Корней Иванович Чуковский — ярчайший пример того, что сейчас называют self-made. Он родился в 1882 году, звали его в то время Николаем Корнейчуковым, а отчества у него не было, потому что он был незаконнорожденным ребёнком. Мать была прачкой и сутками стирала белье. А в 16 лет его исключили из гимназии по закону о «кухаркиных детях», который запрещал учиться детям низкого происхождения.
Будущий писатель расклеивал афиши, а на обратной стороне старых объявлений (другой бумаги у него не было) писал философский трактат.
«Я был в то время очень сумбурным подростком: прочтя Михайловского, Спенсера, Шопенгауэра, Плеханова, Энгельса, Ницше, я создал свою собственную „философскую систему“ — совершенно безумную, которую я проповедовал всем, кто хотел меня слушать. Но никто не хотел меня слушать, кроме пьяного дворника Савелия, у которого я жил, и одной девушки, на которой я впоследствии женился».
С этой девушкой, Марией Гольдфельд, Чуковский проживёт вместе больше 50 лет, до самой её смерти в 1955 году. У них родится четверо детей — Николай, Лидия, Борис и Мария (Мурочка).
Тогда, в конце XIX века, он перебивался случайными заработками — например, шпаклевал крыши в артели маляров. Но прежде чем закрасить жестяную поверхность, писал на ней мелом английские слова. Английским он занимался по самоучителю, купленному на барахолке. В книге не хватало страниц — к примеру, раздела фонетики, и Чуковский сидел на крыше, декламировал стихи и фразы с несусветным акцентом.
К слову, любовь к простому физическому труду сохранилась в нём с тех времён на всю жизнь. Дети вспоминают, что заборы он красил по Тому Сойеру — с таким азартом, что всем непременно хотелось взять кисть в руки.
Увлечение английским языком пригодилось ему уже в юности. В 1901 году Чуковский стал писать заметки в газету «Одесские новости» и сменил своё имя на псевдоним. А в 1903 году как единственный англоговорящий сотрудник издания поехал корреспондентом в Лондон. Всё свободное время Чуковский проводил в библиотеке Британского музея.
Полтора года спустя он вернулся в Одессу, но ненадолго — в 1905 году переехал в Петербург. Со своими лёгким нравом, эрудицией и талантом он скоро сошёлся с известнейшими людьми столицы. Чуковский работал фанатично. Всегда над несколькими вещами одновременно. Публиковал критические заметки в газетах и журналах, редактировал собрание сочинений Оскара Уайльда, переводил Уолта Уитмена, писал книгу и статьи о Чехове, исследовал творчество Некрасова — около четверти его стихов известны нам благодаря Чуковскому.
Кроме того, он выступал с публичными лекциями на литературные темы. Лидия Чуковская вспоминала, как отец взял её на одно такое выступление в Петербург (семья жила в пригороде), но вместо обещанных развлечений, оставил её на несколько часов в коридоре гостиницы, а сам заперся в номере и исправлял места лекции, которые показались ему вдруг слабыми.
Дети Чуковского
Когда Чуковский работал, то требовал абсолютного покоя: «От нас, детей, требовалась теперь одна-единственная дружеская услуга: провалиться сквозь землю».
Это не мешало детям обожать отца безгранично: «Серьёзной угрозой из его уст считали мы в детстве одну: „Не возьму с собой“. „Завтра не возьму с собой“. Куда не возьмёт? Это уже и не важно. С собой не возьмёт, вот куда. Оставит дома. Расстанется».
В Куоккалу, маленький финский посёлок близ Петербурга, Чуковский впервые приехал в 1907 году. Сначала недолго там гостил, потом снимал домик на всё лето, а вскоре перебрался туда окончательно. Почти с самого приезда в Куоккале он подружился с Репиным, который в 1912 году одолжил ему денег на первую (и единственную) покупку собственного жилья, дачи «Золотой рог». Впрочем, дети Чуковского обиделись бы, если бы их назвали дачниками. Они считали себя местными: знали все тропинки, понимали финский язык, в любую погоду бегали купаться и выходили на лодке в море. Грести их научил сам Чуковский — недаром провёл детство в Одессе. Он часто ходил с детьми на веслах и под шум волн читал стихи.
