«В 10-м классе у нас всего два ученика». Учитель из школы на острове в Псковском озере — о миссии педагога, детях и русалках

Вячеслав Новиков преподает литературу и русский язык в школе на острове имени Залита (он же Талабск) в Псковской области. Он рассказывает, как помогает детям полюбить литературу и почему плачет каждый раз, когда читает вместе с ними «Муму».

«Иди в пед, будешь тамадой!»

Школу я окончил в 2006 году — жил тогда в городе Кировске Мурманской области. А вузы выбирал в двух городах, где у меня жили бабушки: в Пскове и в Твери. Хотелось изучать международные отношения в Тверском государственном университете, но не поступил.

Так я попал в Псковский государственный педагогический университет, чтобы стать учителем русского и литературы. Туда меня направила мама. Аргументы у нее были такие: «Там тебя научат тамадить — если что, будешь тамадой». В университете мы проходили древнерусскую литературу, потом античную. Я все думал: «Боже мой, когда уже начнут учить тамадить? Когда я буду вести мероприятия?» Оказалось, что никогда не начну. Но о своем выборе я никогда не жалел: направление оказалось таким интересным и увлекающим, что невозможно было не полюбить эти предметы — литературу и русский язык.

Никогда не думал о том, что быть педагогом как-то непрестижно. В школе меня учили уважаемые и интеллигентные преподаватели, которые и создали в моей голове четкий образ того, каким должен быть учитель. Моя учительница математики, Галина Николаевна, до последнего была уверена, что я тоже стану учителем математики. Сильно удивилась, когда я выбрал другое направление. Мы с Галиной Николаевной до сих пор общаемся — она дает мне мощную поддержку несмотря на то, что я давным-давно перестал быть ее учеником.

В озере полно русалок, папа одну видел

Я пришел в Остенскую школу и ее филиал на острове Залит сразу после университета. Попал сюда чудом, по случайности — да так и остался. Так вышло, что, когда все начали искать работу сразу после выпуска из вуза, я отдыхал. В конце августа решил, что пора бы уже трудоустроиться, пришел в управление образования. Оказалось, есть всего две вакансии, причем обе — в сельских школах. Одна- за 15, вторая — за 30 километров от Пскова. Выбрал ту, что ближе.

Остенская школа — одна из старейших школ области, ей недавно исполнилось 165 лет. Залитская школа, ее филиал — это потрясающе доброе место. Его, конечно, создают люди. Вот сама Тамара Петровна, местная легенда, учительница, которая проработала здесь всю жизнь, приходила в учительскую комнату и заботливо говорила: «Я тебе супа сварила».

Зимой у нас в деревне живет человек 80, а летом появляются дачники, людей сразу становится больше

Иногда на остров приезжают паломники. Тут когда-то жил старец Николай Гурьянов. Он скончался в начале двухтысячных, но и сейчас к нему едут — может быть, за каким-то незримым советом.

Места очень живописные: остров находится в центре Псковского озера. Здесь живут соловьи, лебеди. Однажды посреди ночи я услышал какие-то истошные крики. Та самая легендарная учительница Тамара Петровна, «бабушка» всех залитских детей, тогда мне сказала: «Лебеди всю ночь тошнуются». Что это значит? Тамара Петровна ответила: «Тоскливо кричат».

Хотел однажды повести ребят к озеру, а одна ученица мне отвечает: «Папа говорит, на озеро ходить нельзя, потому что в этом году не было крестного хода и там полно русалок. Он даже одну видел». Я тогда задумался: может быть, они действительно знают больше, чем я? Может, там и правда полно русалок?

Как мне жилось при Ленине

Когда я только начал работать, дети меня восприняли по-разному. Некоторые заваливали стихами собственного сочинения, а кто-то, наоборот, замкнулся.

Ребята даже придумывали для меня испытания. Как-то прихожу на урок в 9-й класс, а там все сидят в шапках. Я говорю: «Снимите шапки». Отвечают: «Нет». Позвал завуча, завуч тоже просит снять шапки — никакой реакции. Завуч развернулась и ушла. И я подумал: «Правда, пусть так сидят». На один урок ребят хватило. А на следующий они пришли уже без шапок.

Этот же класс потом пытался меня игнорировать: они договорились молчать на уроке, пришлось проводить занятие в форме монолога. После ко мне подошли девчонки, извинились, сказали, что их мальчики попросили. Я все понимаю.

Свел ситуацию к шутке и не стал раздувать конфликт — дети поняли, что троллить меня бессмысленно

Для учителя важно сильное самообладание. Сдерживаться нужно. Дети отличаются от взрослых: те уже были детьми, а дети взрослыми — еще нет. Поэтому к детям нужно относиться спокойнее, прощать их. Они только учатся выстраивать свое поведение и допускают ошибки. Где-то действительно лучше посмеяться и так свести проблему на нет.

