Не с чистого листа. Когда приёмный ребёнок помнит всё, что с ним было
Татьяна Падалко стала приёмной мамой семь лет назад. За это время с её сыном Димой произошло много перемен к лучшему. Она ведёт дневник о больших и маленьких победах сына, переживаниях и эмоциях. Своим опытом она делится в блоге на «Меле». Сегодняшняя запись — о том, как не перепутать любовь к ребёнку с жалостью, благо с благими намерениями, а семью с домом (например, с детским домом).
Мы с Димой собираемся поехать на очередной приём к доктору. Необходимо приготовиться к ПМПК (центральной психолого-медико-педагогической комиссии) в связи с предстоящим переходом из начальной школы в основную. Готовясь ко всем этим приёмам, комиссиям, переменам в школьной жизни Димы, я пересматриваю его медицинские документы и свои старые дневниковые записи.
Пересматриваю всё это и стараюсь понять, что мы с Верой и Димой сделали правильно, что работало на его норму (социальную, медицинскую, психолого-педагогическую и т. д.). К нормам мы идём до сих пор. Я также пытаюсь понять и оценить, какие наши ошибки и «неправильности» мешают нам на этом пути.
Из прежних дневниковых записей.
31 марта 2012, 12:05
Как мы провели каникулы
Все каникулы, а это целых 10 дней и ночей, Дима был у нас. Мы продолжаем «прит (д)ираться» друг к другу…
Жизненное пространство Димы и его представления об окружающем мире расширяются. Раньше это были больничная палата и «группа» (место в детском доме, где дети проводят большую часть своей жизни). Теперь он знает «магазин», «кафе», «сквер», «дом», «квартира», «наши и наше», «своё», «чужое».
Из всех освоенных им видов транспорта (автомобиль, корзина-коляска с кабинкой для ребёнка в магазине, эскалатор в супермаркете, автобус, трамвай), больше всего любит автобус. Не пропускает ни малейших событий за время поездки: вот водитель нажал на тормоз, вот открылась дверь, вот вошли пассажиры, вот сейчас двери закроются (ой, не закрылись, а автобус уже тронулся!), вот мы снова едем — и так до нашей остановки.
Дома мы ещё долго разбираемся в премудростях поездки на автобусе, приспосабливая для этого всё: диван, подушки, собственные руки-ноги, всех желающих быть пассажирами домочадцев и гостей.
Дима обожает все виды домашней работы и очень обижается, если не допускаем его к ней или допускаем шутя, не по-настоящему. Он готов пристроиться к раковине и вместе со мной мыть посуду, полить капельками воды рассаду, вылезшую в стаканчиках на подоконнике, веником подмести пол, убрать за собой игрушки.
Высшая награда для него после таких важных и серьёзных домашних дел — наши возгласы:"Ой, какой же хороший помощник появился у нас!»
Из виртуальной жизни всех персонажей мультиков (многие мультики стали для меня открытием, так как последние новинки в этом жанре я смотрела осознанно лет девять назад) Дима делает выводы, относящиеся к вполне реальной жизни и реальным жильцам дома. Вот увидел, как фиксики спасли собачку, которую нерадивая хозяйка чуть было не постирала в машине-автомате. Останавливает компьютер, бежит к Вере и предупреждает её, показывая на такую же машину:"Вера, Клёпу в этой машине стирать ни в коем случае нельзя!».
Клёпа — это наша собачка, живущая в доме со щенячьего возраста. До прихода Димы она пользовалась положением любимицы семьи. Диме приходится выстраивать с ней отношения, поскольку вольно или невольно на это положение он претендует с первого появления у нас. Клёпа с этим согласиться сходу не готова.
Во что бы ни играл Дима и чем бы ни был занят, похоже, в своей маленькой голове он производит огромную работу, пытаясь понять, как же решить свои проблемы и никого не обидеть. В детский дом он возвращается со слезами и неохотно, но при этом в нём нет никакой озлобленности на тех, кто там живёт и работает: он помнит всех детей по именам, с юмором рассказывает о не совсем простых взаимоотношениях с детьми, помнит всех воспитателей, нянь, медработников в детском доме, директора по имени-отчеству.
