«Маша и Ойка», «Машины сказки», «Ученик волшебника», «Приключения желтого чемоданчика», сказки про Белоснежку и Кота в сапогах — все мы в детстве зачитывались этими книжками Софьи Прокофьевой. Редактор «Мела» Людмила Чиркова поздравила живую легенду с 95-летием и попросила рассказать о детстве, встречах с Чуковским и трансформации сказок за век.
«С Андерсена началась моя новая, особая жизнь»
Детство мое было очень счастливым. Отец мой был художник (Леонид Фейнберг — Прим. ред.), его брат, мой второй отец, был замечательный композитор и пианист (Самуил Фейнберг — Прим. ред.). Отец писал стихи и очень любил литературу, и я жила в очень творческой атмосфере. Мои родители не искали какого-то богатого образа жизни, а стремились к тому, чтобы дети могли развиваться, искать себя, находить свои увлечения. Это конечно было еще до войны. И пусть общая обстановка порой была достаточно тревожной, внутри дома всегда было тепло и уютно.
Я с детства любила сказки. Братья Гримм, Шарль Перро, Сказки Матушки Гусыни. Но поворотным моментом всей моей жизни стал день, когда мне подарили два тома сказок Ганса Христиана Андерсена. Мне было лет 7 или 8. Я читала и не могла начитаться. Братья Гримм часто склонялись в сторону скорее научного изыскания, жизни народа, обычаев. А здесь была абсолютная свобода фантазии, необычайный простор, какой-то мир без границ. Фантазии его не было ни начала, ни конца.
Я тогда еще не очень хорошо читала сама. И мне много вслух читала мама, которая обладала удивительным даром какого-то спокойного, уравновешенного и очень тонкого понимания литературы. Даже когда мы выросли, мы любили слушать ее. Так что с Андерсена началась моя новая какая-то особая жизнь, более осмысленная.
Школу я не очень любила, потому что я была хилая и не очень контактная, застенчивая девочка. У меня было мало подруг, только в старших классах появились друзья, и то даже не в школе. А скорее, в доме, во дворе. Двор вообще тогда для нас это было такое место встречи, общения.
«Не просто выбрать свой путь»
После окончании школы я встала перед дилеммой, куда же поступать. Я в это время уже писала стихи, свой Античный цикл. И конечно, с ними я не могла пойти ни в Литературный институт, никуда. Это были очень странные стихи и совершенно точно не подходившие требованиям той действительности. Был случай, когда я дома читала свои стихи другу брата, и он вдруг испугался и сказал: «Я у вас не был, я твои стихи не слышал, и тебе советую забыть про них и никому не читать».
Как-то я сидела и чертила, что-то такое, карандашом или ручкой на обрывке промокашки и нарисовала женскую головку. И папа, который сидел рядом со мной, сказал: «Слушай, а ты может способна к рисованию, дай я попробую тебя учить». А отец у меня был потрясающий учитель. Мне кажется, он мог обучить рисовать кого угодно. Под его руководством я нарисовала гипсовую голову Аполлона. С этого началось мое обучение. И через несколько лет я поступила в Суриковский институт.
Диплом я делала по книге Маршака «Сказка про сказку» — та самая, где: «Дрался Гришка с Мишкой, /Замахнулся книжкой, /Дал разок по голове — Вместо книжки стало две».
Я показала свой диплом Самуилу Яковлевичу. И он ему, неожиданно, очень понравился. Я помню, как мы пили чай в его гостиной из таких тонких, тонких чашечек, каких-то сказочных. А потом мой диплом наш главный художник Суриковского института повесил у себя в кабинете. Так он у него в кабинете и пропал.
Правда по окончании Суриковского стало очевидно, что иллюстрация — это все-таки не мое
И хотя в Детгизе вышли две книги с моими иллюстрациями и даже имели некий успех, я все больше понимала, что моя жизнь будет посвящена сказкам.
Но надо отдать должное Суриковскому институту, его суровой школе — она очень много мне дала. Чувство цвета в первую очередь. Когда я пишу сказки, все мое воображение полно цветных образов. И я их ощущаю движущимися и объёмными. Это всегда помогает в развитии сюжета. Но свои сказки я никогда не иллюстрировала. Я очень быстро поняла, что есть художники, которые делают это лучше чем я. Калиновский, Лебедев.