Разжечь костер конфликта очень легко, а вот выбраться из этой ситуации сложно. Но представьте, если такое произошло между учителем и пятиклассником, с которым вам вместе идти до 11-го?

Сейчас, когда ребята приходят в класс, они воспринимают меня как данность. Уже окончили школу те дети, которые помнят меня как молодого педагога. Так что представление о том, сколько мне лет, у всех очень условное. Некоторые думают, что я видел Ленина, и спрашивают, как мне при нем жилось.

Когда мне исполнялось 30 лет, ко мне пришли ученики: «Поздравляем с юбилеем! Вам сколько теперь, 50?» Оказалось, они так решили, потому что у меня борода — а значит, я уже «старенький».

Ехал из психиатрической больницы и плакал

В сельских школах я работаю уже 10 лет. Какое-то время даже совмещал преподавание в двух учреждениях — в Остенской школе деревни Ершово и в Острове-Залите. С понедельника по среду работал в первой, а потом садился на автобус, ехал на берег Псковского озера, садился на катер — и так добирался до острова.

Оба эти учреждения теперь филиалы одной большой сельской школы, и ими эта организация не ограничивается. Я езжу еще в один филиал — при психиатрической больнице. Там не очень много детей, но они есть, и их надо учить. Возраст разный — от началки и по девятый класс.

Мы занимаемся втроем: я, ребенок и санитар, который его сопровождает. Бывает, если ученик долго молчит, медработники не выдерживают и говорят: «Да я сам все знаю! Можно ответить?» Конечно, я очень рад, что они всё знают, но мне ведь нужно, чтобы ответил сам ученик. Как-то санитары мне признались, что у них выстраивается очередь из тех, кто хочет пойти на мой урок.

В психиатрической больнице мне доводилось учить разных детей — были трудные, запущенные ребята, а были очень одаренные. Например, один мальчик, проходивший лечение, потрясающе рассуждал на темы литературы, русского языка. Но он скорее исключение: большинство детей из неблагополучных семей, с непростыми особенностями психики. Работать с ними трудно. Я объясняю одно, а ребенок находится в своем мире, он видит что-то другое.

К таким детям нужно быть еще добрее и терпимее, несмотря на то что они чаще выводят вас из себя

Бывало, я ехал из психиатрической больницы и плакал. В такие моменты понимаешь, что ты как человек и учитель ни на что не можешь повлиять, что в головах у детей уже включена какая-то особая программа и из своей колеи ребенок, скорее всего, не вырвется.

Хотя всякое бывает. Однажды встретил на улице двух бывших учеников из той школы, понял, что они идут в компании сокурсников по училищу. Я их узнал, они меня тоже — понял это по их глазам, — но не поздоровались. Сначала обиделся, а потом подумал, что они, наверное, сделали правильно. Как бы ребята себя чувствовали, если бы однокурсники спросили: «А откуда вы его знаете?» Поэтому я просто порадовался, что они учатся, получают профессию. Пусть у них все будет хорошо.

В этом году в больнице у нас нет постоянного кабинета, мы занимаемся в приемной. Это уже хорошо. Я благодарен администрации больницы. Рад, что там понимают, что некоторым детям необходимо обучение, и разрешают его даже в условиях ковидных ограничений.

Местные трудолюбивее городских

Когда меня спрашивают, почему я остаюсь преподавать в сельской школе, то ожидают, что я что-нибудь скажу про зарплату. Да, у меня есть надбавка за работу в сельской местности, надбавка за оплату коммунальных услуг. Но и работать в сельской школе сложнее.

Из 90 детей, которые учатся в филиалах школы, около 30 обучаются по адаптированным программам: у них есть различные проблемы, связанные с психическим и речевым развитием.

Например, один мальчик в 4-м коррекционном классе не умеет читать, зато умеет писать

Постепенно мы с ним проходим буквы. И я считаю большим достижением, когда он говорит: «А вот эту буковку мы вчера писали». Ребенок не понимает, как она называется, и, может быть, никогда ее не прочитает, но зато узнаёт ее! И при этом может записать в дневнике: «Русский язык». Когда я спрашиваю, как он это делает, он говорит: «„Русский язык“ — это самое большое название предмета». А «математику» он записывает как «мат» — и говорит, что этот предмет можно зафиксировать «всего тремя буковками».

Сельский учитель должен не только преподавать, но и быть детям наставником, тьютором, в каком-то смысле даже родителем. Показывать ученикам другой образ жизни, рассказывать, что есть театры, музеи, другие культуры. От педагога зависит, узнают ли сельские дети о конкурсах, олимпиадах для школьников, обратят ли на них внимание. Многие ребята прислушиваются, но есть и такие, которых никакие разговоры не возьмут.

