«Мам, а пукать — это смешно?». Почему дети любят туалетный юмор и стесняются взрослых
01.11.2020
В издательстве «Росмэн» вышел сборник Аси Петровой «Кто что скажет — все равно» — это рассказы о жизни и проблемах современных школьников. Причем проблемы эти далеко не всегда нравственные. Как и все обычные дети, герои книги задаются самыми земными вопросами. Например, смеются над туалетным юмором и размышляют, прилично ли это делать. И если нет, то почему.
Когда у нас в школе один мальчик на уроке пукнул, все смеялись. Просто умирали от хохота. Он, кстати, сам сначала посмотрел на нас испуганно, а потом засмеялся. А Марина Станиславовна, учительница литературы, которая меня не любит, разозлилась. Она сказала: «Что смешного?» И почему-то посмотрела на меня. И хотя у меня почти всегда готовы ответы на её вопросы, тут я не нашёлся что ответить. Я просто перестал смеяться. С трудом, но перестал.
Паша в тот день в школу не пришёл, обсудить было не с кем, так что я вернулся домой и спросил у папы его мнение. Папа занимался работой и совсем не хотел делиться мнением.
— Ну пап, — приставал я.
Папа сидел за компьютером и звонил по двум телефонам.
— Ну что? — Папа как раз набрал номер и включил громкую связь.
— Как ты считаешь, пуки — это смешно?
Папа оцепенел. Стало тихо. Его деловой партнёр как раз снял трубку и услышал меня.
— Уйди, — произнёс папа замогильным голосом, и я понял, что ему совершенно не смешно.
Поскольку с папой ничего не вышло, я пошёл к маме. Я знал, что она много знает про пуки. Она рассказывала, что всё время пукала, когда была мною беременна и у неё был большой живот.
В общем, я зашёл на кухню, сел на стул и стал наблюдать за тем, как мама варит борщ. Суп был уже почти готов, но мама всё ещё хлопотала, добавляла приправы, пробовала. Когда она поднесла ко рту очередную ложку с горячим супом, я спросил:
— Мам, а пукать — это смешно?
Мама слегка подавилась супом, кашлянула и сердито сказала:
— Что ты глупости говоришь! Прямо под руку!
На следующий день после того, как мой одноклассник пукнул, мой другой одноклассник — Коля — придумал специальный трюк. Он как-то сжимал ладони, между ладонями скапливался воздух, и получался такой звук, как будто кто-то пукнул. Ну и на каждом уроке Коля изображал эти пуки, весь класс сходил с ума от хохота, а учителя сердились, недоумевали, в конце концов вычислили Колю, выгнали из класса и долго вели с ним воспитательные беседы.
Смысл бесед заключался в том, что пуки — это не смешно. Почему не смешно, учителя так и не объяснили
— Но почему не смешно? Ведь на самом деле смешно! — Я шёл из школы вместе с Пашей, и мы рассуждали. —Ну потому, что… Ну это как описаться… Вроде как неприлично, потому что… Вернее, нет, это как бы не смешно, потому что указывает на какую-то, — Паша задумался, — аномалию!
Я посмотрел на него в упор, и мы оба расхохотались.
— Ага, пукнул — это, конечно, аномалия! — смеялся я. — Ну, я не знаю, может, просто звук смешной?
— Абсолютно обычный звук.
— Ну, значит, это и впрямь не смешно. А все, кому смешно, просто дураки. Вот ты сам, когда пукаешь, ну, в одиночестве, ты ржёшь?
Я опять захохотал. И хохот не проходил.
— Вот видишь… Почему-то смешно, только когда другие…
Так мы с Пашей ничего и не выяснили, а вечером мы с родителями поехали на машине за продуктами. Я хотел сам выбрать себе большие чипсы, мама вечно покупала не те. Папа был не в духе и постоянно огрызался на маму. И ещё заодно мне припомнил, как я ему подпортил деловую беседу.
— Да не обращай на него внимания, — весело говорила мне мама. Она всегда подтрунивала над папой, когда он злился. — Папа наш сноб, его пуками не рассмешишь.
И тут у меня в голове что-то щёлкнуло.
— А кто такой сноб? — спрашиваю.
— Ну-у… — Мама взяла с полки хлопья. — Это тот, кто всем портит веселье. Не даёт посмеяться над пуками, например.
— Я не сноб! — Папа вдруг резко обернулся и выронил банку с горошком. — И никому я не порчу веселье!
— Тогда признай, что пуки — это смешно, — сказал я.
Папа отвернулся. Домой мы ехали молча. И вдруг мама случайно пукнула. Пукнула на всю ивановскую. Мы с папой молчали. Я боялся его разозлить. Мама смущённо сказала:
— Извините, пожалуйста, не удержалась.
