Учёба без учебников и дети-сосуды. Как я работала учителем в Лаосе
Если вы учитель и хорошо говорите по-английски, вы можете перевернуть свою жизнь, уехав преподавать в Азию. Летние каникулы можно будет проводить, лёжа в гамаке где-нибудь на острове в Таиланде или учиться медитировать в одном из монастырей Тибета или Непала. А можно просто путешествовать с рюкзаком за плечами. Екатерина Берте 11 лет проработала учителем в Лаосе, и это по-настоящему незабываемый опыт.
Когда мне предоставилась возможность поехать в Лаос, я была безумно рада. Моему мужу (тогда ещё будущему) предложили там работу. Мы были молоды, полны сил, нам хотелось посмотреть мир, хотелось экзотики и приключений.
Рассчитывая остаться в Лаосе два года, мы прожили там в итоге одиннадцать лет. За это время я работала в нескольких учебных заведениях: в международном детском саду Монтессори, в языковой школе и даже преподавала английский студентам первого МБА в Лаосе.
Работу я находила легко: отправляла резюме, в этот же день мне обычно звонили и приглашали на собеседование. Англоязычные учителя пользовались огромным спросом на местном рынке труда.
Самым интересным моим педагогическим опытом была работа в одной из международных школ Вьентьяна — столицы Лаоса. Я семь лет вела там первый, второй и третий классы.
Около 80% преподавателей нашей школы составляли носители языка, остальные 20% — учителя из других стран. Я была единственной русской.
Преподавание велось на двух языках: с 8.00 до 13.30 были уроки на английском, с 13.30 до 16.00 — на лаосском. В конце школы дети могли получить официальный лаосский аттестат и сдать экзамены A-levels, позволяющие поступить в университеты многих стран.
Сложное начало
Собеседование пройдено, открытый урок показан, меня зачислили в штат преподавателей, предложив вести второй класс. Дальше началось самое интересное. Когда я получила список учеников перед первым учебным днём, мне стало не по себе. Двадцать лаосцев, несколько корейцев и три маленьких англичанина! К такому повороту событий я была не готова.
У меня был опыт преподавания английского в языковой школе в Москве. Опыт работы в Англии, Ирландии и Америке. Но я никогда не работала в общеобразовательной школе и никогда не преподавала английский англичанам.
Дальше последовал ещё один удар — меня проинформировали, что учебников нет и не будет. Я сама должна буду готовить уроки и делать распечатки, если нужно. Выдали огромный талмуд страниц на 600 — учебный план на год, опираясь на который я должна была планировать уроки. Посоветовали зайти в библиотеку. Позже я узнала, что система оценок тоже отсутствует.
Это сейчас меня не смутить такими мелочами, а тогда я не понимала, как и чему можно учить лаосско-корейско-английский класс без учебников. Мне нужна была помощь. Я думала, что знаю, где её получить.
Завуч
Моя завуч была чудесная женщина. Спокойная, доброжелательная, мудрая. У неё, правда, была одна маленькая особенность: она никогда не отвечала прямо на поставленные вопросы.
Есть такая шутка про навигатор с голосом Далай-Ламы: «Поверните когда хотите и куда хотите. Цель путешествия не имеет значения. Путешествие — это сама цель». Моя завуч определённо была дзен-буддистом.
Я не сразу это поняла. Первые несколько месяцев, увидев её во дворе школы, я бежала к ней с криком: «Простите, пожалуйста! У вас есть минутка?». И задавала какой-нибудь конкретный вопрос, например: «Как мне оценивать письменные работы моих учеников?».
В ответ эта замечательная женщина, загадочно улыбнувшись, обычно выдавала что-то философско-эзотерическое, типа: «Дети — это чистые сосуды, наблюдайте за ними и наполняйте их»
В принципе я была с ней согласна. Я и сама так считала. Старалась наполнять. Но школа, например, обязывала меня проводить письменные экзамены два раза в год и оценивать их. Мне казалось, что я не могла оценивать экзамены степенью наполненности сосудов.
