Вы обращали внимание на рифмы в разговорной речи? Вряд ли, не поэзия ведь. Но если покопаться в памяти, то непременно вспомнятся дразнилки типа «Маша-растеряша» или «плакса-вакса», а еще «тили-тили, трали-вали» и даже «танцы-шманцы». Доктор филологических наук, профессор Тамара Матвеева рассказывает, откуда берутся повторы-отзвучия, они же — парные рифмованные слова.
В русской речи таких повторов много. Некоторые из них состоят из двух исходных слов, первое из которых называет, а второе характеризует названное: зеркало-коверкало, Валера-холера, Лиза-подлиза. При этом парное слово в целом чётко ориентировано на экспрессивность. Главная часть в нём — вторая, та, что характеризует (как правило, выражает отрицательную оценку, открытую или иронически припрятанную: Светочка-конфеточка).
Неудивительно, что таких образований много среди прозвищ, добавим к названным Славку-малявку, Юльку-пульку, Мишку-мартышку, Людку-верблюдку, а также тюху-матюху и жадину-говядину. А добавив, сразу столкнёмся с вопросом, за что и почему. Ну, со Славкой понятно: маленький — или ростом, или возрастом. Матюха — это Матвей в фамильярном исполнении, и он тюха, то есть размазня, ротозей, увалень. С Людкой уже хуже: высокая? Сутулая? Может плюнуть как следует? Всё уже неявно.
А почему жадина с говядиной спарилась, а не с курятиной? И вообще, при чём тут мясо?
Тем более что полное обзывание звучит так: жадина-говядина пустая шоколадина. Из чего следует, что ни мясо, ни шоколад ни при чём. Важно, чтобы было складно, вот и всё.
Эти слова возникают для смеха или для выражения раздражения, неприязни, досады, обиды. Правда здесь не важна, важно лишь выпустить пар, обозвав хорошенько объект своих отрицательных эмоций. Среди рифмованных повторов много совершенно бессмысленных с логической точки зрения (Лена-пена, Олежка-тележка, Зина-резина или корзина, плакса-вакса), а также со второй частью, которая вообще не слово: чудо-юдо, фокус-покус, ябеда-корябеда.
Есть такие, у которых и первая часть непонятна; фИгли-мИгли, хухрЫ-мухрЫ (о пустяках), цИрлих-манИрлих (о манерной барышне), шошка-ерошка (пренебрежительно о людях).
Такие повторы лучше всего показывают выразительную роль ритма и рифмы, а также силу интонации
Самым прямым образом чувство выражается интонационно, с помощью тембра голоса, растяжки гласных, силового нажима на звуки, звуковысотных модуляций. А в языке много маленьких слов: рта раскрыть не успел, как оно уже закончилось. Повтор продлевает слово, даёт больше возможностей интонационной выразительности, и эта языковая модель экспрессивности осознана русскими уже в фольклорные времена (вспомним парные слова звать-величать, дневать-ночевать, стёжки-дорожки, тренди-бренди, тары-бары-растабары).
То, что рифмованный повтор — это именно схема образования экспрессивной единицы, по которой можно сочинить собственный экспрессив, доказывают авторские слова. Эту модель любили Аркадий Гайдар, сочинивший злюшину-лягушину и зледину-медведину, Константин Паустовский, писавший сынишке: «Целую тебя очень-очень, мальчик-золотайчик!», Борис Заходер: «Зайцы убежали, птицы улетели, мышата-лягушата и те усвиристели», Андрей Вознесенский: «Есть балерины-тишины, балерины-снежины. Они тают».
Ну а мы, не поэты и писатели, а просто люди своего языка, можем сделать нечто подобное? Легко! Ведь есть модель, схема, а среди её реализаций отработана одна прекрасная возможность сочинить нечто парно-рифмованное: возьми нужное слово (то, что задело тебя в разговоре и вызывает желание посмеяться или высмеять по причине раздражения, возмущения, пренебрежения) и повтори это слово, слегка подпортив его начальную часть. Получишь экспрессив.
Русские давно это сделали, опытным порядком установив наиболее удобные звуки для замены начала исходного слова. Наиболее популярен в качестве замены звук [м] и звукосочетание [шм]. В итоге имеем хорошо известные танцы-манцы, танцы-шманцы и возникающие по требованиям ситуации лес-шмес, туалеты-муалеты, орехи-марехи, шарики-марики, зелень-мелень, шашлык-машлык, паузы-шмаузы, йога-мога и даже совесть-мовесть (все примеры — из реальной разговорной речи).
Сейчас вот нашу ситуацию определяет ковид. Хочу высказаться в этой связи уничижительно — и скажу ковид-шмовид, с соответствующей интонацией, конечно
Заметьте, сам сочиню разговорное экспрессивное словечко! И меня поймут совершенно адекватно, ведь модель в русском языке уже обкатана.
Штучки-дрючки устной речи (именно так, кстати, называется одна из первых научных работ о таких словах авторства Н. А. Янко-Триницкой). Тут, кстати, видим ещё одно удобное звукосочетание для замены, ср. у К. Паустовского в другом письме: «Твой папка-драпка». Возможны ли ещё какие-то? Конечно: вот, например, в прозвище Федя-бредя из дразнилки Федя-бредя съел медведя.
Как выбирают то или другое начало второй части? Думаю, здесь срабатывает фонетический слух и общее языковое чутьё человека. Положим, можно ли сказать Федя-медя или Федя-шмедя? Никто не запретит, устная разговорная речь — лучший полигон для эксперимента. Но первый повтор будет напоминать о меди, что ни к чему, а второй — принижать того, кого поддразнивают. А Федя-бредя просто звонкий и весёлый, и намёк на глагольную форму бреду от брести в связи с медведем очень уместен: бродил по лесу и набрёл на медведя. Вот и закрепился Федя-бредя, который медведя этого съел (шутка).
А в обзывалке на базе слова хлюзда (тот, кто хитрит в игре, нарушая правила) отмечено другое начало: хлюзда-мнузда, хотя и хлюзду-шмузду правильно бы поняли
Есть и грубый вариант применения данной модели, когда вторая часть начинается матерно, что нетрудно в силу краткости двух самых популярных слов такого рода. Конечно, и здесь фонетическая сторона важнее всего. Можно сказать йогурт-шмогурт, а кто-то изобрёл уже непечатный вариант второй части. Но это уже вопрос воспитания, что будет стоять вначале: [шм] или [ху]. Дискуссия о мате как части русской речи не утихает. Можно в неё включиться.
В целом же слова, о которых шла речь, ещё раз показывают, как развита смеховая культура в русском языке. Русская речевая техника выразительности чрезвычайно разнообразна, русский язык содержит не только огромное количество готовых экспрессивных слов и выражений, но и модели их создания, позволяющие добавлять к языковым, т. е. общим, словам собственные эмоционально-экспрессивные новообразования. Открывая тем самым дорогу к словесному творчеству, к оригинальному выражению собственных эмоций.
Фото: Shutterstock / MaraZe, Iurii Stepanov
Вообще-то злую волшебницу Ябеду-Корябеду также как и ее агентов Жадину, Говядину придумал детский писатель, художник и иллюстратор Александр Семёнов.