Когда обедать в школьной столовой — это привилегия

Повесть американо-мексиканской писательницы Сандры Сиснерос была написана в 1984 году. В США она входит в школьную программу, хотя многие считают книгу слишком реалистичной. Сиснерос пишет об одиночестве, сексуальных домогательствах, марксизме, расовых предрассудках. Мы публикуем фрагмент «Дома на Манго-стрит», вышедшей в издательстве Like Book.

Особенные дети, те самые, что ходят с ключами, болтающимися на шее, могут поесть в столовой. Столовой! Само название уже звучит важно. Все эти дети обедают там, потому что их родители не дома или их дом слишком далеко от школы.

Мой дом не далеко, но и не близко, и однажды я, не знаю почему и как, попросила маму сделать мне сэндвич и написать записку, чтобы я тоже могла поесть в столовой.

— Ну уж нет, — отвечает она, указывая на меня кухонным ножом, будто бы я в чём-то провинилась. — Потом остальные тоже захотят последовать твоему примеру, и мне всю ночь придётся резать хлеб на треугольники, заправлять один майонезом, второй — горчицей, на третьем не нужны солёные огурцы, но обязательно нужна горчица отдельно. Вам, детям, просто нравится придумывать для меня новую работу.

Но Нэнни говорит, что не хочет обедать в школе и никогда не захочет, потому что ей нравится ходить домой со своей лучшей подругой Глорией, которая живёт напротив школьной игровой площадки. У мамы Глории есть большой цветной телевизор, и во время обеда они смотрят его. Кики и Карлос, с другой стороны, любят играть в патрульных. Они тоже не хотят есть в школе. Им нравится быть на улице, особенно во время дождя.

Они думают, что страдать — это хорошо, так как посмотрели «300 спартанцев». Я не спартанец и машу худым запястьем для того, чтобы доказать это. Я даже не могу надуть шарик — сразу начинает кружиться голова.

Я умею готовить обед. Если бы я ела в школе, посуды стало бы меньше. Домашние видели бы меня реже, и я бы сильнее им нравилась. Каждый полдень мой стул был бы пустым. Мама бы грустила, скучала по любимой дочери, а потом, после моего возвращения в три дня, ценила бы меня ещё больше.

Читайте также:

Как победить самый ужасный класс и эйджизм, если ты — молодой учитель

— Хорошо, хорошо, — сказала мама после трёх дней уговоров. И на следующее утро я отправляюсь в школу с письмом от неё и рисовым сэндвичем, потому что у нас нет мяса на обед.

Понедельники и пятницы всегда проходят очень медленно, но этот день в особенности. Когда настало время обеда, я встала в очередь в столовую вместе с остальными детьми, которые оставались в школе. Всё шло хорошо, пока монахиня, знающая всех обедающих в школе, не остановила меня:

— Ты, кто тебя сюда послал?

Я робкая, поэтому ничего не говорю, а только протягиваю записку.

— Это нехорошо, — говорит она. — Нужно согласие матери-настоятельницы. Ступай наверх и спроси у неё. И я пошла.

Пришлось ждать, пока отчитают двух учеников. Одного — за то, что сделал что-то в классе, другого — за то, что не делал ничего. Подошла моя очередь, и я оказалась напротив большого стола, заставленного застеклёнными изображениями святых, пока мать-настоятельница читала мою записку. Она гласила:

— Ты живёшь недалеко, — говорит мать-настоятельница. — Через бульвар. Всего-то четыре квартала. Даже не четыре. Скорее три. Три квартала отсюда. Уверена, твой дом можно увидеть даже из моего окна. Какой из них? Подойди сюда. Какой из них твой?

Затем она попросила меня встать на коробки и показать.

— Этот? — спросила она, указывая на ряд уродливых трёхквартирных зданий, заходить в которые стыдились даже бездомные.

— Да, — кивнула я, зная, что это не мой дом, и начала плакать. Я всегда реву, когда монахини кричат на меня. И даже если не кричат.

Затем она извинилась и сказала, что я могу остаться. Только на сегодня, ни днём больше. Послезавтра мне следовало обедать дома.

— Да, — повторила я. — Можно мне, пожалуйста, бумажный платок?

Мне нужно было высморкаться. В столовой, которая оказалась совершенно обычной, толпа мальчиков и девочек наблюдала за тем, как я плакала и давилась сэндвичем, хлеб которого уже давно размягчился, а рис — остыл.