Многие европейские книги перерисовывают специально для России, а мы часто по инерции покупаем детям то, что сами читали в детстве. Почему нам так сложно принять новое и какой должна быть современная детская иллюстрация, рассказывает Виктория Семыкина — художница и обладательница Гран-при международного конкурса иллюстраций NAMI 2021.
В чем уникальность советской иллюстрации и что происходит сейчас
Советская детская книга — абсолютный феномен. Потому что в нее приходили гениальные авторы из взрослой литературы, пытаясь избежать цензуры. Можно вспомнить Хармса, Введенского, Заболоцкого. Лучшие детские книжки того времени были многослойными, со множеством подтекстов и смыслов, интересны и детям, и взрослым. У Чуковского есть очень точная фраза о том, что, если детская книга интересна только взрослому, это не детская книга, а если она интересна только ребёнку, то это не книга вообще.
В 60–80-е книги выходили миллионными тиражами, у художника была и мастерская, и хорошая зарплата, и возможность рисовать даже тонюсенькие книжечки по полгода. В 90-е годы вся структура этого книжного организма рухнула. Сейчас таких возможностей просто нет. Есть потрясающие писатели, самобытные художники, но у издателей нет инструмента выйти с уникальной книгой на миллионную аудиторию.
Если книга выходит тиражом 10 тысяч экземпляров, это уже победа. И тем не менее я вижу, что современная детская иллюстрация развивается и с каждым годом становится все интереснее.
Чем наши художники отличаются от европейских
Если я зайду в Болонье в книжный и возьму первую попавшуюся книгу в детском отделе, я примерно буду знать, чего от нее ожидать. Почти наверняка это будет цельный дизайнерский объект: продуманное цветовое решение, хорошая бумага, прекрасная печать. Иллюстрации, прекрасно работающие с типографикой. Но в западной книге мне часто не хватает более эмоционального рисования и погружения в персонажей. Чтобы мне как зрителю хотелось себя с ними ассоциировать.
А в российской книге при общей сильной рисовальной традиции я пока не вижу какого-то вектора, что ли, школы. Я абсолютно не понимаю, что происходит, но это-то как раз меня и завораживает. Непредсказуемость.
Мне кажется, если современный иллюстратор возьмёт лучшее из прошлого века и откроется для современных тенденций века нынешнего, это будет настоящая бомба.
И если наши издательства и читатели начнут чуть больше раскрываться тому, что происходит в мире, а авторы — экспериментировать, опираясь на наши традиции, то русская книга может выйти на новый виток расцвета.
Почему нам не хватает смелости
В Италии, где я училась и живу, меня поразило то, что в самой обычной школе учитель рисования преподаёт историю искусства. Я не помню, чтобы в моей обычной школе что-то говорили про авангард, кубизм, концептуализм, — это была какая-то серая зона. Даже в Суриковском институте, где я училась живописи, вся история искусства стыдливо обрывалась на авангарде. А моим итальянским и французским друзьям в игровой форме рассказывали, что был футуризм, кубизм, сюрреализм. Поговорили они, допустим, про Пауля Клее — и тут же начали делать какие-то аппликации. Поэтому вместо страха у ребенка появлялся живой интерес.
Виктория Семыкина живет в Италии более десяти лет, но считает себя русским художником. Она училась живописи в Суриковском институте, а печатной графике — в Болонье. В 2021 году Виктория Семыкина получила Гран-при престижного международного конкурса иллюстраций NAMI 2021 за книгу «Франсуа Трюффо. Ребёнок, который любил кино». Она стала первым российским художником, удостоенным высшей награды NAMI. NAMI — один из конкурсов, который проводится в рамках Международного совета по детской книге (IBBY). В этом году конгресс IBBY впервые прошёл в России.
Откуда идёт наша консервативность? Мы боимся того, чего не понимаем. Сам по себе авангард ничего страшного из себя не представляет, но он пугает нас, потому что мы ничего о нём не знаем. И поскольку в советской традиции эта тема была табуирована, у нас до сих пор бродят эти фантомные боли.
Можно провести эксперимент. Возьмите книгу «Цирк» Владимира Лебедева, которую он сделал сто лет назад в стиле конструктивной графики. И покажите её обычным родителям без художественного образования. Если у них не было этой книжки в детстве, то они и не поймут, что этой книге сто лет. Скорее всего, они скажут: «Ой, это что-то очень условное, очень современное! Нет, дайте нам реалистичное и понятное». А родители, у которых эта книга была в детстве, будут пищать от восторга:
«Это же мамзель Фрикасе! Это моя самая любимая детская книжка! Надо ее срочно купить и показать детям!»