И вдруг папа как захихикает. И я вслед за ним. А вслед за нами засмеялась мама.
— Вы же говорили, что пуки — это не смешно! — ухохатывался я.
— Конечно, не смешно! — веселился папа.
— Абсолютно не смешно! — выдохнула мама сквозь смех.
«Ну и ладно, — подумал я. — Значит, иногда можно посмеяться над тем, что абсолютно не смешно. И это очень даже весело!»
Я встал в очередь к кофейному автомату и вдруг увидел перед собой её. Нашу учительницу по литературе. В последнее время я решил, что будет лучше, если я попытаюсь вести себя с ней более естественно и раскованно. Я подумал — может, мы станем друг другу больше нравиться и напряжение постепенно рассосётся. В другой раз я бы тихо дождался, пока она возьмёт кофе и уйдёт. Или ушёл бы сам. Кофе можно выпить на любой другой перемене. Но тут — была не была: я чуть склоняюсь и громко говорю: «Здравствуйте, Марина Станиславовна!» Она оборачивается и сдержанно мне улыбается. Я тоже улыбаюсь. Отличное начало.
Кофейный автомат работает медленно. Мы с Мариной Станиславовной стоим вполоборота друг к другу и ждём. Пауза длится. Надо о чём-то говорить. Я спрашиваю:
— А мы в пятницу будем на уроке сочинение писать, да?
Вообще-то вопрос глупый, потому что я и так знаю про сочинение. И она знает, что я знаю. Тем не менее любезно отвечает:
— Да. Только не в двадцать пятом кабинете.
Я радуюсь: появилась новая тема. Загадочный кабинет, о котором я ничего не знаю, а значит, можно задать нормальный, неглупый вопрос. И я спрашиваю:
— А в каком?
Вопрос доставляет мне такое удовольствие, что я просто млею: у меня с Мариной Станиславовной светская беседа! Про кабинет! Точнее, про номер кабинета.
— Я пока не знаю. Ближе к пятнице скажу. Но ты передай ребятам, чтобы у двадцать пятого никто не ждал.
Вот так поворот! Теперь она ещё и просит меня что-то кому-то передать! Я вроде как её поверенный… Ну или почти. От восторга я краснею и говорю:
— Будет исполнено!
Реплика дурацкая, но не дурная. К тому же учительница снова мне улыбается. Это отличный знак. Мы сближаемся. На самом деле не так уж она мне и не нравится. Она хорошая. Только меня не любит…
Вдруг она говорит:
— Кстати, Витя, я хотела тебе сказать: твоё эссе о Пушкине мне очень понравилось. Приятно было его прочитать. Я чуть не подпрыгнул до потолка. Вот это да! Вот это да-а-а-а!
Тут и кофе подоспел. Она взяла свой стаканчик, сказала: — Ну всё, покидаю тебя.
А я в ответ, всё ещё думая про эссе, как выпалю: — Ура-а-а!
В тот момент она уже сделала несколько шагов к выходу и обернулась, смерила меня ироническим взглядом.
— Ой, я не то хотел… Я не это имел в виду… Ну, не в смысле ура, что вы…
— Ну да… — Она как будто колебалась. — Но прозвучало это… И она ушла. А я остался стоять. И думать… о том, что я полный идиот.
Слова не давали мне покоя. Целый день я гадал, как бы исправить косяк. Ведь разговор шёл как по маслу!
Это ж надо было так облажаться в самом финале. Я думал и думал, хотел ей всё объяснить, потом решал, что это глупо, потом снова собирался с духом, а потом случайно наткнулся на неё в коридоре. Ну идём мы почти бок о бок, она поворачивает голову и говорит:
— Я узнала — в пятницу будем в тридцатом кабинете.
— Ясно, — говорю я. Набираю в лёгкие побольше воздуха, и: — Надеюсь, вы не приняли всерьёз моё «ура»?
Марина Станиславовна замахала на меня руками:
— Витя!
Я почувствовал, что в очередной раз выставил себя идиотом, и попробовал снова реабилитироваться:
— Просто…
И тут мне вдруг пришло в голову, что ведь на самом деле я и правда не хотел стоять рядом с ней перед кофейным автоматом, на самом деле мне и правда было неловко, на самом деле я и правда хотел, чтобы она исчезла, на самом деле я был рад, когда она взяла наконец свой кофе и…
Я смотрел на учительницу разинув рот, не зная, что сказать.
— Витя, я тебя поняла, — сухо произнесла она.
— Хорошо. Я замолчал. А что тут ещё скажешь? Она меня действительно поняла…
Иллюстрации: Алиса Юфа
