Ежегодно у 5000 детей в России диагностируют онкологические заболевания. Около 90% из них полностью выздоравливают, но вернуться к обычной жизни им бывает нелегко. В реабилитационном центре «Шередарь», который находится во Владимирской области, детям в этом помогают волонтёры. Мы узнали у самых молодых вожатых и фотографов центра, почему они решили поехать туда и что было самым сложным.
Юлия, 19 лет, Смоленск
Ездила в «Шередарь» в качестве вожатой
На первом курсе в институте преподаватель по психологии рассказала нам про «Шередарь». Уже тогда я захотела туда поехать, но мне ещё не было 19, и я ждала, когда смогу заполнить заявку.
Сначала я переживала, как у нас сложится команда, как нас распределят, какие дети будут. На первом собрании с командой наша шери-лидер (волонтёров в «Шередаре» называют «шери». — Прим. ред.) дала нам листочки. Нужно было написать, чего мы боимся в работе, что хотим получить от смены. Мы вместе это обсудили и пришли к тому, что, если нас что-то не устраивает, мы сразу об этом говорим, обращаемся за помощью.
Дети приехали разные. У нас была слабовидящая девочка, которая очень скучала по маме. В начале смены она закатила истерику, стала кричать на весь корпус. В какой-то момент я даже испугалась. Мы сидим, пытаемся её переключить, а она всё равно висит на мне и кричит.
Мы были с нашим медиком-волонтёром. Я говорю девочке: «Понимаешь, ещё немножко осталось». И в одну секунду она решила: «Ну ладно». Истерика сразу просто ушла. В первые дни это всё обрушилось на меня, и я думала: «Ужас! Что делать, как её успокоить, чтобы всё было хорошо?» Потом ты присматриваешься к детям, стараешься найти подход, и становится легче.
Волонтёры — ролевая модель для детей, поэтому все чувствуют, какая ответственность на нас лежит
Я убедилась на практике, что эта модель реально работает. Например, мы с шери желаем друг другу приятного аппетита, говорим: «Спасибо большое, Даня», «Спасибо большое, Даша». И потом замечаем, как дети говорят: «Спасибо большое, ты такая добрая девочка». К концу смены они стали более самостоятельными, кто-то сам стал складывать свои вещи, карандаши, убирать за собой. Ты видишь эти маленькие успехи и радуешься.
Одна девочка боялась высоты, но преодолела свой страх и прошла весь верёвочный парк. Самая маленькая девочка в лагере боялась сесть на лошадь, но потом всё-таки села, и было видно, как она была рада.
Ещё была семилетняя Оля, которая всё время ходила и читала рэп. В конце смены у нас был концерт, который готовили дети, но она в нём участвовать не хотела. Мы говорим ей: «Давай, попробуй, у тебя получится». В итоге она написала рэп про «Шередарь», вышла, прочитала его и, мне кажется, сама кайфанула. Это было очень классно.
«Шередарь» — это место, в которое хочется возвращаться. Ты получаешь огромный заряд, несмотря на то что ты работаешь. В лагере собираются люди, которые настроены на одну волну, и неудивительно, что они возвращаются туда и в десятый раз.
И ты понимаешь, что был с детьми практически 24 часа в сутки две недели, перекладываешь этот опыт на дальнейшее — и всё остальное тебе даётся немного проще. Мне кажется, после этой поездки я стала лучше понимать людей. Поняла, что можно быть открытой, можно запросто к кому-то обращаться, поняла, что классные люди есть везде, главное — их найти.
Даша Василькова, 19 лет, Иркутск
Ездила в «Шередарь» дважды — в качестве фотографа и тимлидера
В 2018 году я окончила школу, сдала ЕГЭ, но к тому моменту ещё не определилась с профессией. Я решила не поступать в университет, а использовать этот год, чтобы определиться. Случайно набрела на паблик «Сдать ЕГЭ по английскому и выжить», его основатель Ирина Агейкина и рассказала мне про «Шередарь».