Свободный учитель
У этой ситуации была обратная, очень приятная сторона — мне никто не говорил, что делать и как преподавать. Конечно, я должна была следовать учебному плану и сдавать еженедельные планы уроков на проверку. Но что делать в своём классе — решала только я. У меня была практически стопроцентная свобода. Мне доверяли. Это была большая ответственность. И это было прекрасно.
Я взялась за работу. Подписалась на все англоязычные образовательные сайты и проводила на них по пять-шесть часов в день. Моя классная комната сверкала как рождественская ёлка от красочных плакатов, которые я делала дома по ночам, когда мозг уже не воспринимал новую информацию.
Мне очень повезло с коллегами. Особенно я подружилась с двумя молодыми учительницами из Англии и Америки. Каждый свободный урок проводила в их классах, наблюдая, как они работают. Меня удивляло, насколько творчески они подходят к своей работе и как уважают своих маленьких учеников.
Мои подруги-учительницы очень повлияли на мой стиль преподавания. Если в начале первого года в школе мои ученики сидели за партами, а я вещала у доски, то очень скоро у нас в классе появился ковёр и большую часть дня дети сидели (и иногда даже лежали) на нём. За парты садились только при выполнении письменных заданий, во время которых у нас всегда звучала музыка.
Вела я только три предмета: английский, математику и естествознание. Я сама разделяла уроки английского на фонетику, грамматику, чтение и письмо. Также у детей были уроки физкультуры, музыки и рисования, которые вели другие преподаватели.
Ученики и родители звали меня Teacher Katia, что нравилось мне гораздо больше, чем моё русское «учительское» имя — Екатерина Владимировна.
Родители и ностальгия
Практически все лаосцы, имеющие власть и положение в обществе, учились в 70-80 годы в Советском Союзе. Наши специалисты здесь очень ценились, поэтому русская учительница была встречена лаосскими родителями на ура.
Если иностранцы всегда интересовались прогрессом своих детей, то лаосских родителей я почти не видела. Они редко приходили на родительские собрания. Если и появлялись, то только потому, что папе хотелось поговорить по-русски.
Лаосский папа, придя ко мне на встречу, обычно действовал следующим образом: спросив для приличия по-английски об успехах своего ребёнка и часто не дождавшись ответа, он сразу переходил на русский. «Всё забыыыыыл, — начинал жаловаться папа. — Тридцать лет не говорииииил по-русски».
Дальше обычно следовал рассказ о жизни в России. Например, как он отмечал новый 1979 год в общежитии Новосибирского педагогического института. По мере развития сюжета у папы загорались глаза, всплывали в памяти всё новые подробности, он мысленно переносился в тот далёкий год. Вот ему уже 19 лет, он только что приехал в Советский Союз, за окном — 40 и он, лаосский мальчик, никогда не носивший обувь теплее вьетнамок, купил на рынке валенки и побежал по сугробам за мандаринами для девчонок из общежития.
Во время рассказа мама, обычно очень юная и красивая, по-русски, естественно, не говорящая и не понимающая, о чем идёт речь, но подозревающая, что не о домашней работе их ребёнка по математике, кидала на нас с папой испепеляющие взгляды.
Я честно пыталась перевести наш разговор на успехи их сына или дочери, но каждый раз папа категорически останавливал меня, чтобы рассказать ещё какую-нибудь историю молодости в СССР. По мере того, как подходило к концу отведённое на нашу встречу время, его взгляд тух.
Перед тем как попрощаться, папа брал меня под локоток и отводил в сторонку, проникновенно говоря: «Девушка у меня осталась в Тюмени. Надя зовут. С восьмидесятого года её не видел. Скучаю. Помогите найти, а?»
Потом папа делал официальное лицо, пожимал мне руку и громко благодарил по-английски за работу. Мама недобро улыбалась и продумывала в деталях предстоящий скандал в машине.
То, что лаосские родители не очень следили за школьной жизнью своих детей, меня не расстраивало. Наоборот, я радовалась, что лаосцы справедливо полагают, что педагог и без них разберётся, как учить их отпрысков.
Учителя другой английской школы в Вьентьяне, где родители были в основном иностранцы, говорили мне, что многие мамы очень настырно пытались вмешаться в педагогический процесс и без конца давали им советы.
