«До того как меня избили, я не считал, что их подколы могут быть опасны»

Иногда буллинг среди детей удаётся остановить относительно быстро: для этого психологу или педагогу требуется несколько месяцев, но бывает и так, что человек, которого травили в детстве, живёт с этим багажом долгое время, не решаясь с ним разобраться. В рамках антибуллинговой инициативы телеканала Cartoon Network люди, пережившие травлю в детстве, рассказывают о её преодолении и о том, как этот опыт повлиял на них.

Максим (имя изменено по просьбе героя):

«Я учился в хорошей школе, где все хорошо друг друга знали и случаи травли были, скорее, исключением, а не правилом. У нас не было ярко выраженной «элиты» в классе, но были «самые крутые ребята». Я к ним не относился, хотя мы хорошо общались и дружили. Чтобы быть крутым, мне не хватало культурного багажа. У меня был тонкий голос, небольшие дефекты дикции и длинноватые светлые волосы — неплохая мишень для шуток и подколов, однако внутри класса проблем не было.

В середине шестого класса я привлёк внимание двух парней, которые учились на класс старше. Они прозвали меня Бивисом. Поначалу я не обращал внимания, на каждой перемене слышал: «Эй, Бивис», «Куда спешишь, Бивис?». Потом добавились другие мелочи — толчки в очереди в столовой, в раздевалке. Однажды после уроков они встретили меня у крыльца школы в компании нескольких своих товарищей из других школ. После пары реплик один из них разбил мне лицо.

До того, как меня избили, я не считал, что их поведение может быть опасно. Да, мне было некомфортно, я старался избегать их, оглядывался в коридорах, проверял расписание уроков, чтобы не оказаться с ними на одном этаже, но мне не приходило в голову обратиться к кому-то за помощью. Понятия «ябеда» и «стукач» я усвоил ещё с детского сада.

Но скрыть от мамы разбитое лицо было невозможно. Она позвонила классной руководительнице. Та выяснила, кто меня травил, стала разбираться. Когда стало ясно, что произошло, рассказала директору, который был крайне нетерпим к подобным вещам. Одного из этих парней исключили из школы сразу, второй проучился ещё какое-то время, избегая столкновений со мной, а потом перевелся в другую школу. Мне кажется, что это довольно жёсткое решение — буквально исключить источник проблемы. Мне больше ничего не угрожало, дело закрыто. Эффективно, но похоже на заметание мусора под ковер.

Пытаясь вспомнить детали, я вспоминаю скорее ощущение беспомощности, когда тебя унижают только потому, что ты меньше и слабее

Возможно, было бы лучше, если тогда кто-нибудь выяснил всю историю и проработал её со мной — кажется, для таких вещей и нужны психологи. Психолога у нас в школе не было, со мной никто не обсуждал случившееся, разве что одноклассники сочувствовали и хвалили: стоял один против толпы, получил по лицу, но не плакал и не убежал. На самом деле я просто был в шоке.

После того, как меня побили, я сказал маме, что хочу заниматься карате. Она согласилась. Мне кажется, на неё произвело сильное впечатление, что, когда меня били, я просто стоял, не пытаясь ни защититься, ни убежать. Я был психологически совершенно не готов к столкновению с насилием. Думаю, мама поняла это и решила, что карате поможет мне в критической ситуации не впасть в ступор, а что-то сделать, хотя бы убежать. Занятия дали мне это, наряду с опасным заблуждением, что я умею драться. Едва изученные приёмы карате не очень работают против дворового бокса, к счастью, мне не пришлось это проверить на себе».

Анастасия:

«Я никогда не была общительным человеком, душой компании. Предпочитала общаться с парой близких друзей, сидеть отдельно и заниматься своими делами. Ещё в школе я нашла свои главные увлечения — книги и рисование. Как правило, они давали мне некоторый авторитет: меня часто просили что-нибудь нарисовать, а из-за любви к чтению признавали умной.

Травить меня начали в летнем языковом лагере в Англии, когда мне было 12 лет

Сначала всё было довольно спокойно, я общалась с парой людей, радовалась старому зданию школы и красоте вокруг. Ученики разбивались на группы по стране, из которой они приехали. Я много общалась с ребятами из России, они и начали травлю. Зацепились за мои рисунки, а после начали буллить в связи с сексуальной ориентацией. На моих рисунках все выглядели достаточно женственно. Это привело их к мысли, что мне нравятся девушки. Я объясняла, что это просто стиль рисования, но было уже неважно.

То, что поводом для нападок стала именно сексуальность, было для меня страшным по двум причинам. Во-первых, мне было всего 12 лет, секс был табуированной, постыдной и «грязной» темой. Во-вторых, я начала замечать, что мне действительно интересны девочки.