С абсолютной точностью интонации и содержания воспроизводит любимые воспитательные формулы каждой из них: «Когда я ем, я гухонем (глух и нем)» — это «сказава» Е.А., «Спи сейчас же, ишь, какой разговорчивый!» — так говорит В.В., «А кому тут язычок надо подрезать?» — Т.В. … К счастью, он перестал играть в больницу и врачей, как это было в первые дни нашего знакомства, перестал при малейшем недомогании деловито, по-стариковски собираться в больницу.
По вечерам перед сном мы долго стоим у окна. Дима у меня на руках, обнимает за шею. Наблюдаем, как в соседнем доме постепенно гаснут огни, и я рассказываю ему, что это семья — мама, папа и детки — сделали все свои дела и ложатся спать. Он долго спрашивает, в какой это группе дела закончены и все легли спать, потом понимает, что это не группы, а «свой дом, своя квартира, своя семья». Перед самым сном со вздохом выдаёт свою догадку: «А мой папа тоже теперь лёг спать…». Спрашиваю: «Ты по нему очень скучаешь?» и тут же понимаю, какую глупость сказала.
Возвращаясь с прогулки, Дима заинтересовался группой детей, вышедших на прогулку в детском саду: «А это кто? Почему они все здесь? Что такое детский сад?». После моих объяснений выдыхает: «Я тоже хочу вечером приходить домой, к маме и папе, а утром идти в детский сад».
Я обещаю ему, что когда он будет жить с нами, мы с Верой обязательно будем забирать его вечером домой
Он внимательно слушает, согласно кивает головой, потом после недолгого молчания сообщает: «А мой папа сильно-сильно пвакав (плакал)…» Я молчу, не зная, что сказать, потому что видела в детском доме, как на самом деле рыдал его папа, приезжавший на свидание вопреки всем правилам, принятым на такие случаи.
Уходя из группы со мной на каникулы, он, одетый, повернулся на пороге и гордо сообщил: «Я поехал учить уроки!». Это он компенсировал свою «ущербность», возникшую из-за того, что у него и ещё двух деток в группе-семье пока нет портфеля, учебных принадлежностей и права сидеть в учебной комнате и учить уроки. Дома мы нашли ему старый школьный Верин рюкзачок, положили в него учебники, книжки, тетради, карандаши, ручки, краски, и теперь он периодически усаживается за стол «учить уроки».
Одной из его любимых сказок перед сном, которые мы с ним придумывали сами, стала сказка «О том, как Дима стал большим и пошёл в школу». В этих его «школьных» занятиях сильно бросается в глаза одно: рисует Дима много и с удовольствием, но карандашами и фломастерами только чёрного и коричневого цвета. Всю разноцветную коробку он кладёт рядом с собой и просто рассматривает её цветное содержимое.
Для хорошего настроения и весёлого смеха Диме надо совсем немного: чтобы ничего не болело, чтобы рядом был кто-то, кто способен разговаривать с ним лично, отвечая на его вопросы или разделяя его выдумку в играх по ролям. Периодически мы с ним после такого общения учим «главный урок»: в понедельник мы поедем в группу и без слёз расскажем всем, как мы соскучились по ним, сообщим, что хотим пожить с ними недельку, а на выходные снова в гости к нам — Вере, Клёпе, бабе Тане. Пока мы можем жить и строить наши отношения только так.
Я перечитываю эти странички, вспоминаю то, что не вошло в дневник, но было в нашей жизни и имеет значение сегодня, а главное — в нашем общем будущем.
Прит (д)ирались мы друг к другу потому, что Дима — это не тот случай, когда можно написать его биографию (и нашу совместную) с чистого листа. Никакой «тайны усыновления» в нашем случае быть не могло. Дима очень хорошо помнил, что у него были мама и папа. Взяв на воспитание брошенного родной матерью ребёнка, они имели возможность (и пытались) написать его биографию с чистого листа. Получилось «не очень».
