«Ты не умеешь любить». Что писали мамы, бабушки и папы Пушкину, Лермонтову, Тургеневу и Герцену

Лето — пора, когда многие родители пишут письма детям, уехавшим в лагеря, к бабушке или в путешествия. Писали их и Мише Лермонтову, Саше Пушкину и Ване Тургеневу. «Мел» прочитал письма матери Тургенева и Пушкина, отца Герцена и бабушки Лермонтова — желчные, любящие, внимательные и равнодушные — и предлагает их современным родителям.

«Пророчу тебе: ты не будешь любим женою»

Письмо, написанное Ивану Сергеевичу Тургеневу его матерью Варварой

Ты эгоист из всех эгоистов. А ежели ты и отдашь, что у тебя не попросят, то не от щедрости. Ты рад сбыть деньги куды бы то ни было, чтобы тебе их не считать, не записывать. Есть у тебя — будешь роскошничать, нет — будешь нуждаться… Ты будешь со временем муж, отец. — О! Нет! Пророчу тебе: ты не будешь любим женою. Ты не умеешь любить, т. е. ты будешь горячо любить — не жену, т. е. не женщину, а свое удовольствие.

Жена должна быть хороший вахмистр у своего мужа — приказы исполняла б в точности, и скоро, и верно. А эти поетки… Ох!.. Они мне… Уморят и умрут, и детей оставят и своих, и чужих — сирых.

Ты знаешь свою мать, аккуратность — это ее девиз. Как нынче, так завтра

Вот чем начинается день мой. Я просыпаюсь в 8 часов, звоню, протираю глаза чаем с ромом, надеваю несмятый чепец, кофточку и беру молитвенник, читаю кафизму из Псалтыря. И чай готов, наливает в спальне Дуняшка. Псалтырь оставляется, чай, первая чашка, пьется. Между [первой и] второй всегда берутся карты — и гадаю, и ежели выйдет дама пик, Боже избави, особенно еще на сердце. Подается другая чашка, я обуваюсь, надеваю утренний костюм, молюсь Богу… Птицы меня уже дожидают, пищат, кормлю их из рук и… иду … je me retire, т. е. в ретираду, с вашего позволения.

Твой друг и мать Варвара Тургенева.
Москва, 1840

Твой друг и мать Варвара Тургенева. Письма В. П. Тургеневой к И. С. Тургеневу (1838-1844). Подг. текста и комментарии: Е. Н. Левина и Л. А. Павлова. 2015.

«Любовию своею и хорошим поведением ты заживляешь раны моего сердца»

Письмо, написанное Михаилу Юревичу Лермонтову его бабушкой Елизаветой Арсеньевой

Милый любезный друг Мишынька. Конечно мне грустно, что долго тебя не увижу, но видя из письма твоего привязанность твою ко мне, я плакала от благодарности к Богу, после двадцати пяти лет страдания любовию своею и хорошим поведением ты заживляешь раны моего сердца.

Что делать, богу так угодно, но бог умилосердится надо мной и тебя отпустят, меня беспокоит, что ты без денег, я с десятого сентября всякой час тебя ждала, 12 октября получила письмо твое, что тебя не отпускают, целую неделю надо было почты ждать, посылаю теперь тебе, мой милый друг, тысячу четыреста рублей ассигнациями, да писала к брату Афанасию, чтоб он тебе послал две тысячи рублей, надеюсь на милость божию, что нонешний год порядочный доход получим, но теперь еще никаких цен нет на хлеб, а задаром жалко продать хлеб, невестка Марья Александровна была у меня и сама предложила написать к Афанасью, и ты верно через неделю получишь от него две тысячи, еще мы теперь не устроились.

Я в Москве была нездорова, от того долго там и прожила, долго ехала, слаба еще была и домой приехала 25 июля, а в сентябре ждала тебя моего друга и до смерти мне грустно, что ты нуждаешься в деньгах, я к тебе буду посылать всякие три месяца по две тысячи по пятьсот рублей, а всякой месяц хуже слишком по малу, а может иной месяц мундир надо сшить, я долго к тебе не писала, мой друг, всякой час ждала тебя, но не беспокойся обо мне, я здорова; береги свое здоровье, мой милой, ты здоров, весел, хорошо себя ведешь, и я счастлива и истинно, мой друг, забываю все горести и со слезами благодарю бога, что он на старости послал в тебе мне утешения, лошадей тройку тебе купила и говорят, как птицы летят, они одной породы с буланой и цвет одинакой, только черный ремень на спине и черные гривы, забыла, как их называют, домашних лошадей шесть, выбирай любых, пара темно-гнедых, пара светло-гнедых и пара серых.

