«Кто такая мама». Как приёмный ребёнок становится частью семьи
Решение об усыновлении — это всегда непросто. К нему долго готовятся, но даже после всех курсов и школ не все в итоге решаются взять ребёнка в семью. А иногда приёмными родителями становятся те, кто никогда даже не думал о подобном. О том, как стать «мамой-бабушкой» внезапно для самой себя, рассказывает Татьяна Падалко.
Дима и моя дочь Вера встретились и познакомились в городской детской больнице больше шести лет назад. Вера попала в кардиологическое отделение, а Дима в тот раз лежал в больнице с воспалением лёгких.
Случилось так, что в больнице шёл ремонт, и все дети, вне зависимости от диагноза, проходили лечение на одном этаже. Однажды, возвращаясь с процедур в палату по узкому, заполненному детьми и сопровождавшими их мамами, Вера почувствовала, как её колени обхватил один из малышей. «Нарисуй мне моих маму и папу, пожалуйста!» — попросил Веру словами, а ещё больше огромными чёрными глазами маленький ростиком, очень щуплый, большеголовый мальчик.
Вера села с ним за столик в палате и начала рисовать его неведомых ей родителей. Говорил Дима много и жадно, как бы боясь потерять внимание Веры. Из спутанной, абсолютно не развитой картавой речи малыша Вера поняла, что он из детского дома, что с ним в больнице никто из взрослых не лежит. Проведать его иногда приходит няня — приносит ему свежевыстиранную одежду и какой-нибудь «гостинчик».
Лечится в больницах Дима часто и подолгу… Позже от медсестёр Вера узнала, что это «подолгу» было практически равно всей его четырёхлетней на тот момент жизни
В очередной мой приход Вера рассказала мне об этом знакомстве и как-то очень уверенно произнесла: «Мы должны забрать его из больницы. Но это станет возможным, если мы заберём Диму из детского дома». Я не отнеслась серьёзно к её решению, поскольку понимала, что моих собственных ресурсов на то, чтобы выполнить такую задачу, может просто не хватить. На тот момент я по возрасту могла стать для Димы только бабушкой, да и то с большими поправками и оговорками.
Моя дочь — поздний, большим трудом давшийся мне ребёнок. Мне казалось, что вырастив и воспитав её, я выполнила свою «миссию», так что теперь могу и отдыхать. Да и находиться на лечении и Вере, и Диме предстояло ещё немало времени. Наиграются и разбегутся, решила я для себя. Но в поддержку желания дочери помочь малышу я каждый раз приносила ему в больницу гостинчики и подарки. Вера же большую часть времени, которое отводилось на такие встречи, посвящала рассказам о Диме. Как она стала по утрам приходить в его палату и успокаивать его после болезненных уколов, как они вместе рисуют, как девочки учат его танцевать и вместе слушают музыку, как отвечают на его бесконечные вопросы и исполняют его желание прокатиться в лифте до первого этажа.
Постепенно в разных разговорах с медперсоналом Вера открыла для себя (и меня) всю трагичность судьбы мальчика: мама оставила его в роддоме, отказалась от него. Усыновители, взявшие его из роддома, судом были лишены права распоряжаться его здоровьем и жизнью, когда Диме исполнилось три года. Травмы, полученные в приёмной семье и сложнейшие операции, перенесённые из-за этих травм, стали причиной серьёзной потери иммунитета, заметной задержки физического, психического, речевого развития мальчика.
В детском доме Дима прожил один год, но фактически этот год он провёл в больницах, страдая от простуды, инфекций, прежних травм и послеоперационных проблем.
Забирая дочь из больницы, я спросила лечащих врачей Веры и Димы, как же теперь быть с мальчиком, ведь они с Верой так привыкли друг к другу. Лечившая Веру кардиолог довольно весело процитировала Экзюпери, напомнив про ответственность за тех, кого мы приручили. Потом врач серьёзно предупредила, что перенести безболезненно предстоящую разлуку не получится ни у Димы, ни у Веры.
Я решила для себя, что оформить гостевой режим и брать ребёнка из детского дома на выходные мне не составит особого труда. Тогда я ещё не знала, что «гостевая семья» — хорошая форма поддержки подростков, но малышам вроде Димы она скорее противопоказана.
С детскими домами я имела дело практически всю свою трудовую жизнь: водила туда студенток на практику, работая в педуниверситете, вела занятия с воспитателями и психологами на курсах повышения квалификации, работая в ИПК.
