«Школа — это крик „дура, дура, дура!“ на разные голоса». Воспоминания, леденящие кровь
В садике мне не терпелось поскорее пойти в школу. Но, как рассказывает мама, где-то на второй неделе учёбы я пришла домой, грузно опустилась на стул, опрокинула стопарик сока и обречённо заявила: «Теперь я точно знаю, что жизнь бывает не только хорошей, но ещё и плохой».
Это замечание относилось к Надежде Борисовне, моей классной руководительнице. Моей первой учительнице. Первой женщине, одержимой дьяволом, которая встретилась мне на жизненном пути.
Когда она начинала орать (а причин для того могла быть сотня), её лицо наливалось кровью, изо рта летела слюна, на блузке выступали пятна пота, тело тряслось, как стиральная машина, в которую закинули ведро гвоздей. «Это что, эпилептический приступ?" — спрашивал случайный прохожий, заглянувший в нашу классную комнату. Не, отвечали мы, это Вася опять точку в конце предложения забыл поставить. Бабушка Надежды Борисовны лежала в сумасшедшем доме. Надежда Борисовна делала всё, чтобы не подвести предков и когда-нибудь занять её место.
Она была разрушающим началом, как тирекс из «Парка Южного периода», Фредди Крюгер из «Кошмара на улице Вязов», Чужой из «Чужого». А мы, её ученики, были как блондинки, решившие спуститься в тёмный подвал на первой минуте фильма. Хотя что я говорю, начальная школа — это всё-таки не ужастик.
Делай домашку, будь вежливой, отвечай на уроке — и всё будет чики-пуки. Правильно? Неправильно
Как-то после уроков мы с подругой бежали, держась за руки, по направлению к раздевалке. Подруга споткнулась, упала, разбила колено. Пришлось искать крайнего, подруга нашла меня. Надежде Борисовне она сказала, что я её толкнула. Тогда Надежда Борисовна отвела меня в угол раздевалки и взорвалась. Каждый раз, когда волны воспоминаний натыкаются на камень этого события, я снова во всех оттенках проживаю обиду, страх, стыд и злобу.
Вот за что, скажите мне, я огребла? Я не сделала ничего плохого в этой конкретной ситуации, и вообще вела образ жизни, достойный председательницы комитета «Образцовые домохозяйки американского пригорода 50-х». Я была старательной, аккуратной, включала креатив или придерживалась строжайшей формальности в зависимости от условий. Я носила красивые платья и заставляла маму крутить банты из гофрированных лент. Я нашла себе подружку — а всё потому, что улыбалась и была приветлива, я не хмурь какая-то, я хорошая и приятная в общении. Я делала всё правильно, и тем не менее, эта покрасневшая рожа нависла надо мной, распухла, заполнила всё пространство и теперь орёт, плюется и обвиняет. Никакой пощады и права на адвоката. Надежда Борисовна и её трибунал олицетворяла Судьбу в самом худшем её проявлении. После этой ситуации я пошла в отрыв.
Я поняла, что смысла быть хорошей просто нет. Мальчика побила. Пришла на уроки без штанов (и без юбки тоже, в одних колготах). Съела мыло
Вот такое было начало. Потом этот ком несправедливости и обиды на мир покатился-покатился, с каждым годом увеличиваясь в диаметре, да и катится до сих пор. Мораль вовсе не в том, что школа — это зло. Злом она была именно для меня. Я человек простой. Скажи мне, что я дура, я и поверю. А школа, по сути дела, это крик «дура, дура, дура, дура» на разные голоса и методы коммуникации. Кого-то это учит протесту, кого-то — выборочной глухоте, кого-то ломает. Жизнь потом живёшь, надеясь на оценку и похвалу человека свыше. И кто он, этот человек свыше? Хороший? Адекватный? Достойный уважения?
Закончив школу, я поклялась, что обратно не вернусь ни за что — ну только разве что новое поколение началки решит линчевать Надежду Борисовну, и им понадобится помощь. Но в прошлом году мама вдруг попросила, чтобы я сходила в школу брата на родительское собрание. Я сказала, что не хочу и не пойду. Мама сказала, что я хочу и я пойду. В результате я не хотела, но пошла.
Вообще было не очень и скверно. Хотя напряжение, дискомфорт и капелюшечка дикой паники так и не слезли за два часа с моей спины. Пока я шла на собрание, всё повторяла: я взрослая женщина, я взрослая женщина, сатана, уйди, здесь ты не имеешь надо мной власти. Школа была не моя, но все тюрьмы, как известно, по одному лекалу леплены. Я переступила порог, и мир медленно стал погружаться в сепию. Охранник обхамил. Классуха что-то час объясняла, я законспектировала лучшим своим почерком, а получилась почему-то неразличимая арабская вязь. Родители заявления на учительский стол сдавали, а я своё дома забыла. Села с чьим-то папкой, поздоровалась, а он даже не ответил. Теперь я аутсайдер.
Когда я вернулась, мама спросила: «А что делать будешь, когда свои дети пойдут?» — «А что, надо будет что-то делать?»
«Когда у твоего ребёнка начинается учёба, это всё равно что ты идёшь в школу во второй раз. Домашка, экскурсии, общение с учителями и мамами, отвезти — привезти, покупки, решение конфликтов…».
Ох, представляю я, как это будет. Густой лес. На опушке тормозит джип, открывается дверь. Из машины вылетает ребёнок, пусть будет девочка, следом летит портфель. Моя дочь встаёт, отряхивает цветные колготки, в грудь ей врезается сменка.
— Мам, до школы пять километров!
— Пешком дойдёшь! — кричу я. — Ты же хотела в спортивную секцию? Вот и наслаждайся.
— Мам, ты совсем поехавшая?
— Чё школота сказала? На высоте прожитых лет ничего не слышно!
— Светлана Фёдоровна вообще-то поговорить с тобой хотела!
— Пусть на мобильный позвонит!
— Мам, ты не берёшь неизвестные номера!
Хм, а мне такое будущее очень даже по душе. Но вот из школы вернулся брат, и прекрасные мечтанья пришлось отложить на потом.
— Ну, как день прошёл?
— Нормально.
Нормально! Нормально ему! Не плохо, не ужасно, не унизительно и не попросту мерзко. Нормально! Нормально!
Хотя, с другой стороны, может, и правда нужно проще относиться. Ну подумаешь, ругали, оценивали, бросили помирать в детском коллективе… Отпусти ты это дело. Всё в прошлом. Сейчас уже нормально.
Мечта стать взрослым оправдалсь!