Я пыталась со всем справиться самостоятельно. Мне даже не приходила мысль попросить помощи, это было признаком слабости. Старалась объяснить другим детям, что история с рисунками — это просто забавное недоразумение, а когда смешки превратились в откровенные издевательства, делала вид, что меня это совсем не задевает. Получалось плохо, я сильно краснею от любого волнения, плохо притворяюсь. Пыталась начать противостояние, но и это не мой конёк — в конфликтах я теряюсь, не могу связать двух слов и от избытка переживаний даже начинаю плакать.

Ближе к концу смены я всё-таки рассказала взрослым о происходящем. Сотрудники школы поговорили с детьми и их родителями, что остановило травлю, хотя агрессоры порой ещё портили мне жизнь исподтишка.

Сразу после того, как с ними поговорили, вся группа меня назвала слабачкой и ябедой

Я никогда не говорила об этом опыте. Эпизод почти стёрся из памяти и воскрес только когда я начала искать в прошлом причины появления тревожного расстройства, низкой самооценки и склонности к депрессиям. Оказалось, именно тогда я впервые ярко ощутила свою ущербность, неправильность, стала подозрительной по отношению к окружающим людям, стала опасаться, что произойдёт что-то плохое, в любой момент. Стало очевидно, что с этим нужно что-то делать, только года три назад. Получается, я всё ещё справляюсь с последствиями травли.

Сейчас я понимаю, что львиная доля ответственности за буллинг и то, как он повлиял на меня, лежит на взрослых. Учителя школы, сотрудники администрации, кураторы должны были следить, чтобы дети спокойно уживались. Они обязаны были вовремя обращать внимание на травлю, разрешать проблемы, а не оставлять детей наедине. Они не должны были ждать, пока я сама к ним приду. При всей моей любви к родителям, я не понимаю, почему они не отвели меня к психологу, как только я прилетела в Москву. Они же знали, что я тихий и впечатлительный ребёнок, так просто последствия травли не пройдут. Конечно, в то время походы к психологу не были распространенной практикой, но это был отличный повод, чтобы начать».

Юля:

«В школе я пережила довольно жестокую психологическую травлю. Меня не били, не окунали головой в унитаз, но придумывали обидные прозвища и изводили ими каждый день. У меня воровали и прятали вещи, мне писали злые сообщения, надо мной постоянно смеялись. И на уроках, и на переменах, я чувствовала себя очень одиноко. Я вообще была зажатым ребёнком и из-за травли становилась всё более и более отстраненной и озлобленной.

Буллинг привёл к тому, что у меня сформировался комплекс самозванца и комплексы по поводу внешности и моей неуклюжести. Когда я пошла на терапию и начала с этим работать, мне стало легче, но я помнила про травлю. Долгие годы я считала, что мои одноклассники — ужасные люди, которые издевались надо мной от злобы, из-за того, что их плохо воспитали. В ходе терапии стала думать, что, возможно, не все они злодеи.

По просьбе одного издания я встретилась с одноклассниками, чтобы поговорить с ними и написать об этом текст. Мне было страшно идти к ним

Не представляла, что я услышу. В конце концов я решилась и выяснила интересную вещь: у многих были серьёзные психологические проблемы, и сейчас, когда они выросли, они поняли это.

Например, мой одноклассник рассказал, что смеялся надо мной, потому что боялся, что я буду смеяться над ним. В какой-то момент ребята называли его толстым, и он решил, что лучший способ не дать себя в обиду, это присоединиться к большинству травить кого-то другого. Другая девушка рассказала, что хотела дружить с одноклассницами, в компанию которых не вписывалась и очень переживала из-за этого. Чтобы не стать лишней, она решила возглавить нападение на других, показав за счёт этого свой авторитет. Ещё одной девочке казалось, что она не слишком одарённая, и она встроилась в процесс травли. Она поняла, что если будет агрессором, то никто не посмеет напасть на неё.

Когда я поговорила с ними, почувствовала, что я стала намного сильнее. Я годами носила в сердце обиду и тревогу, гадая, что со мной не так, а оказалось, что дело было в них и во взрослых, которые часто задают детям слишком высокую планку, а потом не хотят вмешиваться в их проблемы, работать с их психологическим состоянием. В итоге многие дети живут в тревоге. Кто-то пытается решить проблемы самостоятельно, часто с помощью травли других. Ответ на загадку о причинах буллинга был очень прост: «С тобой всё в порядке, просто людям вокруг тоже очень плохо, и иногда важно увидеть это».

Понимаю, что том возрасте я не могла обсудить с ними их проблемы, спросить, зачем они меня травят, да они бы и не ответили. Я не виновата в том, что переживала буллинг. Теперь я воспринимаю школьную травлю как часть жизни. Этот опыт помог мне многое понять и стать сильнее».