«Догадайся мы сделать правильно, дети не прыгали бы из окон»

«Класс-Центр» не похож ни на одну другую школу. Во многих смыслах это полная противоположность типичной школе с жёсткой дисциплиной, зубрёжкой и неприветливостью. Здесь в приоритете личностное развитие и творчество. Относительно маленькое учреждение на 400 человек совмещает в себе сразу три школы: общеобразовательную, музыкальную и драматическую. Этим тонким механизмом уже много лет руководит Сергей Казарновский. Об особенностях «Класс-Центра» и о своём взгляде на современное образование Казарновский рассказал Татьяне Волошко.

Нынешние и бывшие ученики — завсегдатаи кабинета Казарновского. Они приходят сюда рассказать о своих успехах, попросить совета, но чаще — просто пообщаться с любимым директором. Так вышло и сегодня. Я пришла на встречу с Казарновским одновременно с девушкой-десятиклассницей и стала невольным слушателем их диалога. Девушка взахлёб и без смущения рассказывала о своих планах и мечтах. Казарновский внимательно её слушал и делал ненавязчивые ремарки. Говорили о профессии, призвании и о том, что gap year — это совсем не плохо, особенно когда стоишь на распутье.

«Эта девочка — очень талантливый художник, — сказал он мне после. — И я очень хотел бы, чтобы она себя реализовала в первую очередь в этом».

Сергей Зиновьевич, многие руководители школ утверждают, что у больших образовательных комплексов большие возможности. А вы говорите, что идеальная школа — маленькая школа. Почему?

В детстве в пионерском лагере — это были шестидесятые — я ненавидел одну песню, которую заунывно пели на всех мероприятиях девочки. «Ты у меня одна, / Словно в ночи луна…»

Потом я узнал, что эту песню написал огромный сильный мужик Юра Визбор своей любимой малюсенькой жене Аде Якушевой. Он пел её, едва касаясь пальцами струн гитары: тихо, проникновенно, нежно. А потом её же пели на стадионах. И она приобретала другой смысл и другой эффект. Понимаете, когда искренняя вещь становится достоянием стадионов — это пошло. И со школами так. Школа — это живой организм, какая-то очень семейная история.

В каждой школе своя атмосфера, свой уклад, который зависит от нравственных критериев и воспитательных задач. И эти задачи глубже, чем передача знаний

Здесь формируется личность. Когда школа начинает превращаться в огромный массив, это тоже становится пошлостью.

В идею слияния школ были положены не смыслы, а деньги. Из-за этого слияния выживают основные школы, а те, которые присоединились к ним (тоже хорошие), пропадают. Обсуждать качество комплексов можно, но по каким критериям?

Люди ногами определяют рейтинг школы. Когда речь шла о том, чтобы уменьшить руководящее звено за счёт слияния школ, результаты не соизмеряли с количеством людей. Ведь есть разница: 100 медалей на 10 000 человек или пять медалей на 20? Все школы разные, но в одном рейтинге. А некоторые школы начинают обучать с седьмого класса и отбирают лучших учеников. Как они могут быть в одном рейтинге с остальными? Кстати, много приличных школ, не входящих в рейтинги. При этом туда очередь.

Сегодня дистанционное обучение стало общедоступным. Многим школа как таковая и не нужна. Но может ли сформироваться полноценная личность, минуя этап социализации?

Дистанционное обучение возникло как форма сопротивления той школе, которая у нас была, — бездушному механизму, утратившему чувство стыда. Мы превратили выпускные экзамены в профанацию. Россия — единственная страна в мире, которая готова поставить памятник шпаргалке, как чему-то очень важному и легендарному.

Когда мы вспоминаем о шпаргалках, мы, по сути дела, рассказываем, как нарушали заповеди, крали оценку за знания, которые нам не принадлежат

Мы «тянули» медалистов и фактически выращивали людей, у которых потеряна система отбора. Мы не учили человека видеть главное.

