Каждый месяц литературный критик Сергей Сдобнов выбирает одну важную книгу. В декабре это «Волчье небо» Юлии Яковлевой (её и ещё 34 отличные книги можно купить на ярмарке Non/fiction). В четвёртой части цикла «Ленинградских сказок» Шурка и Бобка возвращаются из эвакуации, видят, как оживает город после войны, но всё ещё чувствуют — их война не закончилась.
Шурка опять прогуливает историю. За ним следит завуч, отягощённая идеологией и от этого комично-жалкая женщина по прозвищу Капуста. В этот раз мальчик не на занятиях, потому что учитель истории умер прямо у доски. История в этой книге преподаётся по живому, на материале, дотухающем за окном.
Шурке тяжело слушать о войне, которая прошла для школы и других учеников, но не для него. Его сестра Таня всё ещё не вернулась, и он не понимает, как можно сразу после снятия блокады соседке красить губы, а остальным оживать: «У неё муж на фронте погиб, — процедил Шурка. — А она. Уже. Красит».
После работы и в выходные ленинградцы восстанавливают город, который пока напоминает Silent Hill, а не культурную столицу. Пока горожане восстанавливают Петергоф, а Шурка долбит лёд и ненавидит «Жди меня» Симонова, на другом конце города после комендантского часа бродят сфинксы, которые видят в прохожих незапланированный ужин.
«Гад».
Каждый удар кирки отзывался в спине. Но Шурка не жалел сил. Бам!
Предатель.
Бам!
Жди меня — и я вернусь. Ха!
Только очень жди. Ха-ха! Как же.
Бам!
Только в стишках.
Гад. Бам!
«Волчье небо» — история о состоянии человека. В послевоенном Ленинграде самое опасное заболевание — истощение сердца. Даже вопрос советского завуча «Как выковать из них советских детей?» звучит как крик поколения. Вскоре его перестанут слышать, потому что замкнутся в выдуманной партией стране: «Нет, голос товарища Сталина, голос самого Ленина, как будто портреты их висели не в кабинете директора школы, а внутри самой Елены Петровны».
Все взрослые у Яковлевой живут на пределе, кричат, нервничают, проигрывают
А дети сжимают растущее сердце в кулак и придумывают игры и слова, которые хоть как-то мирят их с реальностью. Так появляются тряпкошаги как единица измерения времени, а стихи Пушкина юный герой вспоминает в миг смертельной опасности, когда великан решил поиграть с ребёнком в «ложку и глазик» — о правилах и последствиях игры лучше до поры до времени не знать.
Методами магического реализма и народных сказок Афанасьева Яковлевой удаётся рассказывать о прошлом, с которым не справляются государственная история и школьная программа. Диалоги в этой повести обрывочны, слова с трудом покидают тело, пережившее войну, основные вопросы герои задают сами себе.
Яковлева держит дистанцию между СССР после Второй мировой и временем читателя — в тексте постоянно мелькают «были». Её герои подходят к дому, в котором раньше жили, но не узнают тех, кто отмывает его стены сейчас, потому что «все их прежние соседи умерли зимой».
В книгах Яковлевой дети и взрослые всегда под напряжением — не доверяют, а часто и боятся друг друга. Взрослые часто плачут и сами себе не могут ответить на вопрос, как же жить дальше: «Дядя Яша всхлипнул. Отстегнуть бы проклятую штуковину. А остальное — как отстегнуть?»
Дети в послевоенном мире точно знают — Бога нет, да и справедливости тоже. Они переживают потерю мирного времени и близких как получается: пытаются залезть на крышу, а там как пойдёт, сбегают из дома, потому что не готовы оправдываться и выслушивать нравоучения. Они скорее выменяют ножик у пленного немца, чем расскажут дяде, что их волнует на самом деле. Кажется, что все приключения Шурки, Бобки и Тани — сага об утерянной в войну близости и когда герои найдут друг друга, всё у них внутри оживёт и заработает.
Но это ещё только четвёртая книга — предпоследняя в цикле. Пока же можно следить за тем, почему живые в послевоенном Ленинграде опаснее мёртвых, зачем бежать из освобождённого города на фронт и как плюшевый мишка и тряпичная кукла становятся проводниками в зловещие сказочные миры. Они предлагают читателям вместе с детьми пройти историческую инициацию и выйти на другую, человеческую сторону нашего прошлого.
В современной России точно не хватает сериала по «Ленинградским сказкам», и если продюсеры читают «Мел», пусть купят права на экранизацию, и все мы увидим важное кино об истории нашей страны для подростков.