Лидия Чуковская вспоминала: «Он шёл к людям и звал людей к себе, как зовут на спектакль, на лекцию, на выставку, на диспут… Идти же в гости чайку попить и посудачить — к этому он был неспособен. Дом наш был для него прежде всего рабочее место, где он терзался трудом: не удаётся, не удаётся, не удаётся — какие уж тут гости? отчаянье! — показалось наконец, что удалось, вот тебе и именины. Тогда лыжи, или море, или лодка, и дети, и костёр на берегу, и люди. Слушатели: проверить, в самом ли деле удалось? и скорее в мастерскую Репина — взглянуть, как продвинулся портрет Короленко, или, по соседству, к Ценскому, или к тому же Короленко: послушать написанное ими, почитать своё. Вот и праздник!».
Английский язык, смелость и карточные игры
Английским языком Чуковский тоже занимался с детьми сам. Задавал шестилетней Лиде и девятилетнему Коле учить слова, а потом составлял из них абсурдные предложения и давал переводить. «Старая дева, объевшись замазкой, упала в пруд. Бурный южный ветер гнал её прямо на скалы. Но в эту минуту прилетела ласточка и клювом вцепилась в её волосы». Дети были в восторге. Слова были выбраны неслучайно: вскоре они попадались детям на страницах английских книг, предложенных отцом.
У Чуковского была привычка между делом спрашивать, что значит то или иное английское слово. И наоборот, просить назвать английские эквиваленты русских слов. А потом изменить их время или число.
К школьным успехам и неудачам своих детей он был практически равнодушен. Считал, что преподаватели, в большинстве своём, не могут увлечь, а без живого интереса ученье бесполезно. Когда выяснилось, что Лидии с трудом даётся математика, он просто стал решать задачи за неё. Зато когда Николай заинтересовался географией, Чуковский привозил ему из города карты и атласы и сам сидел над ними с не меньшим увлечением, чем сын.
Чуковский играл с детьми в шашки и шахматы, ставил пьесы, строил из песка крепости, загадывал загадки и заставлял придумывать свои. Устраивал соревнования — кто выше прыгнет, кто дальше пройдёт по забору, лучше спрячется. Превращал в приключение и уборку письменного стола, и поход за водой к колодцу на участке Репина (они должны были двигаться очень тихо, чтобы не мешать художнику, но выходило, будто «крали» воду).
Всей душой он ненавидел только одно развлечение — карточные игры. Они ассоциировались у него с мещанской Одессой, из которой он вырвался с таким трудом и которую как-то в письме другу назвал «фабрикой пошляков». Однажды, вернувшись раньше обычного из города, он увидел, что Лида с Колей играют в «пьяницу». «Если бы он застал нас за изготовлением фальшивых ассигнаций, гнев его не мог быть более бурным. Не смягчило его даже то, что мы сами нарисовали всех королей и валетов», — вспоминала Лидия Чуковская.
Отец учил детей смелости — под его руководством они забирались на самые высокие деревья.
Однажды, когда на них из-за забора выскочила огромная собака, Чуковский вместе с детьми опустился на четвереньки и стал громко на неё лаять. Собака убежала, поджав хвост
Не удивительно, что первое произведение для детей, поэма «Крокодил», тоже родилось в игре, почти случайно. Он ехал с больным сыном в поезде, пытался развлечь его стихами и импровизировал под стук колёс. Два года спустя, в 1917, сказка была опубликована в детском приложении к журналу «Нива».