Мои родители табуируют тему рака и боятся об этом говорить. Когда мама однажды услышала от меня слово «рак», она очень сильно удивилась, испугалась и сказала: «Пожалуйста, не произноси это слово».
Года два назад я боялась даже читать про рак и говорить, для меня это было страшным табу
Но к концу школы я уже осознала, что замалчивание ни к чему хорошему не ведёт. Поняла, что онкология может случиться с каждым, никто от этого не застрахован. Поэтому я хотела помочь, посмотреть, как вообще в России работают с этой проблемой.
До этого я работала вожатой, но всё было не так серьёзно. Здесь ты сначала напуган, потому что это не досуговый лагерь, это лагерь по реабилитации. Ты должен работать так, чтобы не сломать ничего внутри ребёнка, который и так выстроил вокруг себя границы из-за неуверенности, отделился от других из-за болезни. И хотя бы немного ослабить этот барьер, пузырь, в котором он сидит.
Для меня стало открытием, что дети, переболевшие раком, — всё ещё дети: весёлые, энергичные, суперинтересные. И ты всё готов отдать, чтобы этот ребёнок приехал домой уверенным в себе, стал больше улыбаться. Готов, скажем, в жару бегать по всему лагерю в костюме кенгуру. У меня, например, был костюм монстрика, и я придумала ему имя. Но дети всё равно кричали мне: «Майк Вазовски!» — так что мне пришлось поменять бейдж.
В лагере есть волонтёры-фотографы, вожатые (которых тут называют «шери»), тимлидеры, мастера, которые ведут самые разные мастерские. Первый раз я ездила фотографом, а в мае была их тимлидером. Мне сказали в начале смены, что фотографы обычно невидимки, на которых лучше не обращать внимания, чтобы дети не отвлекались от мастерских. Многие фотографы из-за этого чувствуют недостаток общения с детьми. Моя задача была объяснить и показать, что фотография — это важно, но мы здесь для реабилитации детей, и мы можем с ними и общаться, и играть, и помогать.
Я наблюдала за волонтёрами. Они сначала приезжают весёлые: ура, нас все встречают! А когда на второй день тренинга начинают рассказывать, что такое онкологическое заболевание, все понимают ответственность: каждое твоё слово, действие и взгляд должны быть осознанными.
В лагере есть правило «два к одному» — два волонтёра на одного ребёнка. Когда ты замечаешь, что ребёнок как-то отделяется от команды, к нему уже спешат пять человек, переглядываясь друг с другом.
Свои обязанности волонтёры выполняют со всей отдачей и ответственностью. Мастера могут задерживаться до четырёх ночи, чтобы, допустим, нарезать достаточно мыла. Но нам, конечно, всегда повторяют: пожалуйста, спите, волонтёр должен спать.
Мне нравятся принципы работы фонда с волонтёрами и детьми. Например, самый глупый вопрос — это тот, который не задан
Этот принцип гарантирует, что никто не осудит тебя за твои вопросы. В «Шередаре» важна не только безопасная физическая среда, но и духовная. Никто никого не должен осуждать, нельзя говорить о политике, о религии — это темы, которые остаются при себе.
Меня осуждали мои учителя, что я никуда не поступила. Классный руководитель рассказывала всем: «Василькова не поступила, не будьте как Василькова!» А тут тебя просто принимают. И ты думаешь: «Что за другой мир! Это возможно! Пожалуй, возьму это и перенесу в свою реальность, сделаю как можно больше, чтобы так было везде».
Одна учительница сказала мне, что смена в «Шередаре» даст мне больше, чем университет. Это, конечно, преувеличение, но есть и доля правды. «Как можно не приехать в „Шередарь“, если есть такая возможность?» — думаю я.
Конечно, я могла бы сидеть в офисе в Иркутске и работать за условные десять тысяч рублей. Или за смену в «Шередаре» столько всего получить — и столько же в будущем отдать. Это вообще не сравнить. Я собираюсь сюда вернуться и попробовать новую роль — шери.
