Мы начинаем новую неделю с очередного манифеста об образовании. На этот раз своими мыслями и чувствами делится отец троих детей Евгений Дзичковский. Он пробует понять, что же такое на самом деле индивидуальный подход к ученику. И говорит при этом о понимании, любви и даже смерти.
Наш учитель (если хроники раскрыть)
Был любитель с чувством выпить-покурить.
Он нередко привлекал к себе сердца
Сигареткой и бутылочкой винца.
Забыть ли наши вечера, и наши вечеринки,
И юный жар, и юный бред, и смех, и кутерьму.
И он — за дружеским столом с расстёгнутой ширинкой,
И мы сидим, боясь дыхнуть, и смотрим в рот ему.
Это начало песни Марка Фрейдкина, написанной в конце 90-х. Называется «Наш учитель». Какой кошмар.
…У меня трое. Старшие уже здоровые дядьки, младший закончил школу год назад. Перед тем как написать этот текст, пришел и сел напротив него. Попросил то, о чем ни разу не просил за 11 лет его учебы, добывая информацию просто из сыновних рассказов. Парень он общительный.
— Расскажи про свою бывшую школу. Что нравилось больше всего, а что было самым неприятным?
— Знаешь, пап, там неделю назад мальчик умер.
— Что?!
— Восьмой класс. Бежал на уроке физкультуры вместе со всеми. Немного, около километра. У него было больное сердце.
— Физрук не знал?
— Знал. Учительница сказала: «Не беги, постой в сторонке». Только он не хотел выделяться, выглядеть слабаком. Поэтому побежал. Первые уже финишировали, а он остановился, присел. Потом лег.
— А врачи?
— Скорая ехала минут сорок. Не откачали. Умер на глазах у класса. Учительницу теперь хотят судить.
«Судить надо медиков, потому что от станции скорой до школы столько же, сколько бежал умерший Илья, — около километра», — подумал я. И вспомнил фильм Ролана Быкова «Чучело» 1983 года с Юрием Никулиным и юной Кристиной Орбакайте. И пронзительный эстонский фильм «Класс». И совсем свежую ленту с похожим названием «Класс коррекции», стреляющую в мозг дробью. Про жестокость детского социума, про страх быть отторгнутым.
Быть как все в школе часто не означает стремления к совершенству. Это способ выжить, не стать объектом насмешек и издевательств. Влиться в касту нормальных, чтобы смеялись над другими, а не над тобой
В общем, услышав историю про Илью, я понял про что хочу написать. Не про сложности становления в щелочной среде сверстников. Не про чудную нашу медицину. Не про беспечность родителей, не уберегших сына от смертельного забега. Я хочу влезть в шкуру учителя. И постичь, что есть в условиях школы индивидуальный подход.
Наш учитель, кормщик наш и Арион,
Был любитель экспрессивных идиом.
Коль в ударе он бывал иль с бодуна,
То рыдали все девицы как одна.
Его одесские бонмо и хармские замашки
Тогда казались нам сродни чудесному стиху.
Влетит стрелой, бывало, в класс с ширинкой нараспашку
И раздраконит всех и вся, чтоб знали ху из ху.
Не первая такая смерть на моей памяти. В военном училище командиром параллельной роты был мастер спорта по бегу на средние дистанции, майор. Гонял своих, как веников. Пока один не умер на бегу. Тоже больное сердце.
Майор не знал про скрытый недуг. А знал бы — комиссовал парня по медицине. Слабаки ему были не нужны. Это армия, братцы. Только детство — не армия. И класс — не футбольная команда, где начхать на чьи-то сопли и все подчинено общей цели.
Школа — индивидуальный вид спорта. Как плавание. Или биатлон. Бегут-стреляют все, но каждый индивидуален. Финиш — ворота в персональную жизнь
И подход к каждому не может быть усредненным, иначе на финиш придет стадо, толпа. Одному нужен кнут, другому — пряник, третьему — жилетка для слез, четвертому — умная провокация. Только одно не нужно никому — забвение. Игнор его чувств, мыслей, факта существования. И ведь из школы не отбракуешь, как из спортивной секции. Учитель обязан нянчиться со всеми, даже с отстающими. Причем с каждым по-своему.
Какие правильные, чеканные слова. Обязан! Но если у тебя самой двое малых и живешь ты с мужем и детьми в комнате общаги, и по деньгам беспросвет, и преподаешь всего лишь физкультуру, потому что бывшая каноистка, — все равно будь инженершей человеческих душ?
