«Главное — найти в классе стукачей». Как комик Миша Кучеренко работал социальным педагогом в школе

Зачем учителю нужны свои стукачи, как заработать авторитет у хулиганов и в чем главная проблема современных родителей? Об этом и многом другом мы поговорили с комиком Михаилом Кучеренко, который год проработал в школе педагогом-организатором, социальным педагогом, тренером по волейболу и классным руководителем. И еле выжил.

«Оказалось, что мальчики похаркались за Алёнку»

В школу меня занесло совершенно случайно. Как-то раз я прогуливался по Новосибирску мимо школы, где учился, и подумал: «Ну, загляну». Там меня спросили, как обстоят дела с поступлением в вуз, и, положа руку на сердце, я признался, что не прошел на исторический, куда мечтал попасть. Тогда любимые учителя предложили мне поступить на социального педагога — и приходить работать к ним.

Что меня больше всего удивило — они меня правда ждали. В конце четвертого курса я думал, что они про меня забыли. Честно говоря, я прям надеялся, что они про меня забыли. Но они позвонили сразу после того, как я получил диплом, буквально на следующий день, и сказали: «Как у тебя дела? Приходи».

Отчасти я был даже рад: это были постковидные времена, работы не было, денег своим творчеством, стендапом, я зарабатывал немного, а в школе мог браться абсолютно за всё. Так я стал одновременно педагогом-организатором, социальным педагогом, классным руководителем и параллельно поступил в магистратуру на исторический факультет, чтобы закрыть гештальт.

А потом ко мне подошел физрук и сказал: «Я устал»

У меня было спортивное прошлое, я кандидат в мастера спорта по легкой атлетике, поэтому мне пришлось стать еще и тренером по волейболу.

Мой первый день в школе был фееричным. Пришел устраиваться и вижу: два пацаненка, два полицейских и девчонка. Я сразу понял, что здесь будет очень весело. Оказалось, что мальчики похаркались за Алёнку. Не подрались, а именно харкали друг на друга всю перемену.

В общем, отдал я документы, поднимаюсь на второй этаж и вдруг слышу какой-то шум — с четвертого этажа идеально ровно между перилами летит бутылка с водой. Меня легко могло в этот же момент и прибить. Я побежал наверх, догнал мальчика, который ее сбросил, и начал его отчитывать. Он посмотрел на меня невинным взглядом и сказал, что нечаянно. Забегая вперед, скажу, что, конечно, он оказался именно из моего класса — из 5 «Г». Ну а как иначе?

«Найти в классе стукачей — это первое, о чем нужно позаботиться учителю»

Работа социального педагога очень интересная, но безумно сложная эмоционально. Она всегда крутится вокруг негатива, а мне еще сразу в классное руководство дали очень трудный, да нет, самый-самый трудный класс в школе. Сработал тот самый принцип — чем дальше буква, тем хуже, а мне достался «Г». Как-то в школу пришел новенький, и его отдали в «А», хотя там было больше людей. Я умолял: «Ну почему вы отдали его в „А“? Отдайте его мне!» Мне сказали, что у меня он учиться не будет — «они» ему не дадут.

Проблема была в том, что в современных школах вместе учатся и от природы талантливые отличники, и так называемые особенные дети. Это дети, абсолютно не склонные к обучению, которым базовая программа дается очень тяжело. Раньше их отправляли на индивидуальное обучение либо в специальные классы. Сейчас это считается дискриминацией, и дети учатся, как все, но сильно отстают от остальных. Чаще всего они очень асоциальны — эпицентр плохого поведения. Если хоть одного особенного ребенка убрать, класс был бы идеальным. А самое главное в том, что они выкупили: они особенные. И двойки за четверть им ставить нельзя. Поэтому они ни черта не делали, кайфовали и прямо говорили: «А вы не имеете права ставить мне два». И были правы.

Таких детей у меня было двое, еще четверо были из неблагополучных семей — это постоянные пропуски. Были дети, которым родители банально ничего не покупали: у них не было ни тетради, ни ручки, ни карандаша. Грубо говоря, это уже полкласса.

На задних партах всё время велась подрывная деятельность, и я ничего не мог с этим поделать

Пытался вызывать родителей, собирать комиссию, но на учет поставить не мог, потому что они особенные.

С моим 5 «Г» никто не продержался дольше года, от них все отказывались. У них не было никакой привязанности ни к кому, они понимали, что они отщепенцы. Когда я пришел, они сказали: «Ой, да вы… У нас таких, как вы, уже восемь штук было».

Но у меня в итоге все-таки выстроились с ними хорошие отношения, я по ним до сих пор скучаю. Многие из них оказались дружными, интересными и умными детьми, с которыми можно спокойно поговорить, главное — найти подход. Особенно я подружился с девочками. У меня даже была банда, которая передавала мне, кто плохо себя вел, кто что сказал, кто первый начал, кто кого бросил, кто линейкой вены резал — всё на чистом духу сливали.