В Лаосе жило очень много иностранцев, работающих в ООН, Всемирном Банке и других организациях, помогающих этой стране. Если мужчины допоздна пропадали на работе или были в разъездах, то их жёны часто не могли устроиться по профессии и становились домохозяйками. От большого количества свободного времени они начинали скучать и вмешиваться туда, куда не надо.
Ученики с длинными именами
В моём классе всегда учились дети из разных стран. За годы работы в школе я преподавала мальчикам и девочкам из Лаоса, Таиланда, Вьетнама, Индонезии, Малайзии, Камбоджи, Шри-Ланки, Индии, Кореи, Китая, Японии, Австралии, Канады и Америки. Было и несколько европейцев, в основном англичан.
Все дети по лаосской традиции снимали ботинки при входе в класс. Учителям разрешалось быть в помещении в обуви.
Здоровались, прощались, просили прощения и даже отпрашивались в туалет мои ученики с помощью традиционного буддийского приветствия вай (сложа ладони рук вместе на уровне груди, как для молитвы).
У многих лаосцев были очень смешные имена. Настоящие имена в Лаосе очень длинные. Например, Петанутпон Сирипалапангси или Ксайкантани Дуангпрачан. Поэтому они обычно называют друг друга короткими именами. Самыми распространёнными из них являются Ной (маленький/ая), Няй (большой/ая) и Туи (толстый/ая). Часто эти имена даются новорождённым детям и остаются с ними на всю жизнь.
Я учила бесчисленное количество Ноев и Няев, но также у меня была девочка Монализа (именно так, в одно слово) и мальчики по имени Бигбосс и Джеймсбонд (также в одно слово)
Когда я начинала преподавать в школе, у меня училось несколько Бекхэмов, а в последние годы работы нескольких детей звали Айфонами.
Тонг — мальчик-энциклопедия
В Юго-Восточной Азии говорят: «Вьетнамцы сажают рис, а лаосцы слушают, как он растёт». Как в любой шутке, в этом есть доля правды. Благодаря своему трудолюбию все мои вьетнамские ученики добивались гораздо больших успехов, чем их лаосские одноклассники.
Самое большое впечатление за все мои годы работы в школе на меня произвёл один вьетнамский мальчик по имени Тонг.
Тонг пришёл ко мне в класс, не говоря ни слова по-английски. Первое время он сидел за партой, смущённо улыбаясь, и внимательно меня слушал. У меня было ощущение, что он не просто слушал, а впитывал каждое моё слово как губка.
Через пару месяцев Тонг всё понимал и говорил не хуже своих одноклассников, которые учили английский с трёх лет. Ещё через несколько месяцев он заговорил гораздо лучше большинства из них.
Вскоре в его речи стали появляться научные термины. Всё более и более сложные. На мой вопрос «Откуда ты это знаешь?» Тонг, как обычно смущённо улыбаясь, ответил мне: «Я учу энциклопедию по-английски наизусть».
Я никогда не забуду первую письменную работу Тонга. Обычно в понедельник я просила своих учеников нарисовать то, что они делали в выходные, подписав картинки несколькими словами или предложениями. Те, кто мог, писал небольшие рассказы.
Сочинение, которое написал Тонг, называлась «В воскресенье мама учила меня мыть ботинки». Этот мальчик, ещё полгода назад совсем не говоривший по-английски, на двух страницах методично описал все этапы, необходимые для достижения отличного результата в чистке обуви. И добавил, что он мыл обувь снова и снова, пока мама не удостоверилась, что сын усвоил урок. Для полноты картины надо сказать, что папа Тонга был высокопоставленным дипломатом.
После этого сочинения я прониклась ещё большим уважением к Тонгу, его семье и всему вьетнамскому народу в целом.
Бо пеньянг!
Мне посчастливилось жить и работать во многих странах. Но удивительный, таинственный, необыкновенный Лаос занимает особое место в моём сердце.
Если я преподавала своим ученикам английский и математику, то они научили меня гораздо более важной вещи: главное в жизни — не воспринимать её серьёзно. «Бо пеньянг» («ничего страшного») — фраза, которой лаосцы встречают любую жизненную ситуацию. С улыбкой на лице и всегда с хорошим настроением.
Фото: Shutterstock (Oxana Mamlina)