В средней степени — еще куда ни шло. Тому подзатыльник, этого в пример поставить… Но что бы на каждый чих реагировать? А если ты учитель химии и кому-то стало дурно от реактивов — тоже в душу не заглянула? Или подрались в кровь на перемене — «классручка» виновата? А разобьют стенд — завхоз Сухомлинского не включил?
Правильным подходам учат в пединститутах. Нечего работать в школе, когда нет склонности, дара, терпения. Увольняйся на фиг. И т. д. и т. п. Все верно. Только любви к чужим детям нельзя научить
И индивидуальный подход, мне кажется, в другом. Не в технике безопасности. Я не считаю учительницу виноватой в смерти мальчика, да. Суд, быть может, сочтет. А я уверен, что духовная связь между учителем и учеником, вовсе не окрик: «Не смей бежать, когда тебе запретили!». Он спас бы Илье жизнь, но его отсутствие не говорит об учительском безразличии.
Индивидуальный подход, как и счастье — это когда тебя понимают. Причем работает поначалу в одну сторону: от учителя к ученику. Ребенок может не понимать взрослого в силу недостатка опыта и знаний. Его вообще-то для того и учат, чтобы этот недостаток восполнить. Но за понимание себя ребенок простит учителю, как и родителю, многое. Очень многое.
Вспоминаю свое школьное детство. И холеную «русичку» с имиджем стервы. Она говорила как стерва, поступала как стерва и была, наверное, стервой. Но однажды вдруг оторвалась от суффиксов и заговорила с нами, восьмиклассниками, как с людьми.
— Думаете, вы для меня на одно лицо? — обратилась она к вмиг притихшему классу, вытирая руки от мела. — Я вас всех знаю, чувствую. Андрющенко, например, холеный эстет. Дмитриенко — нахал. Сидоров за стенами класса — брутальный лидер. А Дзичковский страшно застенчивый.
Не было пунцовее меня в том классе. И не от проклятой застенчивости, а оттого что увидел в холодной «русичке» понявшего меня человека. Попавшего, конечно, в точку с этой застенчивостью, которую я прикрывал хулиганистой бравадой, кривляясь больше всего как раз на ее уроках.
Увидеть в учителе обращенного к тебе человека, а не бездушный автомат по втюхиванию знаний, для ребенка сродни открытию. Из него растут корни любви или ненависти к школе.
Наш учитель (тех не вычеркнуть страниц)
Был любитель и любимец учениц.
Несравненный был знаток он этих дел
И мгновенно достигал, чего хотел.
И вспоминают до сих пор тогдашние лолитки,
Как на излёте сентября по школьному двору
Спешил брюнет цветущих лет с незапертой калиткой,
И все они слетались вмиг, как бабочки к костру.
Мы хаем российскую школу. В поисках передового опыта я обратился к американской. Попросил рассказать, как там у них, давнего друга, обучающего в окрестностях Балтимора английскому, математике и истории то еврейских мальчиков, то католических девочек, а то цветных обоего пола. Он ответил.
«Здесь индивидуальный подход не только есть, но и вменяется в абсолютную обязанность, во всяком случае в государственных школах. Они должны иметь педагогов для детей «с особенностями». В Мэриленде, например, слепым детям приглашают специальных переводчиков. К обычным ученикам также надлежит подбирать индивидуальную тактику: альтернативные методы для тех, кто лучше воспринимает визуально или акустически, групповые задания (подсаживание неуспевающих к отличникам), дополнительные уроки, которые тут называют «интервенции» и так далее. Все это обозначается термином differentiated instruction.
От учителя требуются навыки жонглера и укротителя тигров одновременно. Ни один ребенок не должен отстать от поезда, к каждому особое внимание. Это, конечно, в теории. На практике далеко не всех удается подтянуть. Но требования круты.
В частных школах не совсем так: нет жестких стандартов. Но хорошие школы стараются персонализировать обучение теми методами, которыми располагают. Что нравится больше всего? Профессионализм. Упаси Аллах хоть раз потерять лицо перед детьми, скатиться до крика и оскорблений, давить, унижать, выставлять на посмешище, стыдить. Обратная сторона медали — детки иногда садятся на голову, особенно если контингент специфический. Что плохо?
Везде разные стандарты, и очень часто от учителя требуют слишком многого: самому составить программу, найти ресурсы и методики вдобавок к административной нагрузке и собственно преподаванию
При этом платят настолько смешные деньги, что найти причинно-следственную связь, не говоря уже о рыночной логике, невозможно.
