«Дача» в этом году — главное слово для всех отпускников. Так почему бы не рассказать о легендарных дачных местах вокруг Москвы, подумали мы. И решили начать с Переделкина — культового места с 85-летней историей, поселка, где рождались книги Пастернака и Чуковского, впервые читали свои стихи Ахмадулина и Рождественский и гостили Высоцкий, Солженицын и Плисецкая.
Поселок Переделкино расположен в 5 километрах от МКАД, сегодня он часть Новой Москвы. Но к новостройкам, с которыми обычно ассоциируют данный столичный округ, это место, конечно, никакого отношения не имеет. Одноименная платформа была открыта тут еще до образования СССР, в XIX веке. Никакой организованной сельской жизни с удобствами на рубеже веков в Переделкине, правда, не было, но зато потом она буквально забила ключом — и поселок стал центром притяжения столичной интеллигенции. По крайней мере, в летние месяцы точно.
В начале 1930-х вокруг Москвы стали появляться первые дачные кооперативы — в них давали дома писателям, художникам, ученым. Принято считать, что идея создания отдельного писательского городка такого типа принадлежала Максиму Горькому: он якобы рассказал Сталину о том, как живут европейские литераторы в своих загородных резиденциях, и в 1933 году Совнарком учредил постановление «О строительстве „Городка писателей“». К 1935 году в Переделкине построили около 30 деревянных писательских дач. Дома были довольно простыми: одно- или двухэтажными, но зато с просторными светлыми террасами; за проект отвечал немецкий архитектор Эрнст Май.
Стать жителем Переделкина, просто придя с улицы, было невозможно. Каждую дачу закрепляли за отдельным писателем — пожизненно и бесплатно
Правда, после смерти хозяина семья должна была покинуть дом в течение полугода: дача переходила к другому его коллеге.
В первой волне поселившихся в Переделкине были Исаак Бабель, Илья Эренбург, Илья Ильф и Евгений Петров, Артем Веселый и даже Лев Каменев — некоторые из них были вскоре репрессированы, и дома перешли к новым хозяевам.
Живыми легендами Переделкина считались Борис Пастернак и Корней Чуковский: оба прожили там до конца своих дней, а в их домах теперь располагаются мемориальные музеи. Дом Чуковского, впрочем, еще при жизни писателя был центром притяжения: все переделкинские дети помнят праздничные костры в начале и в конце лета, которые устраивал «дедушка Чуковский». А взрослые вспоминают многочисленных именитых гостей Корнея Ивановича, среди которых, например, неоднократно бывал Солженицын.
Позже в Переделкине поселились Белла Ахмадулина, Булат Окуджава, Андрей Вознесенский, Роберт Рождественский, Евгений Евтушенко, Василий Аксенов и другие шестидесятники. Дома у Ахмадулиной собирались не только соседи, но и весь творческий авангард того времени: приезжали Владимир Высоцкий и Майя Плисецкая, гостили иностранные писатели и журналисты, — это было, пожалуй, самое яркое и насыщенное время в жизни поселка.
Сегодняшнее Переделкино утратило былое очарование: рядом с чудом сохранившимися писательскими дачами (их становится все меньше) можно увидеть построенные в 90-х каменные «замки». Но приехать сюда на прогулку можно и нужно — сводить детей в Дом-музей Корнея Чуковского, заглянуть на бывшие дачи Пастернака и Окуджавы (там тоже сейчас музеи), побродить по улицам, как это любили делать все знаменитые жители поселка: сначала по «малому кругу», а потом совершить путешествие «вокруг света».
Тина Катаева, внучка писателя Валентина Катаева:
Наша семья живет на даче в Переделкине с 1941 года. Когда началась война, мы перебрались в Москву, потом уехали в эвакуацию, а вернулись на дачу в 1944 -м. Помню, что в комнатах тогда стояли нары: во время войны на даче располагалась рота или какое-то небольшое подразделение солдат.
В те годы было печное отопление, потом постепенно все перешли на уголь, появился водопровод, и после войны поселок организовали так: три основные параллельные улицы — Серафимовича, Горького, Лермонтова — и небольшие переулки. В Переделкине всегда было принято гулять, все писатели приезжали и гуляли. Был «малый круг» — прогулка по двум параллельным улицам, а через все три улицы — большой круг, или «вокруг света». Люди встречались на улицах, практически весь поселок был знаком между собой.
На нашей улице находится дача Чуковского — он был соседом через забор. Дальше была дача Сергея Смирнова, автора «Брестской крепости», а потом — дом Льва Кассиля
Часть писательских семей жила в Переделкине круглогодично, а часть приезжала только на лето. Мои дедушка и бабушка где-то с 1959 года жили там постоянно. В Переделкине всем давали очень большие участки, и в послевоенные годы, когда было голодно, было принято держать сторожа: в сторожку пускали жить людей, которые ничего не платили за аренду, но подметали двор и наводили какой-то порядок на участке.
Мой дедушка финансово помогал семье своего брата Евгения Петрова, автора «Двенадцати стульев», который погиб в войну и у него остались два сына. И семье моей бабушки — у нее две сестры, соответственно, их дети и внуки тоже всегда находились у нас на даче летом. Чтобы всех прокормить, бабушка и дедушка купили корову, и наши сторожа ухаживали за ней, а молоко шло пополам. Потом сторожа завели кур и еще какую-то живность и иногда давали нам, скажем, яйца, но это была уже их собственность. В какой-то момент бабушка с дедушкой держали козу, и когда у нее родился козленок, коза некоторое время жила в крошечной комнатке прямо в доме. Животные тогда были у многих в поселке.