Нам говорят, что в каждом человеке есть талант, что каждый — особенный. Но, может быть, не все особенные?

Может быть, не всем предстоит сделать научное открытие, написать книгу, стать музыкантом?

В селе должны быть хорошие работники: доярки, комбайнеры. И в этом нет ничего плохого или неправильного.

Местные ребята трудолюбивее городских. Здесь не возникает вопросов, нужно ли выходить на субботник или убираться в классе. А вот со сдачей экзаменов проблемы случаются. Детям приходится выполнять задания, ориентированные на городских ребят, выросших в другой культурной среде, в других семьях. Городские дети справляются с такими заданиями хорошо, порой и без помощи репетиторов, а с сельскими школьниками материал приходится зазубривать, и он все равно никак не идет. Пока у нас не появятся адаптированные материалы для сельских ребят, многие из них так и продолжат учиться по принципу «лишь бы сдать, лишь бы тройка, лишь бы поступить дальше и выучиться на тракториста или электрика».

Есть родители, которые каждый день возят своих детей в город, потому что там больше возможностей: 3D-моделирование, 3D-принтеры, робототехника. Я их понимаю. У детей в городе действительно будет другая учебная среда. Нельзя сказать, что в нашей школе она какая-то плохая: мы умеем работать, мы можем работать, мы уже выпускали и медалистов, и олимпиадников. Но среди детей таких единицы, и мы их поддерживаем и стараемся развивать, если видим способность и талант. Но, как правило, именно таких ребят в итоге увозят в город.

Хотя порой происходит обратное — детей везут к нам. В селе ведь часто обучаются практически индивидуально. Так, в 10-м классе у нас всего два ученика. Если один из них заболевает, со вторым занимаются персонально. Впрочем, даже в классах побольше, на 8 и 10 человек, школьники прекрасно знают, что они все под пристальным вниманием и халтурить бессмысленно.

И все начинают рыдать

У нас в школе есть проблемы с русским языком: правильное написание ребята усваивают с большим трудом. А вот литература трудностей не вызывает. Я сам человек впечатлительный и ежегодно, когда мы проходим «Муму», плачу. Когда читаем «Кому на Руси жить хорошо» и доходим до трогательных моментов, а ребята молчат, я думаю: «Так, что-то тут не подействовало». А когда они прочитают так, что до них все дойдет и все начинают рыдать, мою задачу можно считать выполненной.

Наши уроки проходят в формате избы-читальни. Мы читаем тексты на уроках, потому что дома, к сожалению, это невозможно: кто-то сидит с младшими братьями и сестрами, кто-то помогает взрослым по хозяйству, кто-то идет на ферму. Задавать домашнее задание просто бессмысленно, дети не могут его выполнить. Так что пусть текст звучит в классе. Дмитрий Лихачев говорил о том, как важно «звучащее слово», и я с ним согласен.

У меня учились девочки, которые рыдали из-за Печорина, до последнего переживали за Базарова. Таких немного, но литература нравится почти всем детям. Конечно, все произведения прочитать в классе мы не можем: с «Преступлением и наказанием» это не получится, например. Помогают экранизации и современные методы работы — например, мы составляем облако слов, чтобы изучить образы и подготовиться к экзаменам.

Учитель должен быть проводником нравственности. Литература показывает, например, как выйти из любовного треугольника. Мы видим пример Татьяны Лариной и почти тут же — Анны Карениной. Нашим ребятам, воспитанным на популярных телешоу с бесконечными тестами ДНК или семью отцами одного ребенка в студии, нужно объяснять ситуации из книг, рассказывать о нравственности. И делать это должен человек, которого дети любят, уважают, к которому они прислушиваются.

Не думайте, что я на самом деле такой занудный и правильный. Просто учитель в сельской школе — человек, на которого равняются.

Я иногда вспоминаю рассказ Виктора Астафьева «Фотография, на которой меня нет», где он описывает, как к учителю приходят жаловаться на пьяницу-мужа. Так происходит и до сих пор. Необходимость показывать пример накладывает отпечаток на мой образ жизни. Даже соцсети я стараюсь вести так, чтобы дети с моей стены «ВКонтакте» могли что-то взять себе. Вдруг что-то прочитают и заинтересуются?

Нередко произведения, которые мы проходим в школе, преждевременны для детей по возрасту. Но, возможно, именно с этим и должен помогать учитель. Прочитать «Гарри Поттера» и понять его дети могут самостоятельно. А осилить «Евгения Онегина» без историко-культурного комментария уже сложнее.

Конечно, сложную современную литературу тоже стоит включать в программу, но этого пока не происходит.

