. Тогда я стала активно писать посты и выкладывать видео со своей историей без цензуры.

Мне было важно показать, что есть выход из употребления

Часто в реабилитационных центрах людей запугивают и говорят, что если однажды подсел на вещества, то больше никогда из этого не выйдешь, ты уже «нездоровый человек». Тебя не вылечить. Я хотела показать, что жить без наркотиков, даже если ты когда-то от них зависел, очень даже реально. Да, у меня был период употребления, но он на меня больше не влияет. Это была лишь одна глава моей жизни, и я могу контролировать, что будет дальше.

С хейтерами в блоге я практически не сталкивалась. Если мне пишут оскорбительные комментарии, я их просто блокирую. Но в основном подписчики мной гордятся и поддерживают. Мне часто пишут женщины, которые узнали о беременности в период употребления. Мы помогаем друг другу найти силы бороться с проблемой.

«Раскритиковать гораздо проще, чем поддержать»

Моему сыну полтора года. Он активный, громкий и веселый. Ему важно быть в центре внимания. У меня не было послеродовой депрессии, но я, как и все родители, периодически сталкиваюсь с выгоранием. Мне бывает тяжело оставаться с сыном долго одной, если мама не приезжает помогать. Когда он был еще меньше, ему хотелось двигаться, а мне просто хотелось полежать от усталости. Он пищал, плакал. Плакала и я — от бессилия. У меня все-таки, помимо ребенка, еще была учеба и работа. Я спала 2–3 часа в день. Но, думаю, такие периоды случаются у каждой мамы. Это нормально.

Сейчас я мечтаю о своей квартире, водительских правах. Хочу к лету спродюсировать большой проект — на миллион рублей. Хочу состояться финансово, чтобы отдать сына в платный садик.

Мне хочется, чтобы девочки в употреблении, которые узнают о беременности, меньше слушали окружающих. Раскритиковать и сказать грубые слова гораздо проще, чем поддержать.

На самом деле многие девушки прекращают употреблять вещества, как только узнают о ребенке, и у них действительно получается начать новую, трезвую, радостную жизнь. Таких историй много, и хочется, чтобы о них говорили чаще. Все возможно, если этого действительно захотеть и сделать все, что в ваших силах: выбрать правильное окружение, расставить приоритеты и не сдаваться.

Иллюстрации: Singleline / Shutterstock / Fotodom