В какой-то момент школа утратила все функции, кроме социализации. И одновременно с этим люди поняли, что чему-то научиться можно не только в школе, а, в частности, в интернете, не переставая при этом социализироваться. Но сейчас начинается обратная тенденция — прилив людей в школу. Школа меняется. И наша задача сделать так, чтобы дети получали удовольствие, обучаясь в ней. И от результатов своего труда, а не его имитации.

Вы вспомнили шпаргалку и прежнюю форму выпускного экзамена. Тем не менее многие родители и учителя всё ещё ругают ЕГЭ.

Это потому, что мы всё делаем с ненавистью к людям. Вспомните, с какой ненавистью вводился ЕГЭ. Его ввели в самой жёсткой конструкции. Мы были не готовы к независимой проверке и не могли спокойно подойти к новой технологии.

По сути, ЕГЭ — это не проверка знаний ученика, а проверка на то, сможет ли ученик сделать следующий шаг в образовании

Ни детям, ни родителям, ни даже учителям толком не объяснили, что, сдав ЕГЭ, не надо больше ничего сдавать. Ты начинаешь направлять свои баллы в разные вузы.

Вот австралийские учителя перед местным ЕГЭ написали своим ученикам такое письмо: «Дорогие ученики! Вам предстоит сдать экзамен. Его будут проверять люди, но никто из них не узнает, проверяя, что вы замечательно танцуете, поёте. Никто из них не узнает, какой вы внимательный сын, как вы заботитесь о своём младшем брате. Никто не узнает, как вы любите свою собаку и сажаете в палисаднике цветы. Оценка, которую вы получите, мало скажет лично о вас. Поэтому не волнуйтесь, пожалуйста».

А мы не догадались. Догадайся мы сделать нечто подобное, дети не прыгали бы из окон.

Хочу затронуть вечную тему про технарей и гуманитариев. Сколько бы нам ни говорили, что это деление неверно, факт остаётся фактом: многим детям категорически не даётся математика и портит всю жизнь. Им и хотелось бы её полюбить, но учителя будто специально отбивают это желание, работая лишь на ту часть класса, которая пойдёт в физмат. Что делать с этой несправедливостью?

Вы совершенно правы. Очень важно, кто и как преподаёт. У меня был замечательный педагог, который на уроке математики пользовался пианино. Вот как объяснить понятие «точка»? Звёздочка на небе? Возможно. Касание ручкой бумаги? Может быть. А вот он брал ноту стаккато. Лучшее объяснение без слов! А как объяснить расстояние от точки до точки? Он брал ноту «до» первой октавы и ноту «до» второй октавы. Гамма и есть то расстояние. А как прекрасно он объяснил плоскость и пространство. Он попросил класс спеть ноту в унисон — это плоскость. А затем сыграл доминантсептаккорд и попросил ребят спеть его, разделившись. А вот это — пространство.

Да, это творчество, но из него можно сделать методику. Рассказывать одно через другое — это единственный способ познания

Вот можно ли сегодня не учить таблицу умножения и всё время пользоваться калькулятором? Спорный вопрос. С одной стороны, ты сделаешь большее количество заданий за меньшее время, с другой — калькулятор не даст тебе возможность прикинуть. А умение прикинуть — это важный навык.

Мне кажется, это технология другого способа мышления, которому надо научиться. Когда меня спрашивают, сколько человек в зале может поместиться, я прикидываю, умножаю. Когда мы проектируем конструкции, я как режиссёр отвечаю за то, сколько тут будет людей. Я решаю это, используя теорему Пифагора. Математика учит логике. Вот как поставить спектакль, не следуя логике? Всё надо рассчитать. С какой скоростью должно происходить действие в спектакле, с какой скоростью должны двигаться актёры, сколько держать паузу.

Наверняка людям, у которых когда-то не сложились отношения с математикой, жить тяжелее. Они склонны повторять одну и ту же ошибку, они не умеют делать логический вывод из прошлого опыта, просчитывать ситуацию.