Насчет разных стандартов, повторюсь, — это про частные школы. Государственные в последнее время худо-бедно подвели под общую программу по крайней мере в математике и английском. Чем вызвали жуткий «батхерт» у консерваторов, усмотревших заговор Обамы с целью промыть мозги деткам. Однако «программа» — лишь список того, что должны знать дети. Как преподавать по-прежнему на усмотрении конкретных школ, а часто — и конкретных учителей».
Знаете, что я из этого вынес? У них то же самое. Есть требования и есть учительско-учениковое «глаза в глаза». Ни одно министерство образования не заставит учителя быть человеком, а не куском стекловаты с указкой в руках, если он в самом деле нечеловек. Система требует, структурирует, но не учит. А учат люди. И счастье тому, кого учили люди с большой буквы «Л».
Наш учитель (я прощения прошу)
Был любитель вешать на уши лапшу.
Он не раз нам о возвышенном вещал
И прекрасным под завязку накачал.
Труды и дни свои верша в исканье непрестанном,
Навек избрав себе в удел высокую нужду,
Он шёл по жизни напролом с раскрытым Мандельштамом,
Сужденья пылкие о нём рожая на ходу.
А система, конечно, накладывает отпечаток. Школа, скажем, где учились младший и средний, — единственная в большом закрытом подмосковном городке. И потому у ее директорского состава хогвартсовская выправка. Дети уже при поступлении обязаны школе тем, что она есть. Потому что их много, а она одна. Не нравится — катайтесь по району. Требования жестки, чувство собственного достоинства у школы высокое.
Средний два последних года доучивался в другом месте и получал более высокие оценки. Что в моих глазах служило доказательством не более качественных знаний, а менее лютого спроса
Не зарастает в школьный отдел кадров и учительская тропа. Людей этой профессии в 26-тысячном городке, мягко говоря, навалом. Чего не скажешь о количестве рабочих мест. И вот нужен ли, казалось, очень востребованной бесплатной школе глубокий индивидуальный подход к ученикам? Это их родители должны иметь подход, чтобы не разгневать школу.
Вносит коррективы и беспокойная наша жизнь. Не так давно, рассказал младший, в школе проводилась неделя английского языка. Профильная учительница понаделала плакатов и стенгазет. С Биг Беном, Бернсом и Шекспиром. Спокойная, толковая женщина. Позапрошлым летом возила полкласса на Мальту подтягивать язык. Заставь меня уехать на две недели в чужую страну с группой головорезов пубертатного возраста, — да ни в жисть. А она вернула их смирными и довольными.
Но со стенгазетами вышло нехорошо. Вроде бы верховный школьный жрец назвал их пропагандой чуждого языка и образа жизни. Другой учитель сорвал все со стен. И индивидуального подхода в этой акции ноль. А есть только рафинированная ватная глупость.
Тем не менее я переспросил сына о том, что ему нравилось в школе, а что нет. И услышал следующее:
— Знаешь, после ребят из класса больше всего нравились учителя.
—?!
— Они были разными, пап. И большинство точно работало не за деньги. Они действительно хотели нас научить. Они переживали за это. И добрые были, и строгие. Но видно же, когда человек, а когда так. Одни просто включат фильм, пробубнят тему. А другие порой и наорут, но за дело.
Я вспомнил «русичку» сына, поразившую на собрании словечками вроде «расшарить» или «поюзать». Умная, продвинутая, ироничная. Младший до сих пор с ней созванивается, приходит попить чайку, называет «женщина без возраста», хотя возраст там присутствует.
— Ты, наверное, у нее любимчиком был?
— У нее не было любимчиков. Просто с одними она больше общалась, с другими меньше. Или нет, не так. Любимчики были. Только это мы ее выбрали, а не она нас. Как на Птичьем рынке.
— Где-где?
— Люди приходят покупать щенка. Возьмут на руки, он лизнет в щеку — и все, считай, выбран. Человек думает это ему пес понравился. А на самом деле наоборот.
До чего ж приятно видеть, как мудреют твои дети.
Наш учитель, он, создавший наш мирок,
Вдохновитель, предводитель и пророк,
Знал, заметим, в совершенстве ремесло.
Жаль, что детям так, как нам, не повезло.
Он нам не только объяснил про Бога, мать и душу,
Он нам не только указал тропинку на Парнас —
Он из кромешного дерьма нас вытащил наружу,
И нам вовеки не забыть, что значит он для нас.
Марк Фрейдкин
«Наш учитель»