Вообще, найти в классе стукачей — это первое, о чем нужно позаботиться классному руководителю.

«5 „Г“ хочет жить, что мне делать?»

Моей обязанностью как социального педагога была работа с трудными детьми. Я проводил профилактические беседы, много общался с ними, писал отчеты, составлял документацию, оценивал успеваемость, поведение, считал прогулы, ходил по домам. Например, у меня был случай, что мой ребенок из 5-го класса пропал. Сначала он отмахивался справками о том, что заболел, но спустя полтора месяца я понял, что это ненормально. Пришел к нему домой — оказалось, что родители днями и ночами работают, потому что нет денег, а он, абсолютно здоровый, сидит с младшим братом.

Однажды ко мне подошла старший педагог школы и сказала: «У тебя завтра суд». Что? Почему? Я же ничего не сделал. Я неплохо учился в универе, у меня была только одна тройка по высшей математике, но, честно говоря, меня поразило, что в мои обязанности входят еще и поездки в суды — на парах этого не рассказывали.

Ситуация была такая: у девочки лет 13 разводились родители. Поскольку она несовершеннолетняя, на заседании обязан присутствовать социальный педагог от школы, и, к сожалению, чаще всего вся его роль к тому и сводится — к простому присутствию. Я тоже думал, что посижу и домой пойду. Но в итоге я стал защитником детских прав. Адвокат начал задавать очень много вопросов из разряда: «Кого ты больше любишь — маму или папу?», «С кем ты хочешь остаться?» Девочка начала переживать, плакать, и я остановил суд, сказав, что на нее слишком сильно давят и она в таком состоянии не сможет ответить ничего адекватного. Мы продолжили только через несколько часов, когда она пришла в себя.

Все нюансы, связанные с проблемами детей, неблагополучными семьями, я должен был держать на контроле. Именно поэтому нужно составлять тонны документов, и некоторые учителя на всякий случай записывали туда чуть ли не полкласса, всех детей, у которых были какие-либо трудности. Не дай бог что-то произойдет, придет проверка и скажет: «Почему ребенка нет в списке? Почему вы не работали?» — и социальному педагогу дадут по шее.

Не знаю, как обстоят дела в других регионах, но я должен был раз в три месяца сдавать в администрацию эти списки, и в них должно было быть выявлено минимум два человека с суицидальными наклонностями из каждого класса. Я называл это KPI. Отсюда и родилась моя шутка: «Однажды ко мне подошла социальный педагог и сказала:

— Михаил Валерьевич, а вы уже у себя в классе нашли двух таких детей?

— Что? Нет…

— А надо!

— 5 «Г» хочет жить, что мне делать?

— Впишите того, кто вас больше всего бесит.

Ну я ее и вписал».

«Клянусь матерью, я ничего не делал»

Профилактические беседы я проводил регулярно. Причем не ждал, когда дети накосячат, а встречался с хулиганами раз в неделю в течение года, даже если у них всё было гладко. Я занимался этим в нерабочее время, потому что я, во-первых, понимал, что это важно, а во-вторых, мне было интересно: дети начинали раскрываться. Часто им хотелось просто поговорить, хотя были и такие, кто уходил в жесточайший отказ. Я считал, что, только поняв мотив ребенка, можно начинать думать, как поступать с ним дальше.

Был у меня в классе один мальчик — самый тихий, самый спокойный, всегда такой опрятненький, никогда не пропускал, не опаздывал, хорошо учился, но его никто не любил. Я уже и с его одноклассниками разговаривал, они мне жаловались: «Да он первый начинает, мы-то чего?» Я его спрашивал, зачем он подначивает класс безобразничать, он отвечал: «Клянусь матерью, я ничего не делал».

Такой человек — клялся матерью уже в 5-м классе. Лично я ни разу не видел, что он косячил

Однажды директор позвал меня в мужской туалет. Захожу — там стоит этот пацаненок с тряпкой в руке, а вокруг всё, абсолютно всё в моче. Выяснилось, что он встал на подоконник и решил обоссать оттуда всё, что видел. Я искренне не понимал: «Ты уже в туалете. Ты же уже дошел».

Естественно, я позвонил маме, и она была в тотальном шоке. У них была вполне благополучная семья, поэтому она мне не верила: «Нет, он не мог. Просто не мог». А он еще как смог! Сперва на вопрос, зачем он это сделал, я добился только ответа: «Я не знаю». Но после очень долгих бесед выяснил, что ему не хватало родительского внимания. Мама и отчим всё время уделяли его младшей сестре, и в школе он творил чушь, лишь бы родители о нем вспомнили.

Наказать всё же пришлось — его жестко запрягли каждый вечер мыть туалеты вместе с техничками

А позже он украл булочку — вытащил ее прям из рюкзака девочки. Причем я не знаю, как у него хватило смелости, потому что девочка была дико хмурая, я ее боялся. В 5-м классе она уже никогда не улыбалась — ни разу не видел. Когда она хотела мне что-то сказать, она подзывала меня жестом, как дон мафии. И каждый раз мне казалось, что она сейчас меня отчитает: «Вы чё такой радостный?»