Сейчас я собираюсь поступать — хочу изучать теорию и методику преподавания культур и языков. Мой школьный опыт был не лучшим, и я понимаю, как делать нельзя. В лагере я увидела, как нужно и можно работать с детьми.
Арина Жмурова, 20 лет, Новосибирск
Ездила в «Шередарь» 4 раза — в качестве вожатого и тимлидера
До «Шередаря» у меня не было никакого опыта взаимодействия с детьми. Однажды я увидела пост про волонтёрство в лагере, перешла на сайт и решила подать заявку. Перед этим я смотрела разные видео и отзывы — там было много положительного. Так что никакого страха по поводу того, что в лагере будут дети, пережившие онкологические заболевания, у меня не было. Было только желание попробовать. Даже дистанционно я чувствовала, что там обязательно поддержат и можно не бояться сделать первый шаг.
Уже дважды я съездила на детские смены — для детей от 7 до 12 лет, один раз — на подростковую (13–17 лет), и даже попала на первую семейную программу. Я помню первое впечатление: тебя встречают в костюмах, с какими-то плакатами, начинают обнимать, о чём-то спрашивать. Сразу принимают и стараются сделать так, чтобы тебе было комфортно и ты не чувствовал себя чужаком.
Одна из особенностей «Шередаря» — то, что работа с детьми ведётся по методике терапевтической рекреации. Мы помогаем им замечать свои успехи, говорим: смотри, какой ты молодец, вот здесь ты сделал правда круто. В обычной жизни этого не хватает — услышать какие-то поддерживающие слова. Пусть ты даже сделал что-то незначительное, но для тебя это будет важно, и от этого ты раскроешься. После смены я обычно читаю отзывы родителей — в инстаграме, в группе во «ВКонтакте». Они рассказывают, что дети становятся более самостоятельными, делают что-то новое.
«Шередарь» — это место, которое даёт точку, чтобы что-то менять, силы, чтобы совершать поступки. Я съездила на свою первую смену и поняла, что мне хватит сил и возможности бросить место, в котором я больше не хочу быть, — и бросила учёбу (издательское дело). Среди волонтёров, кстати, часто бывают такие разговоры: не удивляйся, если после «Шередаря» ты бросишь учёбу или работу, это нормально.
Для меня одним из самых важных открытий было то, что я вообще могу взаимодействовать с детьми. У меня никогда не было младших братьев и сестёр, я никогда не сюсюкалась с детьми, а тут взяла — и поехала.
Последняя смена, на которой я была, — подростковая. Мне очень понравилось, что после неё не хотелось спать сутками, как после детских
Иногда бывает, что вы в чём-то не сходитесь с другими волонтёрами. Тут важно уметь выходить на разговор и идти к компромиссу, уметь слышать и не давить друг на друга. Как и в любом коллективе, не факт, что вы сойдётесь характерами и станете лучшими друзьями: в лагерь приезжают разные люди. В любом случае, если будете командой вы, командой будут и дети. Бывают какие-то разговоры, но уже после отбоя детей — мы обсуждаем рабочие моменты. Не ругаемся друг на друга и не тычем пальцем: «Ты плохой!» — а именно рефлексируем.
Некоторые мои друзья, которые учатся на педагогов, иногда спрашивают меня: «Как ты столько всего отдаёшь, и при этом бесплатно?» Я думаю, что если бы в этом проекте были какие-то возможности заработка, то шли бы совсем другие люди. Сейчас туда приезжают люди, которые инициативны и горят сердцем, для которых важны эмоции и улыбки. Я летаю из Новосибирска, оплачиваю себе авиабилеты, и в «Шередаре» многие удивляются: «Что, ты прилетела сюда из Новосибирска? Серьёзно?» Потому что здесь я получу столько сил и ресурсов, что смогу устроиться ещё на пять работ и делать много крутых проектов. Сейчас я ещё думаю, чем заниматься, — возможно, подойду чуть ближе к педагогике. Я поняла, что мне это нравится.
