Русский язык меняется. Мы заимствуем много англицизмов, сокращаем слова (лайк, если говорите «норм» вместо «нормально»), используем эмодзи и стикеры для выражения чувств; надиктовываем сообщения вместо того, чтобы писать их. Значит ли это, что наш родной литературный язык в опасности? Авторы книги «Дерзкий репетитор по русскому языку» (вышла в издательстве «Бомбора») считают, что нет.
Русский язык умирает?
Наверняка тебе хоть раз приходилось слышать, что люди в нашей
стране совсем перестали говорить на русском языке. Общаются
на дикой смеси сленга и англицизмов, разучились грамотно писать
и скоро вообще двух слов связать не смогут — в их речи останутся
одни слова-паразиты да стикеры.
Всё это неправда. В этом параграфе будем разбираться, почему
язык не умирает, а, наоборот, всё ещё, цитируя Корнея Чуковского,
живой как жизнь.
Люди, которые требуют защитить русский язык и очистить его
от нездоровых новообразований, чаще всего ссылаются на четырёх
врагов. Знакомьтесь:
- вездесущие англицизмы, наводнившие нашу речь;
- слишком сговорчивые учёные, которые без конца реформируют правила и признают речевые ошибки нормой;
- журналисты и блогеры, которые ленятся проверять свою речь на наличие ошибок и несут в массы безграмотные монологи;
- соцсети, которые избаловали нас эмодзи, стикерами, голосовыми сообщениями и ещё чёрт знает чем, — миллион возможностей избежать хорошей литературной речи!
У каждого всадника Безграмотности свои особенности, но между
ними есть кое-что общее: они меняют язык. Не убивают, а именно
меняют. То есть страх ревностных защитников языка — это страх перед изменениями.
Важно помнить, что язык — это не музейный экспонат, а инструмент,
который помогает нам лучше понимать друг друга. Музейный
экспонат ценен сам по себе, а язык — тем, что упрощает жизнь.
Поэтому он непрерывно меняется, впитывает новую лексику,
отказывается от старой и в каждый момент отражает свою эпоху.
Ни больше ни меньше.
Проведём бытовую аналогию. В XIX веке в поместьях вешали
изящные бронзовые люстры, обрамлённые ковкой с вензелями.
Сейчас мы всё чаще выбираем для своих домов минималистичные
светильники с энергосберегающими лампочками. Но почему-то
никто (ну ладно, почти никто) не бьёт тревогу и не призывает
защищать осветительные приборы от новомодных веяний.
Мы спокойно относимся к переменам в быту, потому что понимаем:
новая эпоха и новые обстоятельства требуют новых решений. Так
же и с языком.
Мы можем повесить под потолком квартиры в новостройке
помпезную люстру, а потом пойти писать другу письмо слогом
Пушкина. Вот только зачем? Язык Пушкина не отражает нашу
эпоху. В нём нет многих привычных для нас слов, полно архаизмов, а некоторые обороты такие заковыристые, что нужно перечитать
текст несколько раз, чтобы уловить смысл. Если мы будем писать
языком Пушкина, то провалим главную задачу: наглядно и точно
передать собеседнику смысл.
Старики почти всегда воображали (и воображают сейчас), будто
их дети и внуки (особенно внуки) уродуют правильную русскую
речь. Я легко могу представить себе того седоволосого старца,
который в 1803 или 1805 году гневно застучал кулаком по столу,
когда его внуки стали толковать между собой о развитии ума
и характера.
— Откуда вы взяли это несносное «развитие ума»? Нужно говорить
«прозябение».
Стоило, например, молодому человеку сказать в разговоре,
что сейчас ему надо пойти, ну, хотя бы к сапожнику, и старики
сердито кричали ему:
— Не «надо», а «надобно»! Зачем ты коверкаешь русский язык?
Это Корней Чуковский писал в 1962 году в книге «Живой как
жизнь». А звучит так, будто кто-то из наших современников
сказал, правда? Споры о чистоте языка — вечный двигатель нашей
культуры.