Когда мы писали пьесы для детей вместе с моим другом, замечательным поэтом Генрихом Сапгиром, мы иногда спрашивали друг друга: «Вот Кот в сапогах. Вот откуда он у тебя выходит, справа или слева?» Генрих задумывался и говорил: «У меня он выходит справа и справа деревья, и он выходит из-за деревьев». А я: «Ну как странно, у меня „Кот в сапогах“ идет по дороге. Такая дорожка, а он идёт слева». Но мы быстро объединили наших котов. И после дружно сочиняли вместе.
Когда меня спрашивают как я пришла к сказке, я не могу дать точный ответ. Это путь таинственный и очень личный. Одна моя знакомая рассказывала, что она попала в лесу в грозу. Молнии сверкали, грохотал гром. И вдруг она поняла, что она не в реальном мире, а в мире каком-то странном, созданном ее же фантазиями, что это она управляет этими молниями, и она стала писать сказки.
«Мне 95 лет, а я по-прежнему окружена принцессами и принцами»
Я росла на великолепных книгах Чуковского, Маршака, Пушкина. Особенное место в моем творческом восприятии заняла сказка «Конек-Горбунок». Я была покорена ее музыкальностью, оригинальностью, юмором необыкновенным. Это было замечательное время для сказки.
А потом начались сложности. Я помню, когда мы с Верой Николаевной Марковой (мачеха писательницы — Прим. ред.) пересказывали легенды Европы и принесли их в издательство. Нам сказали: «Опять принцессы, опять принцы и короли!». Мы говорим: «Ну а как же, это же король Артур! Как без короля?».
Однако в издательстве вычеркнули из нашего цикла легенду о Парсифале. Но спустя три десятилетия конечно же опубликовали. Потому что эта легенда лежит в основе всего и входит во все сборники европейских легенд. Без Парсифаля невозможно представить мировую литературу.
Избавиться от народных сказок, от сказок для самых маленьких невозможно. Никуда нельзя было деться от «Репки», «Курочки рябы». Они были тут, рядом. И я прилагала невероятные усилия, чтобы пробиться со своими принцессами, такими робкими в мир открытой литературы. И всё-таки мне это удавалось. Мне 95 лет, а я по-прежнему окружена принцессами и принцами.
Помню какое это было счастье, когда пришел Толкин
Это было невероятное событие и для детей и для взрослых. А после наступил момент, когда стало возможным открывать еще очень многое. Вера Николаевна Маркова тогда перевела японские сказки, в том числе «Землянику под снегом». Мы сидели на даче у Корнея Ивановича Чуковского и он все повторял: «Вера Николаевна, пока вы сидите в этом кресле у меня на террасе, я буду говорить только одно: вы гениальны, гениальны, гениальны».
Мне повезло жить в то время, когда мы были ближе с великими. Общение с Пастернаком — это одни из самых счастливых моментов в моей жизни. Я часто бывала у него на даче, читала ему свои стихи. До сих пор храню его подарок — тетрадь его стихов с личным автографом. Чуковский был очаровательный человек, очень тонкий и мудрый. Это просто счастье моего поколения.
Какая литература лучше, тогда или сейчас? Трудно сказать. Сейчас другие авторы и другие времена. Сейчас гораздо легче молодым войти в литературу.
«Нужны сказки для маленьких»
Когда у меня была маленькая дочка, было очень мало книг, рассчитанных на возраст 3-4 года. Был гениальный Чуковский. А дальше? Да, Маршак, Хармс и еще какие-то писатели, но в общем не хватало. И в издательстве мне говорили: «Нужны сказки для самых маленьких», а я их сочиняла в огромном количестве. Просто сочиняла, не думая записывать. Но когда мне сказали, что такие сказки нужны не только моей Машеньке, а вообще детям — я стала их записывать. Сейчас уже вышла третья книжка.
Это самые простенькие сказки, самые первые, говорящие о том, что нельзя говорить грубое слово «уходи». И не надо плакать, потому что мешаешь птицам петь, а лягушкам квакать. Нехорошо, когда мокрые штанишки, и что лучше спать без соски, потому что и маленькие белочки, рыбки, муравьи, — все спят без сосок.
