Как в Калужской области испугались современного искусства

Мировая художественная культура — школьный предмет, который не вписывается в российскую образовательную систему. Кажется, он не выгоден никому: учителям ИЗО и музыки, которым нужно получать дополнительную квалификацию; директорам, потому что учит мыслить свободно и его надо каким-то образом встроить в уже выверенное расписание; родителям и школьникам, поскольку ЕГЭ по нему всё равно не сдавать. В некоторых школах лекции о современном искусстве вызывают испуг, а рассказы о погроме выставки Сидура в Манеже становятся поводом вывести детей из зала. Так произошло с Анной Краснослободцевой, которая отправилась популяризировать МХК в одну региональную школу.

В последние годы ведётся много споров о формате экзамена по литературе, о том, какие книги необходимо включать в обязательную программу, каким должен быть учебник, как этот предмет преподавать, чтобы не отбить интерес к чтению у школьников. Радует, что вопрос необходимости и значимости предмета под сомнение не ставится. Совсем иначе обстоят дела с другим гуманитарным предметом — «Мировая художественная культура». Дискуссии о нём ведутся вяло и обычно сводятся к разговору, нужен ли вообще этот предмет и, если да, кто должен его преподавать: учитель музыки, учитель ИЗО, филолог, историк или учитель черчения? Каждая школа отвечает на эти два вопроса самостоятельно. Кто-то изучает МХК с пятого по девятый класс, кто-то с седьмого по одиннадцатый, а кто-то вообще не изучает, потому что час, официально отведённый на МХК, неформально приписывают другому предмету. Где-то школьники успевают пройти историю искусства до XVI века, где-то до XIX, в лучшем случае захватывают первую половину двадцатого. Последний вариант — для редких школ, в то время как в некоторых ученики не могут даже расшифровать аббревиатуру МХК. В большинстве случаев искусство Возрождения для них — неодолимый рубеж.

О том, что такое современное искусство и почему важно его знать и понимать, почти не рассказывают даже в хороших школах

И если у столичных школьников есть хотя бы возможность посещать школы юных искусствоведов, журналистов, режиссёров, ходить в галереи современного искусства, на выставки и на лекции в Пушкинский и Третьяковку, то у школьников из провинции даже этой внеклассной возможности нет.

Когда я в 17 лет переехала в Москву из своего небольшого города в Калужской области и поступила в Высшую школу экономики, до меня постепенно стало доходить, что я почти ничего не знаю и не понимаю ни в кино, ни в живописи, ни в литературе. Дело было не в возрасте, а в качестве среды и отсутствии источников информации. Интернет в середине нулевых был медленный и дорогой, в библиотеках моего города почти не было никаких пополнений (завозили Стивена Кинга, Бориса Акунина и Донцову для пенсионерок), кино я смотрела чаще всего популярное советское, а одноклассники обсуждали «Пиратов Карибского моря», которые меня мало интересовали. Впрочем, как и всё, чем увлекались ровесники из окружения.

Я и не подозревала о существовании тех великих книг, фильмов, людей, которые запоздало станут для меня источником понимания общекультурных процессов

Я училась в лучшей школе города, и даже там на МХК мы не смогли получить минимальные знания о том, что же было после Леонардо да Винчи, услышать о Пикассо и Малевиче, о европейском кино, о Стравинском, в конце концов. В университете я с удивлением слушала рассказы однокурсников-москвичей о том, как они бегали на выходных в музеи, в кинотеатр «Иллюзион», как на равных обсуждали с учителями новые книги и современную музыку. Девять лет в Москве я прожила с чувством досады, что ничего не могу сделать для тех ребят из родного города, которые не слышали об условном «Гараже», которые в кинотеатре не увидят даже среднего фильма, которые не могут часто смотреть спектакли.

Когда я приобрела опыт публичных выступлений, я сразу же предложила маме, которая работает учительницей в родном городе, прочитать лекцию об истории современного искусства в её школе. Мама с радостью договорилась с директором, и мне выделили два субботних урока для лекции.

Посетители музея современного искусства приняли обычные очки за экспонат

Всё сразу пошло не так. Мама на своём уроке сделала девятиклассникам анонс моей лекции. Одна из учениц заявила, что ей это не надо. Затем я пошла в актовый зал проверить аппаратуру. В этом большом помещении учительница литературы с трёмя маленькими школьниками репетировала театральные сценки. Учительница недовольно бросила, что я испортила все их планы и сбила работу.

Пришли директор, несколько учителей и около 100 школьников, лекция началась. Во вступлении я рассказывала о погроме выставки Сидура в Манеже, о казаках, разрушивших скульптуру Мефистофеля в Санкт-Петербурге, о том, как важно попытаться понять, а не разрушить и осудить. Я говорила о том, какие функции выполняло искусство в разные эпохи, показала Ласко, Венеру Виллендорфскую, несколько античных скульптур, дошла до XIX века и перешла к импрессионистам. Впереди самое важное: «Олимпия», постимпрессионисты, фовисты, кубисты.

На «Авиньонских девицах» Пикассо директор вдруг дёрнулась и стала показывать на время, хотя к концу подходил только первый урок

Русский авангард, ДаДа, сюрреализм. Я объяснила Дюшана, и лекцию на полуслове оборвали, почти все классы отправили на уроки.

Ко мне подошла директор и стала вести допрос: «Что ты хотела сказать этой лекцией? Зачем ты говорила о погроме Манежа? Почему подобрала такие произведения искусства, к чему показывать писсуар и „Олимпию“? Кто сказал, что это важные произведения искусства?». Она задавала и задавала одни и те же вопросы по кругу, всё это напоминало механизированный мир антиутопий.

Я нашла в себе силы дочитать лекцию 20 школьникам, которых оставили в зале, но сильно её сжала, ведь по сути мне указали на дверь

Утешало лишь то, что после лекции оставшиеся ребята мне хлопали, а некоторые (из тех, кого увели) не поняли, почему директор так отреагировала на лекцию. Были, конечно, и стеклянные глаза, но если хотя бы до одного школьника что-то дошло — значит, всё было не зря.

Явно, что этот предмет прямо сейчас лишний в российской образовательной системе, им не хотят заниматься учителя, он не нужен директорам, а при таком подходе — и ученикам с их родителями. Правда, когда я спросила у своих студентов, что они думают об этом предмете, они все сказали, что считают МХК важным и нужным. Но не всем повезло одинаково: кому-то его читали блестящие учителя с хорошим образованием (историческое, театральное), а кому-то говорили, что надо ходить, «чтобы отметиться». У кого-то такого предмета вообще не было.

На олимпиаде по МХК школьников проверяли на знание группы «КОЛХУи»

За школьные годы мы привыкаем смотреть назад, смотреть отчуждённо и рассеянно. Зачем нам Джотто и Микеланджело, когда мы ничего не знаем о современности? Только попробовав разобраться в себе, в современном искусстве и литературе, можно найти и увидеть прекрасное в далёком. Иначе мировая художественная культура превращается в сухую формальную аббревиатуру школьного расписания — МХК.