Не знаю почему, но никогда раньше мне не приходила мысль помочь кому-либо из находившихся там детей, забирать хотя бы на выходные в гости, в семью
Наверное, именно детям дано такое острое сочувствие обделённому судьбой ребёнку. Сочувствие, вызывающее желание что-нибудь делать, действовать, помогать, а не просто «изучать, наблюдать» и что там ещё положено по программе педвуза. Наверное, если такого ребёнка встречаешь в больнице, это приобретает какое-то дополнительное значение, мотивирующее на действенную помощь.
В общем, в течение первого же месяца после выписки из больницы и Веры, и Димы, мы оформили «гостевую семью». Два раза в неделю стали появляться в детском доме, в группе-«семье», где жил Дима. В среду приезжали с заявлением директору о том, что в пятницу вечером мы забираем Диму к себе домой, обязуясь в понедельник, не позднее 9.00, вернуть его в группу. Заодно забегали на этаж к Диме, заверить его, что через два дня обязательно приедем за ним.
В пятницу вечером, находившийся на прогулке и поглядывающий в сторону ворот на территорию детского дома, Дима радостно кричал нам: «Ува! Ува! Вы пииехали! Вы не обманули меня!». Мы быстро собирали вещи и «отправлялись в путешествие». Так Дима называл наш путь по городу до дома.
Самыми трудными в этих путешествиях были понедельники, когда проснувшийся Дима, завидев приготовленные «детдомовские» вещи и вспомнив, что ему пора возвращаться, крепко зажмуривал глаза, а потом начинал плакать, умоляя не отвозить его в детский дом.
Эти «путешествия», длившиеся всю весну, с марта по конец мая, заставили меня пересмотреть многие книжные, казавшиеся до того безупречными, «проверенными на практике», выводы. Постепенно сомнительными и переоценёнными оказались, в первую очередь, практики, связанные с формированием у детдомовского ребёнка базовых понятий и представлений, влияющих на его дальнейшую судьбу.
К ним относились группы-«семьи» — довольно большие, до 10 человек, группы разновозрастных детей, в которых на общей площади, в общем «семейном» режиме жили дети из разных кровных семей. За время, что мы прожили с Димой в нашей семье, мне пришлось наблюдать, как эту группу-«семью» расформировали, распределив детей не только в новые группы-«семьи», но и в другие учреждения…
Подросший Дима, попав однажды в больницу, писал мне смс несколько раз в день: «Мама, я хочу жить только с тобой, у нас дома, в нашей семье. С тобой, а ни в какой другой семье! И не в больнице!». Эти его смс, желание как можно быстрее вернуться домой окончательно убеждали меня в том, что детдомовские группы-«семьи» — не самое лучшее педагогическое изобретение. Семья, как и род — это базовые ценности растущего ребёнка, это кокон, в котором из личинки развивается, одновременно высвобождаясь и оставаясь защищённой, его личность.
Перебрасывать ребёнка из «семьи» в «семью», соединяя в этих искусственно созданных ячейках общества самых замечательных, но чужих детей и взрослых — это не очень правильно. Из многообразных тем наших с Димой разговоров тема семьи — самая важная, трудная и радостная одновременно.
Вторая норма, принятая в детском доме и со временем вызвавшая во мне неприятие — обязанность-привычка детей называть всех воспитателей мамами, что не исключало обращения к ним же по имени-отчеству.
Самым трудным вопросом ко мне от четырёхлетнего Димы был вопрос: «А кто такая мама?»
Я начала объяснять ему то, что мне и Вере казалось очевидным и понятным без слов. Но он перечёркивал все эти наши попытки объяснить «очевидное» уточнением к вопросу: «Кто такая мама, которую ищет Мамонтёнок?». К слову сказать, на первом этапе формирования наших с Димой отношений меня он называл «бабой Таней» — так я представилась ему сама, и он, зная уже, что бабушек у ребёнка может быть несколько, называл меня так до того времени, пока мы не оформили его в детский сад и он попал в группу детей-ровесников.
Дима очень быстро понял, что у детей в группы, у каждого из них, своя семья и одна-единственная мама. Мама, к которой обращаться по имени-отчеству никто не просил, не заставлял. Мамой для Димы я стала по его инициативе, постепенно и не совсем «запросто». Но об этом — в следующий раз.
А пока из разговоров с Димой. Долго сижу за компьютером, работаю. Дима, который теперь живёт с нами, разными способами, в том числе и откровенно мешая мне, пытается перетянуть моё внимание на себя. После длительных безуспешных попыток произносит обиженно:
— Я понял, ты забрала меня, потому что так хотела Вера!»
— А как надо было забрать?
— А надо забирать С ЛЮБОВЬЮ!