Делая свои записи в интернет-дневнике, получая к ним вопросы-ответы и замечания от читателей и периодически возвращаясь к ним, я пыталась понять, что у нас получается написать поверх всего, что было и есть в его жизни и в сознании. Например, как бы отрицательно я ни относилась к тому, что сделали приёмные родители, я после нескольких неуклюжих моментов в общении с Димой я поняла: он хорошо и, как ни странно, с сочувствием относился к ним, особенно к отцу (мам у него за период жизни в детском доме появилось несколько).
И я должна с этим считаться. Он, в свою очередь, тоже вынужден был учиться различать наш дом и прежнюю семью, детский дом, больницу, где он привык искать защиту и от серьёзных проблем, и от малейших трудностей. Мы с Верой обозначиваем эти различения мягко, но настойчиво.
Одним из сложнейших вопросов, которые я пытаюсь решить всё то время, что опекаю Диму — вопрос об инвалидности. Я вычитала Димины документы, в том числе и медицинскую карту, уже после личного знакомства с ним. Если бы была другая последовательность, наверное, я не решилась бы на опеку. Я даже не решусь приводить описание всех травм, ран и операций, которые у него были. Поскольку первый совет о желательности комиссии по инвалидности я услышала от медработника детского дома, а подтверждение этому — в опеке, я поняла и приняла тот факт, что показать его такой комиссии нужно обязательно.
С тех пор мы с Димой прошли шесть полных плановых медосмотров, которые проходят раз в год все приёмные дети. Дима состоит на учёте в медицинском учреждении как ребёнок с ограниченными возможностями здоровья. Раз в полгода он проходит обязательное медикаментозное лечение. Он учится в общеобразовательной школе «на дому».
Еще в детском саду музыкальный руководитель, заметив проблемы со слухом, которые у Димы появились как результат травмы, порекомендовала преподавателя музыкальной школы и саму школу. Через год он её заканчивает. Учится по классу фортепиано, обожает хор (и руководителя, и детей). Расстаться с больницами навсегда у нас не получится, оформить инвалидность при этом тоже не получилось. Последнее не огорчает, но напрягает, когда приходится думать о будущем. Эпоха строительства пандусов не поменяла принципиально отношения государства и общества к инвалидам.
Работать физически Дима не сможет. Но, к счастью, всё не так катастрофично, чтобы не пытаться изо всех сил стремиться к нормам
Просто действовать надо по принципу «глаза боятся, а руки делают».
К нормам и способам их достижения я подхожу, начитавшись за это время более опытных приёмных родителей, насмотревшись ТВ-историй про детей, потерявших родных и выросших в приёмных семьях. Особое значение для меня имеют публикации самих детей, выросших вне родной семьи.
К примеру, на многое в жизни таких детей меня заставила посмотреть иначе статья Александра Гезалова «Подстава от Деда Мороза» и его же книга «Солёное детство». Я буквально физически ощущаю, а потом только осознаю значение и смысл каждого слова в этом его описании собственного прихода в этот мир — в одиночку, без мамы, не преодолевшей пути, предназначенного для двоих — мамы и рождённого ею ребёнка.
«Кажется, что помню себя совсем маленьким, как ни странно, — только что родившимся, понимающим, что меня оставляют в роддоме. Я спрашиваю глазами: как мои дела? что-то белое, которому неловко смотреть мне в глаза. А „оно“ всё причитает: „Мама придет, мама придет“… Эта странная фраза врезалась в меня, как торпеда. Куда и зачем от меня уходить моей маме? „Белое“ уже знает, что мать не придёт. Знаю и я. Но „их“ так научили говорить „правду“, чтобы ребёнок не ёрзал, не плакал — молчал, как перед расстрелом».
Александра Гезалов, «Солёное детство»
Точно так же физически я научилась за это время воспринимать значение слова «шанс», открывая всякий раз в нём новый, другой смысл.
В принципе, мир по-прежнему не без добрых людей. Надо просто научиться не давать шанса подставам от Деда Мороза.