Дети творили всякую ерунду. Например, под начальную школу выделен отдельный этаж — длиннющий коридор со множеством окон, рядом с каждым — такой тонкий пластиковый щит, вроде фальшивой стены. И одному пацаненку из третьего класса взбрело в голову, что пора бы что-нибудь разрушить. Он подбегал к каждому щиту, а их штук 15, и пробивал их исключительно головой. Он не объяснил, зачем он это делал, ответы у детей всегда одни и те же: «не знаю», «захотелось», «на спор». Вызвали его отца, он всё оплатил и сам же новые щиты установил. Самое смешное, что его сын потом еще раз сделал абсолютно то же самое, и опять именно головой.

«Дети шептались, что я „засадил“ пацана, и боялись меня»

В целом дети, у которых я был классным руководителем, старались меньше косячить, потому что знали, что их будут ждать долгие профилактические беседы со мной — уже как с социальным педагогом, а не классным руководителем. Плюс я сразу же подключал родителей. Не было такого, что я кормил завтраками: еще раз — и я буду звонить маме и папе. Нет, у меня всё происходило моментально. Я перешагивал эту ступень, потому что так эффективнее.

У меня была тактика — я был крайне прямолинейным и говорил: «Если ваш ребенок продолжит себя плохо вести, он попадет в ПДН и с ним уже буду разбираться не я, а полиция».

Одного я на учет поставил, зато потом он всем рассказал, что не послушался меня и вот так поплатился

После этого сразу всё наладилось, дети шептались о том, что я «засадил» пацана, и боялись меня. Как только хулиганы-крутыши попадали в кабинет к социальному педагогу вместе с родителями, они становились самыми милыми детьми на свете и готовы были поклясться всем, что у них есть, что они исправятся.

Еще я горжусь тем, что у меня получилось остановить буллинг внутри класса. Я собрал всех детей, поднял человека, который устраивал травлю, и без ругани и скандалов конструктивно объяснил, почему он не прав. А потом другие дети начали заступаться за ребенка, которого буллили. Хоть это и 5-й класс, они всё поняли и стали гораздо дружнее.

«Я могу быть психологом, вы можете быть психологом, любой может быть психологом в школе»

По-хорошему, всех детей с нехваткой внимания и проблемами с социализацией я должен был передавать психологу. Но психологи в школах — это отдельная боль. В большинстве случаев они выполняют функцию тестировщиков. Приходят на урок, раздают бумажки, дети счастливые: «Ура! Тест вместо географии! Слава богу!»

Ребята чаще всего даже не знают, что это психолог, и заполняют его анкеты, вообще не понимая, зачем они нужны. А потом по тестам оказывается, что все суицидники. Созывается комиссия: ребенок в шоке, родители в шоке, социальный педагог в шоке, и вообще все в шоке. Мама или папа кричит: «Что ты сделал?» Да не знаю, просто тест решал.

Ничего не изменилось с тех пор, как я сам учился. Когда я был в четвертом классе, нам сказали нарисовать маскарадные маски. Я вспомнил, что пару дней назад смотрел с родителями фильм про Венецию, где в одной из сцен показывали маскарад. Одну из масок я очень хорошо запомнил, подумал, как удачно всё сложилось, и нарисовал ее — одна половина красная, другая черная. Через неделю нас с мамой вызвали в школу к психологу: «Что это за маска? Почему красный? Почему черный? Тебе плохо?» В их глазах я уже был проблемным ребенком, у которого семья разваливается.

Я бы хотел, чтобы психологи в школах выполняли работу психологов, а не докапывались до фигни

Их методы никак не решают настоящих проблем детей. Никаких бесед, никаких разговоров по душам, никаких попыток понять, что с тобой происходит. По сути, я могу быть психологом, вы можете быть психологом, любой может быть психологом в школе. Проводишь тупое поголовное тестирование, гуглишь, что значат результаты, и составляешь отчеты. Всё.

Мне часто под видео пишут: то, чем вы занимались, должен был делать психолог. Что ж, в хороших школах эти люди учились. В моей школе дети заполняли тест, а потом ко мне подходили представители администрации и говорили: «Так себе результаты… Они говорят о том, что этот ребенок — очень закрытый человек». Да я и так знаю, что он закрытый человек — он сутками в окно смотрит и ни с кем не разговаривает. Чтобы это понять, тест не нужен.

У меня есть подруга, которая работает психологом в школе, и она добилась того, что дети приходят к ней как на прием. Я спросил, как у нее это получилось. По ее словам, это несложно, нужно было всего лишь их позвать. Нет такого, что дети приходят к ней поныть только из-за неразделенной любви — они делятся своими проблемами, рассказывают, что происходит у них в семье. Конечно, это не глубокая терапия, но ребенок хотя бы знает, что его кто-то может выслушать, а не впихнуть тест и за него же потом отчитать.

Фото: личный архив Михаила