Естественно, был огород, сад: сажали картошку, морковь, кабачки, соседи сажали всё, что только можно: у кого-то росла даже спаржа
Люди друг другу передавали семена, навыки. Остатки огорода были еще в моем детстве, но это скорее было уже баловство. А еще у нас было огромное клубничное поле — уже в пятидесятых. Сначала мама с Павликом, моим дядей, занимались прополкой клубники и срезали «усы» — это была их общественная нагрузка, — а потом уже я.
У большинства людей были собаки и кошки. Собаки бегали сами по себе, знали всех гуляющих: или проходили мимо, задрав нос, или подбегали поздороваться. Даже собаки тут тоже ходили друг к другу в гости. У нас была белая болонка Стёпка и рыжий пёс Мишка, помесь сеттера неизвестно с кем, у нас он назывался «помесь бомбы с мотоциклом». Бабушка ходила в гости с собаками к своей подруге Елене Сергеевне Лаптевой, а те приходили с братом нашего Мишки к нам в гости, и иногда собаки делали подкоп под ворота и удирали друг к другу.
По поселку сначала ходили, а потом уже ездили молочники, и мы у них покупали молоко, из которого делали творог и простоквашу
Бабушка Эстер, моя мама и дядя Павлик были любителями кофе, а дедушка пил то, что он называл «бурдоне», — кофейный напиток из злаков. Соответственно, бурдоне доставалось и мне до 13 лет, пока я не взбунтовалась и не вытребовала настоящий кофе. Обед у нас был в два часа — собирался весь дом. Всегда был суп, обязательно вегетарианский: бабушка брала рецепты у итальянцев, у наших знакомых французов, всегда было что-то навороченное и страшно вкусное. И, естественно, зелень, салаты, овощи. Делали фаршированные кабачки, Эстер делала соте и икру из баклажанов. Я до сих готовлю по ее рецептам.
Обязательным был пятичасовой чай — файвоклок. Бабушка родилась в Париже, во время Первой мировой войны ее семья бежала в Лондон и в двадцатые годы вернулась в Россию. Доставшаяся от матери тобольская традиция чаепитий с пирогами и английский файвоклок были у нее в крови. Поэтому в пять часов у нас делалась или творожная запеканка с изюмом, или пирожки из слоеного теста, но чаще всего бабушка делала настоящий английский пай с яблоками. Это было всегда, не было такого, чтобы чего-то из этого у нас не было на столе в пять часов. Люди знали, что можно позвонить и спросить, можно ли зайти на чаек, и постоянно кто-то приходил.
Естественно, не все соседи дружили, но какими-то группами было принято ходить друг к другу в гости
Среди массы народа, жившей в Переделкине, было несколько человек, которые могли приходить к нам без звонка. Калитка закрывалась на деревянную вертушку, и около этой вертушки была прорезь, то есть формально калитка закрыта, но те, кто хотят, могли просунуть руку и открыть. С Чуковским у нас был общий забор, и там тоже была калитка с такой вертушкой. Корней Иванович всегда мог прийти, как и мы к нему, но чаще всего этой калиткой пользовалась я и нагло сидела у него на голове.
Прямо под кабинетом Корнея Ивановича была береза, где росли белые грибы, я их там всегда собирала. Он меня очень любил, и я знала, что, когда он работает, к нему не надо лезть наверх в кабинет, но если начинала собирать грибы, он, когда мог, всегда спускался.
Корней Иванович — это особая для меня жизнь: помимо прочего, с ним были связаны костры «Здравствуй, лето» и «Прощай, лето». На этих кострах выступала Рина Зеленая, которую мы обожали, выступал Аркадий Райкин, который жил тоже в Переделкине. Я была страшно в 4–5 лет влюблена в Райкина, и дедушка меня повел с ним знакомиться, а я пряталась за его ноги.
Без звонка к нам могли приходить Вознесенский, Евтушенко, Аксенов, Белла Ахмадулина
Те, кого открыл дедушка, когда был главным редактором журнала «Юность», продолжали приходить к нам, даже когда он ушел оттуда. Когда в Переделкине бывали Кайсын Кулиев, Расул Гамзатов, они тоже имели право прийти без звонка. Дом был для многих открыт. Вознесенский периодически приводил к нам знакомых: они могли ввалиться к деду большой компанией, и пока Эстер соображала, что поставить на стол, просто читали стихи. Как-то они привели Окуджаву, по чьим-то воспоминаниям, он у нас пел, но мама и Павлик этого не помнят.
Очень часто дед устраивал такие тусовки летом: выносили столик и дачные плетеные кресла, и собиралось огромное количество народу — «замечательные ребята», как их называла бабушка. Вся эта тусовка жутко творческая, они говорили об искусстве в основном — это было то, чем все болели. Всегда было красное сухое вино — было сложно его достать, и дед закупал огромные плетеные бутыли гамзы — болгарского сухого вина, которые у нас всегда стояли ящиками под лестницей. Делали сифоном содовую воду и вино пили или в чистом виде, или в виде шприца с содовой, но весь молодняк гордо отказывался: «Разведенное вино пить не будем».
В Центральном доме литераторов в Москве был буфет, где продавалось иногда то импортное вино, то мартини, то коньяк, всё это покупали тоже и хранили на случай летних тусовок. Дом всегда был открытым, гостеприимным. В общем, это была очень доброжелательная атмосфера, такой идиллический деревенский быт с единением и общением, картина ушедшего мира, времени, взаимоотношений и ценностей.
Иллюстрация: Дарья Фомичёва для «Мела»