Почему так? Потому что здесь сработал эффект узнавания. А по форме это может быть очень новаторски остро. Дело не в стиле, а в недостатке информации. Если мы возьмём человека с улицы и расскажем ему интересную историю про Пикассо и покажем десяток его картин, то потом он, увидев эти работы, скажет: «О-о-о, я знаю этого дядьку, он интересные штуки делал».
В Европе я часто вижу родителей в книжном, которые говорят детям: «Выбери себе книжку!» И, к примеру, девочка идёт и выбирает что-то абсолютно непредсказуемое (а не принцессу или розового единорога, как может предположить консервативный читатель). Когда родители дают свободу выбора ребёнку, они воспринимают его как самостоятельного человека, и это очень круто. Есть доверие, и нет страха: «О ужас, в мой дом просочатся какие-то авангардные книги!»
А российский родитель часто всего боится, ему нужно принести в дом проверенные книги с правильными картинками и текстами. И это очень комично, потому что ты не можешь изолировать ребёнка от всего визуального мусора вокруг. Я думаю, это просто недостаток доверия к собственному ребёнку. Желание заклеить все острые углы: «Боже мой, только Сутеев — и ничего больше!»
И тем не менее за последние 20 лет детская иллюстрация сильно изменилась. Из России кажется, что наше общество и зритель до сих пор очень консервативны, а когда ты смотришь извне, видишь огромный рывок. Это естественный процесс, он точно не будет быстрым, но я верю, что лет через десять наша книжная иллюстрация сможет здорово удивить.
Что такое «добрая» иллюстрация
Честно? Я никогда не стараюсь свои книги делать добрыми. Или светлыми. Или детскими. Эти понятия абсолютно абстрактные, субъективные и часто надуманные самими взрослыми. Допустим, Юрий Васнецов для меня — самый добрый художник. А кто-то, может, его ненавидит и скажет, что это непонятная стилизация.
Когда я делаю книжку, у меня есть только один камертон, на который я могу опираться, — мой внутренний ребенок. Если бы у меня были дети-близнецы, с большой вероятностью одному бы нравилась копченая колбаса, а другому — арбуз. И спрашивать их мнение не имело бы никакого смысла. Поэтому мне важно, чтобы меня теребил мой внутренний ребенок: «Расскажи, что, что, что, что, что там будет дальше?» Если я с ним не говорю, то ничего не получится.
У меня была очень забавная история: у нас с Артуром Гиваргизовым вышла книжка «Переход». Я, конечно, волновалась, как её воспримут дети прежде всего. Вдруг мне приходит письмо от одного дядьки: «Виктория, я очень вас уважаю. Вы, конечно, талантливый художник, но то, что вы делаете, — абсолютно недетские вещи. Дети этого никогда не поймут». Я спрашиваю автора: «Простите, а сколько вам лет?» Он говорит: «Пятьдесят».
Ирония в том, что в тот же вечер мне прислали видео, в котором шестилетняя девочка впервые читает книжку «Переход». Кристально чистая, честная реакция, которую невозможно сыграть.
Девочка открывает книгу и начинает очень сильно смеяться
Внимательно разглядывает каждую страницу и разговаривает с героями. Даже те иллюстрации, которые, как мне казалось, были «на вырост», она поняла. И стала объяснять маме, что там происходит: «Вот здесь люди думают, что это дождь, а это не дождь — это пожарные поливают из шланга! А здесь собака вверх ногами нарисована — это так надо, понимаешь?»
В этот момент я очень точно вспомнила себя в детстве. Когда ты ребёнок, тебе кажется, что все взрослые — это такие скучные, унылые зануды, которые ничего не понимают. Им нужно объяснять, во что ты играешь, что в подвале на самом деле живут гномы, а в саду под качелями зарыты секретики.
Между этой девочкой и 50-летним дядькой — пропасть, потому что он всерьёз считает, что за полвека ничего не изменилось. Ни в жизни, ни в детях, ни в восприятии времени. Мы часто считаем, что детское или доброе — это что-то универсальное. А на самом деле мы забываем о том, что каждый ребёнок — это отдельный маленький человек.
Я думаю, что детская книжка прежде всего должна увлечь тебя эмоционально. Чтобы в нее хотелось нырнуть, жить в ней и возвращаться снова и снова. Если в книге много слоёв, то с каждым годом ребёнок будет открывать в ней что-то новое. Это высшая точка, которую может достичь и автор, и иллюстратор. Самое главное — это искренний, дистиллированный и неподдельный драйв.
Потому что уж кого-кого, а ребенка вы не проведете никогда.
На обложке: иллюстрации Виктории Семыкиной к книге «Переход»