То, что кажется нам коверканием, на самом деле может быть
закономерной тенденцией. Но новое и непривычное вызывает отторжение. Больше того, многие слова, которые сейчас
мы считаем литературной нормой, в своё время были исковерканы
современниками и вызывали в обществе возмущение.
Например, в 1960-е безграмотным и вульгарным считалось слово
«переживать» в значении «нервничать, волноваться». «Переживать
горе или стресс» — приемлемо, а просто «переживать» — грубый
мещанский сленг.
Сейчас похожие общественные возмущения переживает глагол
«преисполниться». Языковая норма говорит, что к нему обязательно
нужно добавлять зависимое слово: «преисполниться решимости»
или «преисполниться благодати». Но в соцсетях люди всё чаще
«преисполняются» без всяких зависимостей. Фраза «Я в своём
познании преисполнился» — это не просто отсылка к популярному
мему, но уже и самостоятельный фразеологизм. Если он преодолеет
границы сленга и станет общеупотребительным, его ждёт судьба
глагола «переживать».
В довоенные годы не меньшей грубостью считалось сокращение
«метрополитена» до «метро». А сейчас это слово нисколько нас
не коробит.
В сокращениях «комп», «ноут» и «норм» тоже нет ничего страшного.
Их частое употребление не означает, что мы забудем слова
«компьютер», «ноутбук» и «нормально». Просто, вероятно, станем
употреблять полные формы реже. Язык из-за этого не обеднеет
и не испортится. Так работает закон речевой экономии: мы всегда
стремимся говорить и писать короче и проще.
Язык эволюционирует веками: в алфавите становится меньше
букв, слова сокращаются, правила пунктуации упрощаются.
Например, в церковнославянской азбуке было около 40 букв
и некоторые существовали в разных вариантах написания.
А в древнерусском языке было четыре формы одного только
прошедшего времени.
Нет ли у ревнителей русской словесности желания вернуть эти
славные времена? Надеемся, что нет.
Упрощение — это не уникальная традиция русского языка, такое
со временем происходит во всех культурах, со всеми языками.
Например в английском.
Мы любим английский язык за то, что в нём мало окончаний
и меньше согласований, чем в русском. Достаточно расставить
слова в правильном порядке — и готово. В древнеанглийском было наоборот. Имели место сложная морфология и много склонений и окончаний, зато слова в предложении можно было расставлять в произвольном порядке. В этом плане он был ближе к современному русскому. Ну например. Если мы поменяем порядок слов в современном английском, смысл фразы изменится: Marina stroked the capybara («Марина погладила капибару»), The capybara stroked Marina
(«Капибара погладила Марину»).
А на русском мы можем сказать «Марина погладила капибару»
и «Капибару погладила Марина». Благодаря окончаниям смысл
фразы сохраняется. В древнеанглийском было так же.
Нет, этот страх точно можно отбросить. Новояз — это вымышленный язык из романа-антиутопии Джорджа Оруэлла «1984». По сюжету партия сократила словарь, ликвидировала смысловые оттенки и ввела гору аббревиатур. Из-за этого люди могли выражать не все свои мысли и чувства, а только те, которые не противоречили политике партии. Оттенков смысла стало меньше, а аббревиатуры укоротили фразы, но совсем не упростили — их пришлось заучивать.
Когда язык упрощается естественным путём, нам, наоборот,
становится легче выражать мысли и понимать друг друга. Новое
слово или фраза не станут нормой до тех пор, пока большинство
не начнёт их понимать.
Человек, который не хочет, чтобы язык менялся, ведёт себя
как родитель, мечтающий, чтобы ребёнок не взрослел и всегда
оставался улыбчивой румяной трёхлеткой. Нам свойственно
ностальгировать по периодам в жизни, когда было особенно
хорошо и приятно, но мир так не работает, и многие вещи
происходят сами собой. Как нельзя запретить ребёнку расти,
так нельзя запретить языку меняться. Ни с помощью законодательных запретов, ни с помощью народной граммар-полиции, которая высмеивает за ошибки в интернете.
Пробема не в языке, а в засилье чиновников во всех сферах власти.