Детский сказочник
В годы после революции Чуковский работал в англо-американском отделе издательства «Всемирная литература». А чтобы прокормить большую семью, вёл занятия для желающих писать стихи: «Забуду ли те осенние месяцы, когда вместе с беллетристкой Даманской я вёл на станции Разлив по Финляндской железной дороге литературный кружок в общежитии двухсот проституток, собранных с проспектов Петрограда?».
С литературой для детей дела тогда обстояли совсем плохо — актуальных произведений тогда просто не было. Чуковский стал вдохновителем детской периодики и писал сам. И снова соединял высокое с обыденным: традиции сказок Пушкина и басен Крылова с фольклором и советским бытом.
«Мои детские книги неожиданно стали пользоваться огромным успехом…„Мойдодыр“, „Крокодил“, „Мухина свадьба“, „Тараканище“ — самые ходкие книги в России. Их ставят в кинематографе…», — писал в 1924 году Чуковский Репину. Но нельзя сказать, что эти публикации давались автору легко. То и дело возникали проблемы с цензурой. Придирались, например, к тому, что Мойдодыр выбегает из маминой спальни — в то время, когда люди ютились в коммуналках и не помышляли о личном пространстве. А фразу «жуки рогатые — мужики богатые» расценивали как «сочувствие кулацким элементам деревни».
Чуковский много лет наблюдал за тем, как дети осваивают речь, и в 1928 году вышла его книга о детском словотворчестве «Дети говорят» (в следующих изданиях — «От двух до пяти»).
Чуковщина
В том же году началась травля. Крупская опубликовала в «Правде» статью, в которой называла произведения Чуковского буржуазными, неуважительными к ребёнку, абсурдными. Она увидела в сюжетах политический подтекст. Интонацию быстро подхватили — и даже придумали ругательный термин «Чуковщина». Сказки оказались под запретом, а автор — без денег. В начале 30-х годов ему пришлось написать в «Литературную газету» отречение от своих детских произведений и он пообещал сочинить новую, идеологически верную поэму — «Страну Колхозию».
Но муза замолчала. «В голове у меня толпились чудесные сюжеты новых сказок, но эти изуверы убедили меня, что мои сказки никому не нужны — и я не написал ни одной строки», — вспоминал Чуковский.
Через какое-то время он потерял музу и в буквальном смысле — дочь Мурочка, которой были посвящены сказки Чуковского и которая была героиней многих из них, смертельно заболела туберкулёзом. Он считал это возмездием за малодушие.
Писать для детей Чуковский снова начал только в 40-е годы, но прежнего взлёта и вдохновения уже не повторилось. Тем не менее, сказки остались его «визитной карточкой». Чуковский жаловался, что он — журналист, литературовед, теоретик художественного перевода, автор многих книг, — для большинства читателей он так и остался создателем «Мухи-Цокотухи».
В 1938 году Чуковский получил в аренду дачу в Переделкине. Он каждый день в одно и то же время выходил на прогулку, к нему стали присоединяться дети — не только писателей, но и строителей, работавших в посёлке. Некоторым из них негде было заниматься, и Чуковский разрешал им делать уроки в своём доме. Со временем он завёл для таких посетителей этажерку с детскими книгами. А потом — построил рядом со своим участком целую библиотеку. И хотя общение с детьми всегда вдохновляло и радовало, образ доброго «дедушки Корнея» его тяготил — как и слава детских книжек, которая оставила в тени серьёзные произведения. Он был слишком многогранным человеком, чтобы ужиться в этом немного слащавом и плоском образе. Любопытно, что на единственном доступном видео Чуковский именно такой — читает стихи и загадывает загадки обступившим его восторженным детям.
В 1962 году Оксфордский университет присудил Чуковскому степень доктора литературы. После этого художник Малаховский нарисовал шарж: Чуковский в профессорской мантии прыгает со скамейки на скамейку на глазах у Переделкинской ребятни. Публичного образа не удалось избежать и здесь. Впрочем, Чуковскому рисунок очень нравился. В конце концов, седой профессор в полёте — это совсем неплохой итог.