Это ментальная история. Это всё потому, что мы начинаем гуманитариев соединять с гуманитариями, математиков с математиками. Вместо того чтобы обогатить друг друга своей непрофильностью. Возьмём, например, High school — там можно выбрать столько предметов, сколько хочешь, и такие, какие хочешь: и математику, и театр, и джаз, и самостоятельно выстраивать траекторию своего образования.

Значит ли это, что вы против профильного обучения?

Любая всеобщность как тренд всегда плоха. Профильные классы не позволяют обогащать друг друга. Хорошая математическая школа всегда славилась хорошей литературой. И наоборот.

Вот у нас две трети содержания образования связано с искусством. Но палитра поступлений нашей школы доказывает, что и общее образование у нас на достойном уровне. Ребята поступают в МГУ, Вышку, Бауманский, Щукинское училище, музыкальное, МГИМО.

Сейчас в садах и школах уделяется особое внимание патриотическому воспитанию. Иногда это принимает какие-то утрированные и даже уродливые формы. Как ведётся работа в этом направлении у вас?

Вот скажите, может ли быть такой предмет «воспитание любви»? Или «воспитание уважения»? Это чувства. Они от чего-то возникают. Патриотизм — тоже чувство, и оно не безусловно. Это не «Павловская история». Оно либо есть, либо его нет. Как воспитать то, что возникает от чего-то? Вот вопрос, на который мы должны ответить. Может, подумать, как сделать чтобы это «чего-то» возникло?

Разговоры о патриотизме, как и о нравственности, не должны вестись на каком-то отдельном предмете или в какое-то специально отведенное время

Это какие-то уместные вкрапления. Говоря о великих открытиях, не забудьте сказать, что они делались и в нашей стране.

Стрельба из винтовки или пение патриотических песен — это не патриотизм. Воспитание патриотизма — это всегда ощущение контекста, вопрос языка и поиска технологий. Я, кстати, благодаря этому придумал определение: случайно или специально игнорируемый контекст приводит к демагогии.

Перед открытием Олимпиады в Сочи я устроил директорскую перемену. Я хотел рассказать ребятам, что такое спорт. Я показал им фильм Элена Климова «Спорт, спорт, спорт», показал матч 72-го года в Мюнхене по баскетболу, когда впервые в истории олимпийского баскетбола победила не сборная США, а команда СССР. Ребята смотрели Олимпийские игры другими глазами и болели за наших.

При этом я убеждён, что нельзя говорить о патриотическом воспитании и одновременно рушить отношения со всеми. Моя мама жила в коммуналке. Она всегда повторяла, что с соседями надо выстраивать отношения как цивилизованный человек. Как это делают сейчас многие бывшие страны СНГ.

Моя личная боль и боль многих родителей — отсутствие интереса у детей к книгам вообще и к школьной программе в частности. У нас есть какой-то выход?

Известный французский педагог Даниэль Пеннак сказал, что нет другого способа, кроме как читать с детьми вслух.

Одна французская организация придумала такую штуку: устроила в Париже конкурс среди неработающих людей, которые могли бы приходить в школу и читать детям книжки вслух. Правда, круто?

Мы устраиваем вечера для учеников, родителей и учителей. Нужна атмосфера: на полу — подушки, в руках — гитары. Читаем друг другу, поём, пьём чай

Как-то я пригласил в школу актёра Александра Филиппенко — он читал ребятам программу «Поэты после XX съезда». Так вот попутно он рассказал и про XX съезд, и про корейский кризис, и про Солженицына, и даже пересказал «Мёртвые души». Это было целое представление. Десять уроков истории можно выкинуть. «Мёртвые души» дети слушали открыв рот, а после подошли к нему и спросили: «Это что, Гоголь? Нам задавали, но мы думали, что это какая-то хрень».

Вот это и есть образование. Надо быть умелыми и спокойными, чтобы его конвертировать в оценки и показатели, которые от нас требуют.