Я за то, чтобы «Преступление и наказание» оставили, но признаю, что текст, например, Глуховского может быть детям ближе

Но давать произведения, в контексте обсуждения которых нужно будет говорить о тех же абортах или о роли женщины в современном обществе, я опасаюсь. Думаю, мои дети к такому разговору еще не готовы, да и сам еще не нащупал аккуратные, тонкие способы все это преподнести. Сейчас такое время, что к любой фразе учителя легко прицепиться, родители могут подать в суд, если их ребенку посоветуют книгу с возрастным ограничением «18+».

Я прислушиваюсь к своим коллегам. Например, они говорят, что прочли повести Виктории Ледерман -“Календарь майя» и «Теорию невероятностей». Прочел сам: это интересные произведения, но посоветую я их только в рамках летнего чтения. Тогда шанс, что книги прочтут, повысится.

В нашей школе есть дети, которые даже во время учебного процесса успевают читать что-то дополнительное. Они обращаются ко мне за книгами, приношу им экземпляры из личной библиотеки. Поэтому и предпочитаю печатные издания: ими я, в отличие от электронных, могу поделиться.

Выстраданные презентации и бразильский карнавал

В нашей школе не хватает педагогов. Это классическая история для села, где один учитель ведет три предмета. Я не брался за физику, конечно, но вот историю, изо, МХК и обществознание преподавал. Также брал начальные классы.

Это сложно. Если на уроке литературы мы вдруг сталкиваемся с незнакомым литературным произведением, у меня, по крайней мере, есть инструментарий для работы с текстом. С другими предметами так не работает — приходится тщательно готовиться к занятию, потому что университетских знаний не хватает.

Например, в учебнике по МХК написано: «Что за прелесть бразильский карнавал!» И, собственно, все. Я могу найти видео с кадрами этого праздника, но мне ведь нужно не развлечь детей — что-то я должен знать о нем сам. И довольно много, ведь придется 40 минут о карнавале рассказывать.

К сожалению, у нас нет универсальных инструментов — каких-то презентаций, конспектов, одобренных всеми

Зато есть много материалов в открытом доступе — проработав их, вполне реально на основе многих составить один хороший.

А бывает, что материала вообще нет и складывается ощущение, что никто раньше не вел урок по этой теме. Тогда приходится собирать все с нуля. Такими презентациями дорожишь, гордишься ими, потому что они выстраданные.

Я понимаю педагогов, которые не выкладывают материалы в сеть. Я тоже не хочу своими делиться, потому что это мои наработки. Хотя что-то, конечно, открываю для других. Так, я опубликовал на своих страницах в соцсетях около 30 презентаций по писателям. Не жалко.

«Учительский туризм» или подвижничество

Наш директор пришла в школу совсем молодой девушкой. После того как школу в Острове-Залите сделали филиалом другого учебного учреждения, ей стало тяжелее управлять. Директор лишилась завучей. Теперь она одновременно и управляет школой, и делает то, чем раньше занимался штат административных работников. Говорят, сегодня учителя — настоящие подвижники, и вот она как раз подходит под такое определение.

Нашему зданию 70 лет, и директор сразу как пришла сделала так, чтобы нам починили отопление, провели интернет. Удивительно, что теперь я могу заполнять электронный журнал в классе. Смешно, конечно: какой электронный журнал, если у детей дома нет интернета?

Но зато теперь я могу показывать ученикам видео. Проектора нет, но я разворачиваю монитор — так и смотрим

В этом году мы благодаря директору нашли учителя начальных классов, которого пять лет не было. И нам повезло! У меня после университета был выбор из двух вакансий в сельских школах, а сейчас свободные места есть в любом городском образовательном учреждении. Мне кажется, мы видим проявления дефицита учителей: с одного курса педуниверситета в школу идет только пара человек.

Некоторые мои знакомые учителя занимаются «учительским туризмом» — уезжают в Москву, Санкт-Петербург и получают там такие зарплаты, которые в селе невозможно представить. Они плачут от досады, осознавая, что многие годы работали не за те деньги, которые должны были бы получать. Но есть люди, для которых работа в селе — это своеобразная миссия.

И я не хочу уезжать из села. Мне нравится место, где я живу: свежий воздух, уютная квартира

Мне нравится коллектив школы, в которой я работаю. Нравятся и сложности, с которыми сталкиваюсь. Можно сказать, я счастливый человек: нашел ту самую зону комфорта. Она оказалась в сельской школе. А в городской, наверное, я бы и не смог так жить.

Конечно, работа учителя очень особенная, в ней много болезненного. Бывает, думаю: «Не могу, не хочу больше работать». Но, наверное, мы как солнечные батареи: заряжаемся — и продолжаем делать то, что делали. К тому же кто, если не я? Вот я чувствую, что у меня есть силы, что я могу работать с детьми, могу им многое рассказать, согреть их добротой, где-то дать совет. Пока силы есть, буду работать.