18 октября 1835 г. Тарханы

***

Письмо, написанное сестре Александра Пушкина Ольге ее матерью Надеждой Ганнибал

«Мне незачем говорить тебе, что, увидев Льва и заключив его в свои объятия, я забыла всё — и страх и усталость. Александр прибыл в Петербург на два дня раньше нас, но я удовлетворена только наполовину, будучи вдали от тебя.

Знаешь ли ты, что Александр был в Казани и в Оренбурге. Я нашла, что он немного похудел, что же касается Льва, то он все тот же… Говорят, что он [А. С.] занимает очень красивый дом, — охотно верю. — Когда платишь 1800 рублей, можно хорошо устроиться…

Я еще не видела никого, кроме Соболевского, который стал совсем красивым малым, хорошо сложен, отличные манеры, прекрасно умеет появиться в обществе. Надо признать, что путешествия сильно его преобразовали, я совсем очарована им. Он вчера в два приема был у нас. Лев бегает по знакомым и на балы, почти всякий день бывает у Вяземских, он еще не решил, в которую из его дочерей он влюблен, но ухаживает за обеими и находит их очаровательными… Вчера я видела Наташу, она очень хороша, хотя похудела, они все втроем пошли на большой вечер к Фикельмонам. Лев был очень элегантен и совсем раздушенный».

24 ноября 1833 года

«Занимайся как можно больше русским языком»

Письмо, написанное Александром Герценом своему сыну

Любезный Саша, в ожидании твоего рапорта о твоих занятиях за прошлую неделю я хочу написать тебе несколько слов. Ты входишь теперь в тот возраст, когда дети бедных людей начинают уже работать и серьезно заниматься, а потому я тебе расскажу не о Цюрихе, не о ипподроме, а о том, что здесь было в суде.

Ты слыхал о знаменитом французском мыслителе Викторе Гюго; вчера судили его сына за то, что он написал в журнале статью, в которой говорил, что казнить людей отвратительно. Отец его сам стал защищать сына и, предвидя, что его сына все же обвинят и посадят в тюрьму, вот чем он кончил свою речь.

«Сын мой, тебе делают сегодня великую честь: тебя считают достойным страдать за правду. С сегодняшнего дня ты вступаешь в действительную жизнь. Ты можешь гордиться, что в твоих летах ты уже на той скамье, на которой сидели Беранже и Шатобриан, будь тверд и незыблем в твоих убеждениях, ты их принес в крови, ты им научился у твоего отца».

Сына Гюго осудили на шесть месяцев. Когда они с отцом вышли из суда, народ, ожидавший их, окружил карету и кричал: «Да здравствует Гюго!» Гюго отвечал: «Да здравствует республика!»

Ты видишь, дружок Саша, что как ни больно отцу, что он должен сына отдать в тюрьму, но для него этот день останется как один из лучших в жизни

Вспомни маленького Грибуля (Речь идет о маленьком герое повести Ж. Санд «Похождения Грибуля») и он пострадал за правду и за желание, чтобы всем было хорошо. Те, которые гонят, осуждают за это, те хотят, чтоб только им было хорошо.

Надобно быть или Грибулем, или Бурбоном: надобно бороться, собою жертвовать или приносить себя на жертву друзей и врагов. Но быть Грибулем не только выше, но и веселее. Помнишь, как он в тюрьме приучил мышей, лягушек и пел песни? На совести у него ничего не было, он сделал свое дело, а какой-нибудь Бурбон, отравивши жизнь другим, мучится, завидует, боится, стыдится.

Так-то и я хочу со временем видеть тебя идущего по дороге, по которой я шел 25 лет. Не думай, чтобы нужно было натыкаться самому на беды — нет, надобно быть готовому на всякую борьбу. Не придет она — можно другое делать. Но если придет — что бы ни было, стой за свою истину, за то, что ты любишь, а там, что бы ни вышло.

Целую тебя крепко.

…Занимайся, как можно больше русским языком. Ты никогда не забывай, что ты должен быть русским.

12 июня 1851 г., Париж