Ребенок сам зовет к себе сказку. И она приходит к нему через родителей, через рассказчика, через лунный свет, падающий в окно
А дальше он сказку подхватывает, развивает. И потом уже использует свою фантазию. Когда в доме появляется маленький ребенок, одновременно пробуждаются какие-то скрытые творческие ресурсы в человеческой душе, в человеческом сердце — в дом входит сказка. И то, что многие родители придумывают для своих детей сказки, полные любви и тепла — это прекрасно. Это очень целебно и понятно для души ребенка.
Детям всегда нужны сказки. И старые и новые. Дети и сейчас читают и слушают так же, как и в то время, когда я была маленькой. Сказочные герои удивительно живучи. Они переходят от одного автора к другому, иногда трансформируются во что-то новое. Сказка не умирает. Сказка существует во всем мире, и нет страны, которая не имела бы общих сюжетов. Допустим, Япония, она же была закрытой страной. Русские купцы не могли проникнуть в Японию. Но та же «Земляника под снегом» — это несомненно влияние «Морозко», традиций мировой литературы. Сказки всегда проникали туда, куда не могли проникнуть никакие товары, никакие заманчивые предметы обихода.
«Возьми меня и почитай»
Дети — это нечто вечное. Нельзя сказать, что дети так вот резко изменились, скорее меняются какие-то реалии, привычки. Сейчас дети одеты совсем не так, как одевались мы, когда мы донашивали одежку наших старших братьев. Я всё детство ходила в мальчиковых штанишках и рубашках, донашивая их за братом. Я это помню, потому что платьица было просто невозможно купить. Но это совершенно ничего не меняло.
Я помню, что ровно такие же фантазии и чувства были потом и у моих детей, которые уже росли в более благополучной обстановке. Вокруг меня всегда много детей, да у них новые взгляды, увлечения, стремления, мечты о его мирах, и профессии, которые они выбирают. Но это временные особенности. А суть ребенка, если копнуть глубже и добраться до его внутреннего: души, сердца — она же остается неизменной из поколения в поколение.
Нельзя сказать, что вот 20 лет назад дети были одни, а сейчас другие, и какие-то из них лучше или хуже
Это как сравнивать два разных букета цветов полевых. Вот здесь, на этом поле, одни цветы, на другом поле другие. Но как сравнивать, кто лучше? Может быть, на ваш вкус, там, где больше васильков. А на мой вкус там, где больше ромашек.
Детям свойственно такое особое чувство: они умеют мечтать. Умеют надеяться. Другое дело дети войны — они прошли слишком раннюю, слишком суровую школу жизни. Это особое. И все-таки они остаются романтиками, мечтателями. И таким детям может помочь книга.
Книга как предмет — это нечто особенное. Это не игрушка, не вещь, не изящная статуэтка. Это пропуск в удивительный мир. И если ребенок полюбит сказку, то рано или поздно настанет момент, когда все взрослые заняты, и погода плохая, и из носа течет. И он сам возьмет книгу, откроет ее и начнет читать. А привыкнув читать, он уже никогда не перестанет любить делать это. Этот процесс станет для него насущным и питательным.
Жаль, что книги иногда отступают под напором ярких увлекательных игр
Иногда вполне пустых и даже порой вредных. Но это временно. Наступает момент, когда ребенок, если у него есть чувство прекрасного (а оно есть почти у всех детей), вернется к книге. Искусственно заставить его любить книгу и отказаться от футбола, хоккея или какой-нибудь игры-стрелялки невозможно. Но когда книга стоит на полке, она обладает даром позвать: «Возьми меня и почитай». Книги говорят очень тихо, почти неслышно. Но душа ребенка слышит этот голос.
Не надо смущаться, что какое-то поколение позже приходит к любви к книге. Все равно наступает момент, когда ребенок или уже довольно взрослый человек открывает книгу и забывает об играх, компьютерах.
Я не могу сказать, что я люблю конкретно какую-то сказку, что вот именно «Кот в сапогах», «Дюймовочка» или, допустим, «Снежная королева». Хотя последняя впитала в себя все особенности мировой сказки. Просто мне кажется, что когда я называю какую-то сказку любимой, я обижаю другие сказки. А я в принципе люблю мир сказок, просто за его существование, за фантазию, за его безграничность, за то, что можно идти по дороге сказки и ей никогда не будет конца.
Фото: из личного архива С. Прокофьевой, предоставлено Издательской Группой «Азбука-Аттикус»
